Письмо старого анархиста

Письмо старого анархиста

Еще до выхода «Демократических альтернатив» я получил один особый отклик на мои публикации, который поразил меня и своим тоном и содержанием. Получил письмо из США от некоего Юлиана Степановича Карпика. Приведу его и два последующих письма полностью: они того заслуживают.

«Многоуважаемый г. Белоцерковский!

От Ваших статей, печатающихся на страницах «Нового Русского Слова», веет чем-то знакомым. Хотелось бы установить с Вами переписку и кое о чем побеседовать. Не имея Вашего адреса — посылаю это письмо через редакцию газеты.

Я — последователь Кропоткина. Мои статьи тоже иногда печатаются на страницах «Нового Русского Слова». Теперь они весьма редко появляются, но когда-то появлялись чаще. Подпись под статьями — Полещук. Это — мой псевдоним. Настоящее мое имя — Карпик Юлиан Степанович. Родился и вырос в бывшей Гродненской губернии. В Америке с 1912 года.

С совершенным почтением

Ю. Карпик».

Я, конечно, написал ему и послал экземпляр сборника. В ответном письме от 1 января 1977 года Карпик писал:

«Уважаемый друг Белоцерковский,

Сборник я получил 30 декабря, а письмо — вчера, 31 декабря. За все это сердечно благодарю. Очень рад, что не отвернулись от старика.

Я готов с Вами кооперировать и помогать Вам всем, чем только могу. Несмотря на свой преклонный возраст — 83-й годик уже бежит — я все еще могу стучать на машинке. Могу и материально помогать — конечно, по силе возможности, как выражались когда-то в наших организациях. Хотя в Соединенных Штатах я почти 65 лет, но миллионером за такой длинный срок не стал. Продолжаю пребывать на положении обыкновенного пенсионера. Получаю каждый месяц, третьего числа, пенсионный чек. Пенсия не ахти какая, но на жизнь хватает, и при умелом обращении и на хорошее дело можно выкроить несколько долларов. «Жен заложим, а постоим...»

Все это я к тому, чтобы Вы не обижались, если моя лепта окажется слишком скромной. Одна библейская женщина всего лишь несколько лепешек положила на жертвенник (вероятно, не очень-то вкусных), но ее жертва оказалась лучше других. К сожалению, я не пекарь, не умею печь лепешки, но несколько долларов время от времени могу достать из своего дырявого пролетарского кармана. Сообщите только, как выписывать чеки — на Ваше имя или же на имя сборника или какой-нибудь группы.

Думаю, что Вам известно, что появляющиеся время от времени в печати статьи за подписью Ю. Полещук — мои статьи. Из этих статей Вы видите, что я больше всего пишу о жизни самой старой русской эмиграции в Америке (дореволюционной) и о жизни в полесских деревнях. О другом я не могу писать. Если напишу о другом, то не напечатают. Да и из вышеуказанного «жанра» не все печатают. Причина — мои анархические убеждения. Если Вы не боитесь моих убеждений, я могу написать нечто такое, что может показаться чудом. Подумайте сами... В начале этого столетия крестьянская молодежь из западных губерний валом валила в Америку на заработки. И это было как раз в то время, когда Россия, по утверждениям монархистов, гигантскими шагами шагала вперед. Все, мол, развивалось — и торговля, и промышленность, и земледелие, а население западных губерний вынуждено было оставлять развивающуюся страну и ехать в Америку на заработки! В Либаве, где ехавшие садились на пароход, нельзя было пройти — так много бродило по улицам ехавших в Америку. Защитники батюшки-царя почему-то об этом помалкивают. ...

Но оставим это. Приехавшие в Америку, кроме выносливых мускулов, ничего не имели. В мыслях этих людей было только одно: побольше заработать денег, и с этими деньгами вернуться в родные деревни. Культурной жизнью никто из них не интересовался. Если оказывались часы досуга, то их проводили в кабаке.

И вот, когда в России произошла революция, то эти простые деревенские люди создали нечто такое, чего некоторые с образованием не могли создать. Возникла многотиражная анархическая пресса на русском языке. Выходило две газеты — одна еженедельная, а другая ежедневная. Выходил также толстый ежемесячник. На книжный рынок чуть ли не каждый месяц выпускались новые книги. В газетах никаких платных объявлений не было. Все расходы покрывались подпиской и выручкой от продажи на стендах. Правительство обратило на это внимание, и 7 ноября 1919 года на анархические организации были сделаны набеги. Типографию разгромили, книги порвали, многих арестовали и депортировали в СССР. Русское анархическое движение, однако, не было убито. Появились другие газеты и журналы и анархическая пресса на русском языке продолжала существовать еще десятки лет. И все это были труды простых деревенских людей. А какой порядок был в организациях?.. Никто из членов организаций не пил, никто не курил, никто не сквернословил. Только читали, только учились, только мечтали о том, как они на необъятных просторах России будут жить в свободной коммуне. Этого не случилось — не по вине этих людей. Так что если кто говорит, что люди не могут жить без поводырей — не верьте ему, мой друг. Русские люди в Америке показали, что можно жить и без поводырей. Желаю Вам всего наилучшего.

Будьте здоровы

Ю. Карпик».

Я написал ему в ответ, как обстояло дело: о проекте Белля, Грасса и Штерн, тогда еще не загубленном, и с радостью согласился получать от него статьи о русских анархистах в Америке, ну и попросил его, конечно, никаких денег не присылать.

В апреле того года (1977), когда проект журнала уже пошел прахом, я получил от Карпика еще одно письмо.

«Многоуважаемый г. Белоцерковский.

Посылаю Вам 10 долларов. Это — уплата за Сборник. Пришлось задержаться с расплатой из-за неблагоприятно сложившихся условий. Только что закончившаяся зима была очень суровая, вследствие чего оказалось много непредвиденных расходов. А я — 83-летний старец — не могу уже работать. Правильнее сказать: не берут таких людей на работу. Приходится жить исключительно на пенсию. Пенсию же государственные мужи определили такую — чтобы еле-еле душа держалась в теле. Ни в одном государстве жирной пенсии нет. Только постная. А в некоторых странах — даже полуголодная. Хотя Соединенные Штаты не принадлежат к таким странам, но все же и здесь пенсия такая, что в зимнее время только концы с концами сходятся. С уходом зимы стало немного легче — поэтому и спешу погасить свою задолженность. Надеюсь, что в будущем такое не повторится. До следующих больших морозов еще далеко...

До сих пор в «Новом Русском Слове» не было ни одного слова о Вашем Сборнике. По-видимому решили игнорировать Вас. Это излюбленный прием теперешних издателей газет. Если с кем не соглашаются, то стараются бить его молчанием. Это я испытываю на себе. Тоже часто приходится проглатывать горькую пилюлю игнорирования.

Какие же у Вас виды на будущее? Будут ли Ваши Сборники выходить в дальнейшем? А пока — будьте здоровы.

С дружеским приветом. Ю. Карпик».

Я, конечно, вернул ему его 10 долларов и рассказал, что сборник выходить не будет ввиду того, что наша эмиграция и мои друзья «несколько» отличаются от тех людей, которые его окружали.

На этом наша переписка оборвалась. Я не могу простить себе, что не продолжил ее и не предпринял попытки встретиться с этим чудесным человеком, письма которого мне трудно читать, сколько бы я их ни читал: так они меня волнуют. Наряду с письмами Белля письма Карпика — наверное, самое дорогое, что у меня осталось от прежней «эпистолярной жизни».

Заметил ли, между прочим, читатель, если он знаком с произведениями В. Короленко, как письма Карпика напоминают по тону его повести и очерки об Америке? Вспомнить хотя бы повесть «Без языка».

Какое великое моральное опустошение произошло в России за прошедшее время! Ведь не только анархисты могли по-человечески взаимодействовать друг с другом. Большевики, меньшевики хоть и враждовали между собой, но внутри своих общин действовали весьма солидарно. Мне иные наши эмигранты говорили: русская эмиграция всегда была такой, как сейчас. А я отвечал: «Неправда! Если бы большевики вели себя в эмиграции так, как мы, то мы бы сейчас не были в эмиграции!».

В том, что я прекратил переписку с Карпиком, меня несколько извиняют нахлынувшие обстоятельства. К 1977 году окончательно распались отношения с моей второй женой — Верой Ерофеевой, пришлось разводиться.

А в феврале 1978 года из Москвы пришло сообщение о смерти матери.