ТЕОРИИ И МЕТОДЫ
ТЕОРИИ И МЕТОДЫ
И все–таки наша школа «осовечивалась» медленнее, чем другие школы. Отчасти это происходило благодаря декрету. ВЦИК разрешил организацию Толстовской коммуны и распространение в какой–то форме толстовских идей. И Ленин сказал: «Советская власть может позволить себе роскошь в СССР иметь Толстовский уголок». И каждому местному коммунисту, щерящему зубы на Ясную Поляну, я неизменно приводила эти слова «всемогущего». Они действовали, особенно в первые годы. В школе долгое время не было ни комсомольской, ни пионерской организаций. И хотя религиозно–нравственных вопросов школа не касалась, влияние учителей на ребят сказывалось. Конечно, приходилось и нам идти на компромиссы, но все лее мне казалось, что в основном мы не уступим и удержим школу от советского растления. А я принадлежу к тем неисправимым оптимистам, которые из года в год предсказывают падение большевизма.
Помню, Тульский профессиональный союз прислал нам бумагу с предложением добровольно пожертвовать деньги на военный воздушный флот. Сотрудники школы и музея собрались и постановили: ввиду того, что Толстой был против войны, а мы работаем в Ясной Поляне в его память, мы не можем жертвовать на военные целя.
Это постановление произвело бурю среди тульских партийных кругов. Запрашивали Москву: что делать? Присылали к нам представителя из профессионального союза объясняться, но мы настояли на своем, денег не дали.
Но зато в вопросах не принципиальных мы добросовестно исполняли предписания центра. Это было нелегко. Одно нововведение следовало за другим. Не успеем мы применить один метод, одну теорию, как вводились другие.
Одним из трудных нововведений было самоуправление в школах. Вводилось оно во всех группах, начиная с детских садов, и придавалось ему большое значение. Первым вопросом, при каждом обследовании, каждой ревизии, было: «А самоуправление в школе у вас есть?» Отвечали: «Есть!»
— Ребята, кто у вас в самоуправлении? Кто заведует хозяйственной комиссией? Ты? Ну, в чем же заключается твоя деятельность?
Крошечная, старательная девочка, с притянутыми розовым гребешком белесыми волосами, захлебываясь и глотая слюну, говорила, как заученный урок:
— Я слежу за порядком, выдаю тетради, карандаши…
— Ну, хорошо! А кто заведует санитарной комиссией?
— Я!
— А у самого руки грязные… Ну, в чем заключается твоя работа?
— Когда ребята приходят в школу, я осматриваю руки, шею, лицо, слежу за чистотой класса, чтобы пыли не было.
Кампанию за гигиену и чистоту с большим успехом начал известный педагог Шацкий в своем городке. И наша школа старалась не только у себя проводить «навыки чистоты», как это принято было называть, но старалась вводить гигиенические условия жизни через школу в семьи учащихся. Другие школы были подражателями Шацкого, и, как всякое подражание, это скоро превратилось во что–то обязательное и нудное, как для учителей, так и для учеников. Да и как было вводить все эти правила чистоты и гигиены при ужасающей бедности и нищете крестьянства?
Один раз, осматривая ребят, комиссия чистоты обнаружила, что у одного мальчика, приходившего в школу за три версты из деревни Бабурина, тело покрыто вшами. Не долго думая, комиссия постановила отправить мальчика домой.
Горько заплакал вшивый мальчик. На дворе было холодно, мело. Учительница сжалилась:
— Ну, оставайся, только завтра вымойся хорошенько и перемени рубаху.
Но мальчику не давали покоя:
— Вшивый, вшивый! — дразнили его. — Отодвинься, а то и на нас переползут. Вшивый черт! Вшивый черт!
На большой перемене мальчик не ел, стоял в углу и плакал. Вмешались учителя. Выяснилось, что семья бабуринского мальчика очень бедная, большая, дети — мал мала меньше, этот самый старший. Изба маленькая, с соломенной крышей, тут же и телята и овцы. Родители решили дать старшему образование, собрали ему лучшую одежду. Ситцевая розовая рубаха, которая была на нем, была единственная.
Позднее, в 1925–1926 годах, в школе образовалась комсомольская ячейка, и самоуправление потеряло всякий смысл. Некоторое время обе организации существовали параллельно, и задачи их сталкивались. Постепенно комсомольцы и пионеры вошли в самоуправление. Ячейка запретила выбирать беспартийных. Сначала ребята боролись, умышленно проводя беспартийных, но каждый раз комсомольская ячейка объявляла выбор неправильным и заставляла учащихся голосовать снова. В конце концов ребятам это надоело, и самоуправление фактически перешло в руки комсомола.
Не было устойчивости и в методической работе школы: не успевали учителя привыкнуть к одному методу, как его ломали и вводили другой. Немало слез пролили серые провинциальные учительницы, изо всех сил стараясь воспринять премудрость советских методистов. Сплошь да рядом это были несчастные, запуганные, замученные работой люди. Сельская учительница должна была делать все: вести, иногда одновременно, три группы в школе, участвовать в работе сельсовета, ликвидировать неграмотность среди взрослых, принимать участие в учительских, родительских собраниях, организовывать женотделы, проводить различные кампании, ставить спектакли, выступать с антирелигиозными речами, продавать облигации займов, которые крестьяне не покупали и за которые жестоко ругались… И при этом учительница должна была изучать новые методы, которые через год упразднялись.
Безграмотные, жестокие, опьяненные могуществом хамы держали учителей в рабстве.
Помню, у нас в Ясной Поляне была конференция районного учительства. Я открыла собрание, первым попросил слово секретарь райкома Панов.
— Товарищи! — крикливым голосом привычного советского оратора начал он. — Здесь наблюдается весьма печальное явление. В то время как советская власть организует собрания, то есть всякие там конференции для помощи и просвещения нашего, так сказать, учительства, учительство не оценивает, товарищи! Я должен констатировать печальное явление. Одна из наших учительниц, — и он назвал фамилию, — так сказать, отсутствует. Товарищи! Мы должны в корне пресечь…
— Ребенок у нее умирает, — послышался робкий голос из задних рядов.
— Безразлично, товарищи! Дело это касается, так сказать, советского строительства и для всякого сознательного товарища должно стоять на первом месте. Я предлагаю, товарищи, выразить товарищу учительнице порицание и сделать ей, так сказать, первое предупреждение.
Районное учительство, при горячей поддержке всех яснополянцев, отвергло это предложение, но я не сомневаюсь, что наше заступничество не помешало председателю райисполкома сорвать злобу на несчастной женщине.
Так называемый «комплексный метод» особенно замучил учительство. НапрасНо районные инспектора созывали одну конференцию за другой, напрасно делали доклады о комплексном методе, проводили показательные уроки, метод не усваивался. Инструкторша нашего района, полуграмотная тупая партийная девица, была В отчаянии. Она приезжала в Ясную Поляну, присутствовала на уроках, изучала, брала с собой тетради из нашей школы, стараясь как–нибудь освоить этот несчастный комплексный метод.
— Нет, уж пусть лучше ваши учителя делают доклад, — неизменно говорила она на учительских собраниях, — все–таки вы там как–то ближе к центру…
Ну как мог старый учитель, застывший в глухой деревушке, отказаться от преподавания грамоты, письма, арифметики и начать изучать месяц октябрь, где центральным местом был праздник октября и его значение?
Как «привязать» к октябрю арифметику, например? Учебников «комплексных» еще не было, и учителя должны были сами выдумывать задачи. Например: «У кулака до революции было 5 коров, 12 овец, а у бедняка скотины не было. После октября у кулака отняли 3 коровы, 7 овец и передали бедняку. Спрашивается: сколько коров и овец осталось у кулака после октябрьской революции?»
Опытные учителя приспосабливались: комплексный метод проводили для отчетов и инспекторов, а читать, писать и считать учили отдельно. У неопытных дети знали про октябрь, но были неграмотны.
Иногда доходили до нелепостей. На тульской учительской конференции я невольно подслушала горячий разговор двух учительниц. Они делились друг с другом своими «достижениями».
— Мы «разрабатывали кошку», — сказала одна, — ничего, удачно, я увязала с кошкой решительно все навыки.
— Ну, а арифметику? — спросила другая.
— Очень просто, мы измеряли кошачьи хвосты.
Но не успело учительство усвоить комплексный метод, как на сцену появился метод целых слов.
— Хоть убейте меня, — говорила старая учительница Серафима Николаевна, — как это можно? Вдруг, букв не знает, а научи его читать. Воля ваша, не могу, не понимаю!
И когда учителя стали его проводить, мы совершенно неожиданно натолкнулись на возмущение крестьян.
— Никуда не годится школа ваша, — говорил мне телятеньский мужик, — обманная она, вот что!
— Что вы хотите сказать? Почему обманная?
— Учителя в ней обманщики. Два месяца Васька мой в школу ходит, читать не умеет.
— Как так не умеет? Неспособный, может быть?
— Не неспособный, учительница хвалит даже. А обманная школа, вот и все. Намедни пришел, поужинал. Я взял книжку, говорю: «Васька, читай!» Читает, без складов читает и бойко. Я и смекнул, в чем дело. Читать не умеет, а прикидывается, слова — выдумывает. А ну–ка, говорю, Васька, какая это буква? Так и есть, молчит, не знает. Ах ты, говорю, сукин сын, это тебя в школе учат отца обманывать! Снял со стены плетку, спускай штаны, да и надрал задницу, как следует: учи буквы! Учи буквы! Отца не обманывай! Вот она, школа–то ваша какая!
И сколько я ни объясняла, не понял телятеньский мужик, что такое метод целых слов.
Одно время московские методисты увлеклись планом Дальтона. Опять посыпались предписания, руководства. Я ездила в Москву в опытно–показательные школы «изучать» дальтон–план. Но мы сразу натолкнулись на серьезное препятствие — недостаток книг и пособий в школе. Не могло быть и речи о лабораторных работах при нищете оборудования наших кабинетов второй ступени.
Нам нужны были микроскопы. Я объездила в Москве все магазины, раз десять бегала в Наркомпрос, мне выдавали отношения с печатями и штампами, направляли куда–то. Я достала один подержанный микроскоп на всю школу.
И какое это было событие! Я привезла его во вторую ступень в большую перемену. Ребята окружили, сдавили меня. Сначала рассмотрели листик.
— Вшей нет ли? — спросила я, в глубине души надеясь, что санитарные комиссии давно уже управились с ними в школе. Но вшей сейчас же появилось с десяток.
— Мамушка родимая! — пищали девочки. — Ну и страшна же она, вша–то эта! Лап–то, лап–то сколько! Лохматая!
— Вот, дети, — не преминула использовать случай одна из учительниц, — теперь вы понимаете, какую гадость вы на себе разводите, если не соблюдаете чистоту. Не только сами, но и родителям должны внушить, чтобы они мылись и держали помещение в чистоте.
Этим и кончилось. Микроскоп был широко использован, но о дальтон–плане не могло быть и речи.