Глава вторая Разговор с Ключевским

Жизнь в Путятине входила в свои привычные берега. В конце июня наступили самые жаркие дни. Ни одного дождичка не выпало за весь июнь. А это во Владимирской губернии не так уж часто случается. По-прежнему утро начиналось с работы. Артисты разбредались по огромному парку с книжками, усаживались где-нибудь в укромных местах и разучивали свои роли. А в это время в главной комнате, где стоял рояль, Рахманинов проходил роли уже под аккомпанемент пианистки Страховой.

Федор Шаляпин должен был приготовить к новому сезону не только Бориса, но и роль Сальери, Олоферна и другие. Партии были почти готовы, а вот роль Бориса все еще не удовлетворяла его. Не было твердой уверенности, что он хорошо знает характер Бориса. Каков он был на самом деле? Кто был прав в том историческом противоборстве триста лет тому назад? Эти и многие другие вопросы не давали ему покоя. А как трагична и мучительна судьба Мусоргского… Так блистательно начинать, столько сделать для музыкального развития русского и мирового искусства и так закончить свою жизнь… Обладать столь прекрасным талантом — и жить и умереть в бедности… Жутко стало Шаляпину, когда он представил себе эту тяжелую картину. А первый ли Мусоргский из русских талантов, так кончивший свою жизнь? И скольких еще талантливых людей ждет та же участь… Почему возникает такое отношение к своей собственной жизни, к своему таланту?.. Люди не сразу принимают новое искусство… Привыкли к итальянским мелодиям, привыкли к мелодраме, ее легко играть в опере, а вот такие, как «Хованщина» и «Борис Годунов», оказались не по нутру… Вот почему Мамонт Дальский утверждал, что в опере невозможно сыграть Шекспира… Просто он не был знаком с Мусоргским… Если бы он знал эти его работы, он бы понял, что и в опере тоже можно играть Шекспира. Многое зависит от композитора, от тех проблем, которые он затронет.

— Ты почитай Пушкина, Карамзина, — как-то сказал Рахманинов, недовольный сценой, которую они проходили… — Тогда глубже поймешь образ Бориса… Ты схватил превосходно лишь внешнюю сторону роли, научился хаживать по-царски, но где глубина проникновения в характер? Ведь он пришел к власти не по праву…

— Почему не по праву? Его избрал на царство весь народ…

— Почитай еще раз Пушкина…

— Да я читал его не раз… Могу тебе сказать наизусть… — И Шаляпин целыми главами читал «Бориса Годунова»…

Шуйский и Воротынский с презрением говорят о Борисе Годунове. Ужасным злодейством он запятнал себя, подговорив к убийству царевича Димитрия. «Вчерашний раб, татарин, зять Малюты, зять палача и сам в душе палач, возьмет венец и бармы Мономаха…» — так говорит о Борисе его политический противник, завидующий его смелости, умению хитроумными приемами увлечь народ за собой…

В утомительных размышлениях проходили дни Шаляпина в Путятине. Однажды он поделился своими сомнениями в кругу друзей за обедом. И Татьяна Спиридоновна неожиданно посоветовала:

— А вы, Феденька, сходите к Василию Осиповичу Ключевскому. Он совсем недалеко от нас живет. К тому же он удивительный человек… Все студенты от него без ума…

Было решено, что в ближайшие дни Татьяна Спиридоновна все узнает, а уж потом поедет Шаляпин. Ключевский хорошо знал Шаляпина по его выступлениям в театре и был готов принять его в любое время.

Ехал Шаляпин к знаменитому историку с чувством радости и смущения. Тут люди ученые, образованные… Как быть?.. Вдруг что-то не так скажешь или не так повернешься… Всякое может быть. Шаляпин бывал в различных салонах, бывал и у великих князей, там нужно было одно: его божественный голос, его талант… А как еще на него посмотрит знаменитый человек, пользующийся большим влиянием в московской среде?..

Не успел Шаляпин покинуть тарантас, как навстречу ему вышел из калитки Ключевский, небольшого роста, с бородкой, посверкивая из-под очков быстрыми, пронзительными глазами. Он и здесь, на отдыхе, производил впечатление делового человека, спешащего на лекцию, где ждут его сотни студентов.

— А, Федор Иванович! Здравствуйте, здравствуйте, милости просим к нашему шалашу…

Федор крепко пожал руку профессора:

— Василий Осипович! Столько хочется узнать о Борисе Годунове..

— Знаю, знаю, ко мне просто так не приезжают… Чем могу, тем помогу… А сейчас давайте пить чай… Вот, познакомьтесь… Анисья Михайловна, моя жена, представитель не самой худшей половины рода человеческого.

Шаляпин подошел к плотной женщине с добрым, милым лицом, живые, умные глаза ее с любопытством смотрели на молодого гиганта, в ладонях которого легко уместилась ее немаленькая ладонь.

— Федор Иванович! Мы смотрели «Псковитянку» с вами… Вы превосходно передали характер Грозного… Он был именно таким многоликим, каким вы его показали… — Ключевский заговорил быстро, как бы зажигаясь, чувствуя перед собой человека, который может многое усвоить, пропустив то, что узнает, через магическую призму своего великого таланта.

— Да полно вам все о деле да о деле… Все уже готово. Давайте спокойно попьем чайку… А потом уж разговаривайте… — возразила Анисья Михайловна.

— А что? Действительно, давайте попьем чайку, да и за чаем можно поговорить… Так вот, Грозный у вас не только ханжа, лицемер, но прежде всего великий государственный деятель… Столкновение всех самостийников с единой государственной властью у вас передано совершенно правильно. Римский-Корсаков тут уловил самое главное. А вы передали характер Грозного просто скульптурно точно. Ведь поймите, что самым талантливым выразителем боярства, стремящегося к собственной власти, был Курбский… А они так и не поняли друг друга… Каждый из них твердил свое и плохо слушал противника… «За что ты бьешь нас, верных слуг твоих?» — спрашивал князь Курбский.

«Превосходно, профессор… Несколько слов произнес, а будто сидит передо мной уже другой человек…» — подумал Шаляпин.

— «Нет, — отвечает ему царь Иван, — русские самодержцы изначала сами владеют своими царствами, а не бояре и вельможи…» Дело было не в том, как править государством, а в том, кто будет им править. В царе сидел еще князь-вотчинник. Он не мог поступиться своими правами, данными ему от Бога, от рождения. И он стоял на своем. Кому хочу, тому и дам княжество…

— А что собой представляет фигура Бориса Годунова? — горячо прервал Ключевского Федор. — Мы сейчас готовим постановку «Бориса Годунова» Мусоргского… Играю главную роль, а ясности нет у меня… Читал Пушкина, Карамзина, но столько осталось непонятного для меня… Проходят годы, от картины к картине Борис меняется… А что меняется в его душе за это время?..

— Это сложнейшая личность в истории государства Российского…

Ключевский снова загорелся, и лекция готова была стремительно начаться, но Анисья Михайловна шумно встала:

— Вот что, друзья мои, идите-ка в лес, прогуляйтесь перед обедом…

Ключевский и Шаляпин, подчинившись, вышли за калитку и направились по узенькой тропинке, которая пролегала через пшеничное поле и вела к лесу.

— Первое, что мне неясно, Василий Осипович, это различные мнения о злодейском покушении на жизнь Димитрия и о косвенном пособничестве этому злодейству Годунова, — продолжал Шаляпин.

— Карамзин полностью стоит за виновность Годунова в этом злодействе, а что было на самом деле?.. Я читал все источники, которые проливают свет на эти трагические события давних лет… Во-первых, царь Федор был жив, и все ждали, что наследник по его линии еще может появиться… Так что Димитрий не мог надеяться быть наследником.

И у Шаляпина прорвалось:

— Борис признает, тяжко будет ему потому, что он наследует могучим Иванам и «ангелу-царю» Федору… И тут же указывает, что не так уж случайно пришел к власти: он верный слуга покойным царям, и они любили его за эту верность и службу, поэтому он просит у них священного благословения на власть. И он обещает править своим народом праведно и привести его к славе и покою. И просит бояр помочь ему в этих трудах: «От вас я жду содействия, бояре, служите мне, как вы ему служили, когда труды я ваши разделял, не избранный еще народной волей»… И на пир зовет он весь народ, всех, от вельмож до нищего слепца, всем вольный вход, все гости дорогие… Казалось, что наступает новая эпоха, когда все люди должны объединиться для устройства нового государства Российского, когда все должны обрести, наконец, родину-мать, а не злую мачеху, раздающую чужим детям подзатыльники направо и налево… Прошло шесть лет… Царя Бориса не узнать… Он чем-то надломлен, сколько испытаний прошло через его сердце, не так просто складывается в его личной жизни… Казалось бы, достиг он высшей власти, шестой уж год он царствует спокойно, но счастья нет его душе… Почему? Неужто он действительно охладел к высшей власти, скучает и томится и дни долгие, дни власти безмятежной — ни власть, ни жизнь его не веселят? В чем его предчувствия и почему счастья нет его душе?.. Почему не удалось ему в довольствии, во славе успокоить свой народ, щедротами снискать его любовь? Почему он считает, что «живая власть для черни ненавистна. Они любить умеют, только мертвых»? И почему думает, что народ остался неблагодарным за то, что он для него сделал: по его словам, он отворил им житницы во время голода, выдавал из казны все, что у него было… Народ же проклинал его… Кто же он, Борис Годунов? Какова его роль в истории России?

Шаляпин и Ключевский уже давно шли по лесу, среди высоких сосен, и увлеченно беседовали. Старичок, подстриженный в кружало, в очках, за которыми блестят узенькие, мудрые глазки, с маленькой седой бородкой горячо и страстно о чем-то говорит, а высокий, могучий молодой гигант с развевающимися белокурыми волосами, то и дело поправляющий их своими огромными ладонями мастерового, чуть-чуть даже пригибается к старичку, чтобы получше расслышать, что тот говорит ему…

Старичок пройдет несколько шагов, остановится, заговорит то вкрадчивым голосом, с тонкой усмешкой на выразительном вдохновенном лице, то вдруг преобразится… А высокий в это время неожиданно для себя тоже неузнаваемо преображается, приобретает какую-то необыкновенно царскую величественность, снисходительно посматривает на рядом идущего старичка…

— «…И тут молва лукава нарекает виновником дочернего вдовства — меня, меня, несчастного отца!..»

Ключевский поразился, с какой точностью произнес Шаляпин эти последние слова известного монолога Пушкина.

— «Гонца схватить», — грозно сказал Шаляпин, нахмурился, смело взглянул на старичка Ключевского… и поразился, так был похож Ключевский в этот момент на лукавого царедворца Василия Шуйского. А тот и взаправду заговорил словами Шуйского:

— «…Так, государь: мой долг тебе поведать весть важную…»

Шаляпин вздрогнул при известии о появлении Самозванца, резко повернулся к сосне и тихо произнес мучительные для него слова:

— «Но… чем опасен он?»

Ключевский-Шуйский приосанился, еще ничто ему не грозило, он выполнял свой святой долг примерного помощника правителя государства:

— «Конечно, царь… сильна твоя держава…»

Шаляпин и Ключевский так увлеклись игрой, что не заметили, как оказались на берегу реки.

Ключевский, осторожно переступая по дорожке, хитренько поглядывая снизу вверх на своего «повелителя», вдруг сильно произнес имя убиенного Димитрия.

Шаляпин-Борис в ужасе отшатнулся, грозно посмотрел на лукавого царедворца, так неожиданно пронзившего его сердце этими страшными словами.

— «Димитрия!., как? этого младенца! Димитрия!.. Царевич, удались».

Совсем недавно Годунов гордо заявил о том, что «царевич может знать, что ведает князь Шуйский», но сейчас понял, что предстоит более серьезный разговор, который может надломить неокрепшую душу царевича…

Величаво продолжает Шаляпин-Годунов наставлять своего помощника Шуйского, что нужно сделать, чтобы имя Самозванца не проникло в Россию: закрыть границу заставами, чтобы ни заяц, ни ворон не проникли в Россию из Литвы и Польши.

Но тут Годунов начинает мучиться, он напуган… Он пытается себя успокоить, напоминает Шуйскому, что ведь он сам был председателем следственной комиссии по делу об убийстве Димитрия, неужто обманул тогда и сейчас всплывает то полузабытое дело?.. Страшно становится Борису…

Ключевский неожиданно обращается к Шаляпину:

— Федор Иванович! А попробуйте не задумываться над тем, что Борис Годунов причастен к убийству Димитрия… Он ведь нигде не признается в этом, кроме одной вот этой оговорки: «…как я узнал, что отрока сего… Что отрок сей лишился как-то жизни…» Это несущественная оговорка… Так пропустите ее полушепотом… Главное в словах Шуйского: «Димитрий во гробе спит…» И не случайно после этих слов Шуйского он «спокойно» говорит: «Довольно: удались»…

И Ключевский продолжал читать Пушкина теперь уже за Годунова. И не было в нем царственной осанки, он по-прежнему шел, чуть-чуть забегая вперед, произнося:

— «Ух, тяжело!., дай дух переведу… Я чувствовал: вся кровь моя в лицо мне кинулась — и тяжко опускалась…» Вот его состояние в момент разговора с Шуйским, в момент, когда узнал о появлении Димитрия… Он испугался не за себя, а за своих наследников, за своего Федора…

Шаляпин смотрел на него и поражался мастерству перевоплощения профессора, только что читал тот за Шуйского и был превосходным Шуйским, а сейчас готов уже читать и произносить монологи за Бориса, и по всему было видно, что слова Бориса удаются ему больше, чем Шаляпину…

«Говорит, а сам хитрыми глазами смотрит, как бы прощупывает, какое впечатление на меня произвели его слова — испуган ли я, встревожен ли… Ах, какой бы из него Шуйский получился… как он смотрит на меня, царя Бориса, готов пронзить насквозь… И не отвернешься от него… Ему, Шуйскому, важно знать мое состояние для политической игры… А я должен понимать, что, когда говорит такой тонкий хитрец, как Шуйский, я, царь Борис, и слушать его должен, как слушают ловкого интригана, а не просто как бесхитростного докладчика-царедворца… Какой замечательный актер вышел бы из этого профессора», — думал Шаляпин, восторженно глядя на Ключевского.

— Эх, если бы роль Шуйского сыграли вы, Василий Осипович, — вслух произнес Федор.

— Я чувствую этот материал, я вижу этих людей… Может, поэтому…

— В вашем рассказе, Василий Осипович, фигура царя Бориса рисуется такой могучей, интересной… Слушал я и душевно жалел царя, какой огромной силой воли и умом обладал он… желал сделать Русской земле добро, а создал крепостное право…

— Трагедия Бориса была в том, что он был одинок. Он стремился к просвещению страны…

И снова — меткие, точные слова историка о былом, минувшем…

— Гляжу я на вас, Василий Осипович, и кажется мне, что воскрес Василий Шуйский и сам сознается в ошибке своей — зря погубил Годунова…

— Да, Смутное время принесло столько бедствий на Русскую землю…

— Но и дало двух трагических героев для русской оперы!..

— Иван Сусанин и Борис Годунов — замечательные русские люди… Но сколько несчастий другого характера творилось на Руси… Борис получится у вас, я не сомневаюсь… Только вы должны работать по шестнадцать часов в сутки. Так-то, Федор Иванович, работать и работать…

Переночевав у Ключевского, Федор Иванович поблагодарил хозяина за гостеприимство и утром отправился в Путятино. Всю дорогу думал об этом удивительном человеке. И много еще раз впоследствии вспоминал он эти поучительные беседы.