35
35
Ночь застала отряд меж двух голых вершин. Это была половина. Седловина двух вершин одной и той же горы напоминала хребет двугорбого верблюда. Рыжая шерсть выгоревшей травы, мягкая и душистая, довершала это сходство. По южному склону росли альпийские цветы. Люди пробовали жевать эти цветы, пахнущие медом. Голод заставлял высасывать из них сок с медовым запахом, а на странный горький вкус никто не обращал внимания.
Через полчаса захлопотала санчасть — у многих бойцов началась рвота. Врач Иван Маркович обнаружил следы отравления. Видимо, овцы и козы много лучше нас разбирались в горной флоре и оставляли эти ядовитые цветы нетронутыми. Смертельных случаев не было. Но те, кто не удержался и наелся цветов, были обессилены до крайности. Это вынудило Ковпака согласиться на ночевку посреди седловины.
Люди спали на земле, тяжело дыша и вскрикивая во сне. А на рассвете подъем и снова марш.
Хребет все время шел на подъем. Сориентировавшись по карте перед высотой, Войцехович объявил:
— Высота 1713.
— Теперь и до неба недалеко, — мрачно шутили бойцы, глядя на вершину, поблескивавшую на утреннем солнце. Мы уже научились разбираться в таинственных цифрах, стоявших рядом с коричневыми жилками на карте. Они означали, что голод здесь усилится, голова закружится еще больше, сердце дробно застучит и неодолимо захочется есть и спать. Жажду можно утолить в ручьях с удивительно вкусной и чистой водой. Но врачи, обнаружив у многих бойцов отеки, запретили пить воду. А хлеб и мясо были внизу, в селах и курортных поселках. И все же мы упорно карабкались на высоту 1713.
Это не было ни ошибкой, ни «безумством храбрых». Может быть, читателю покажется, что я рассказываю о каждом шаге этого пути для того, чтобы показать, как трудно было отряду.
Я хочу сказать о том, что честное выполнение долга труженика и солдата перед своей Родиной всегда сопряжено с трудностями. В муках рождается военный, научный и технический прогресс. И каждый бросок вперед больших человеческих коллективов требует жертв. Когда в мирной обстановке видишь, как на ходу перестраивается конвейер Горьковского автомобильного завода или Сталинградский тракторный выпускает свой десятитысячный трактор там, где еще земля кишмя кишит невыловленными минами и так нашпигована осколками, что, кажется, никогда не расти здесь деревьям и цветам, то я всегда вспоминаю высоту 1713, на которой мы поняли, что наши страдания не напрасны, поняли, что из усилий больших и малых, усилий миллионов наших братьев и соотечественников рождается победа над врагом.
Мы упорно, совершая ошибки иногда и на ходу исправляя их, двигались вперед и вперед и овладевали тактикой горной войны. Еще на водоразделе Днестра и Прута мы нашли ее главный смысл: мы научились ходить в горах по хребтам. Это написано было не только на измученных и одухотворенных лицах штабных командиров; бойцы, голодные, с дрожащими руками, часто на четвереньках карабкаясь на небольшие подъемчики, с улыбкой, похожей на гримасу, говорили друг другу:
— Главное найдено! Нужно ходить вдоль горных хребтов. Теперь дело у нас пойдет.
Это экономит силы, хотя на первый взгляд крадет время и увеличивает пространство. Хребет петляет, извивается, но его никогда не пересекают ущелья. С любой горы можно перейти на противоположную, не спускаясь в долину, занятую противником. Правда, иногда нужно исколесить десятки километров, чтобы попасть туда, куда может долететь пуля с вершины, которую ты покинул позавчера.
— На хребтах очень удобно занимать оборону, — сказал Войцехович.
— И, главное, можно ходить днем, — «подытоживал опыт» неунывающий Горкунов. — Хватит блуждать по ночам.
— Верно. Хлопцы валятся от усталости, на ходу спят, а днем все видно. За эту привилегию я согласен и поголодать малость, — мрачно шутил Базыма. Последние дни начштаба походил на библейского старца. Он смастерил себе два огромных посоха и, опираясь на них, довольно быстро карабкался по горной тропе. — Дневной марш — это экономия сил, внимания, наконец нервов, — продолжал он вполголоса свои рассуждения.
— Экономить можно то, что есть в запасе! — сказал я тихо.
— Эх ты! — Базыма остановился. Подперев палкой подбородок, словно ему трудно было держать голову на плечах, он задумался. — Верно… силенки уже нема… Значит, тем более надо идти по хребту, — и, выбросив вперед, как весла, свои посохи, он зашагал в строю.
Авангард готовился начать спуск по второму склону хребта. К высоте уже привязались две «стрекозы». «Мессеров» мы не видели второй день. Их заменяли разведчики. Они привозили с собой несколько мелких бомбочек. Совсем не громкие по звуку разрывы, но удивительно точные попадания. Они причиняли немалый вред, но зато совсем не вызывали паники.
На высоте 1713 прямым попаданием одной из таких бомб был убит корешок Мити Черемушкина, тоже Митя, кавалер ордена Ленина — Чусовитин. Бомба весом в пять килограммов разнесла тело разведчика на куски. Мы вместе с Рудневым и Воронько похоронили его останки в скалах.
— Чусовитин погиб шагах в пятнадцати от комиссара, — встревоженно шепнул мне Воронько.
Павловский ходил вокруг Руднева и ругался. Он даже пробовал приказывать комиссару:
— Вы какое имеете право рисковать жизнью, товарищ комиссар?
Руднев даже не повернул головы.
Он забрался на самую вершину высоты 1713 и долго стоял там во весь рост.
Мы вслед за комиссаром вскарабкались на огромный осколок застывшей лавы.
Захватило дух. Вокруг горы на десятки километров — горы как на ладони. Воздух, ранее подернутый синей дымкой, был прозрачен, как хрусталь. Кряжи отбежали далеко. Высот стало неизмеримо больше. Звуки уже не таяли в мягкой вате тумана.
— Гляди! — насмешливо сказал Руднев.
Недоумевая, Базыма молча пожал плечами.
— Не замечаете? Звучащее приблизилось, видимое отдалилось, — сказал раздельно Семен Васильевич.
— Да, пошли все измерения вверх тормашками, — поддакнул Базыма, не понимая еще, куда клонит комиссар.
— Ножницы звука и плэнера… — важно изрек поэт Платон Воронько.
Руднев с улыбкой поглядел на поэта.
— Я не для поэзии говорю, Платон. А по военному расчету. В этих условиях попасть в цель дальше двухсот метров невозможно.
Мы молчали, соображая, что означает для нас и для врагов это новое обстоятельство.
— Кому же на пользу это преимущество? — шепотом спросил меня кинооператор Вакар.
Руднев обратился к Базыме:
— Григорий Яковлевич! Только отсюда, с высоты 1713, можно понять до конца нашу допотопную карту. Внимательно ориентируйтесь. Отсюда видны все наши промахи и ошибки, вызванные неумением ходить в горах.
Базыма, Воронько, кинооператор Вакар смотрели на комиссара. А он продолжал:
— Вы видите только одно — мы в опасности. И я вижу это. Но ведь знаешь еще что… — Он сбросил фуражку и задумчиво провел ладонью по лбу. — Моряк во время бури руководствуется не волной, которая ему угрожает, а звездой, указывающей ему путь.
— Красивые слова, — сказал Воронько, по привычке вынимая затрепанный блокнот.
Руднев вытер лоб и сказал тихо;
— Ленинские слова, Платон! Это здорово, друзья, что Чусовитин вывел нас на такую высоту. Теперь мы хоть не будем плутать. Маскируйтесь! Штаб, за работу! Ориентируйтесь. Это, может быть, судьба дает нам последнюю возможность командирской рекогносцировки. Не надейтесь на память. Ориентируйтесь! Записывайте, наносите на карту. Рисуйте кроки. Иначе нам не выбраться.
Штабники поняли комиссара с полуслова. Закипела работа, благо «стрекозы», отбомбившись, улетели.
Через полчаса минер Воронько вырвал из блокнота чисток и протянул мне. Там было написано следующее: Вiн тут стояв на чорнiй скелi У жовтiм гумовiм плащi, I сонця променi веселi Квiтчали золотом кущi. Вiн тут стояв стрункий, плечистий, Мов з бронзи литий на вiки. Iз гiр, по стежцi камянистiй, Неслась вода на потоки. Немов шукаючи двобою Iз тим, що в бронзi, на горi Стояв i бачив пiд собою Вiки у щастi та добрi…
Таким именно запомнился Семен Васильевич Руднев всем нам, участникам этой памятной командирской рекогносцировки. Кинооператор Борис Вакар снял на пленку эту группу. Пленка уцелела, а храбрый оператор погиб. (Затем и пленка затерялась — не в Карпатских горах, а в дебрях киностудий.)
Руднева запомнили мы все именно таким, каким увидал его поэт…
Вiн бачив мир, такий, як тиша
Пiсля грозовоi пори,
И край його тим миром дише,
А вiн на виступi гори
Стоiть у бронзi монолiтнiй
Серед Карпатских верховин.
Пiслягрозовий вечiр лiтний
Над ними розгортуэ свiй плин…
На высоте 1713 разведчики обложили камнями останки славного разведчика Чусовитина и начали спуск по кряжу. Хребет вел нас в урочище Шевка.
С этой высоты мы по–иному увидели Карпатские горы. Мы оценили их сквозь призму двухнедельного опыта и вступили в новый этап борьбы.