И. М. ГЕЙЦМАН ОПТИМИСТ РЕВОЛЮЦИИ (Из записок бывшего анархиста)

И. М. ГЕЙЦМАН

ОПТИМИСТ РЕВОЛЮЦИИ

(Из записок бывшего анархиста)

1

Во все времена все народы много говорили о своих великих людях. Особенно много говорят у свежей могилы великого человека. Это естественно и понятно, ибо великий человек заставляет всех пошевелить мозгами о нем. Немного в мире остается партий, групп или даже отдельных лиц, которые не высказали своего непосредственного чувства или сознательной оценки Ленина в час смерти его.

Не будет ли назойливым соваться и мне, сравнительно постороннему человеку, со своим мнением к гробу гения? В самом деле, человек, которого близко знает созданная им миллионная партия, о котором говорят и пишут во всех уголках земного шара! Не будет ли слишком самонадеянным думать, что я могу высказать слово, не сказанное другими?

Однако такие и подобные вопросы полностью отпадают, когда речь идет о гениальном человеке. Гений в истории никогда не повторяется. Понятие гений для людей в их представлении всегда бывает исключительным, своеобразным, строго индивидуальным.

Кто имел уши и слышал Ленина хоть раз, тот знает, о чем я говорю, ибо у него осталось в наличности совершенно особое впечатление от соприкосновения с Лениным, впечатление, которое никогда не изгладится и не смешается с другими подобными впечатлениями.

Современники гения должны быть весьма осторожны в оценке его. Мало кричать: я люблю его, — нужно знать, за что любишь. Мало знать, за что любишь и что ты полон им, нужно помнить и крепко помнить, что не исчерпал ты его, несмотря на свою полноту… Наоборот, эта самая полнота-то и есть самое опасное в буквальном и переносном смысле слова. Ибо сам гений никогда полон не бывает. Он легко отказывается от вчерашнего дня, от пройденного опыта во имя синтеза будущего.

Кто знает, какие лозунги, какие крылья Ленин дал бы нам сегодня? И тем не менее знать это необходимо и, что еще важнее, знать это возможно. Ибо плох тот гений, который не понят своей эпохой. Нужно только исходить не с точки зрения вчерашнего дня Ленина, а с точки зрения задач всей эпохи, в которой должно и может завершиться историческое действие Ленина. Гений немыслим без эпохи. Выполнение гениальной задачи требует всегда длительного исторического периода. Сущность такого периода никогда не находится во вчерашнем дне. Ибо гений не переживает самого себя. Он никогда не обращает свой взор ко вчерашнему дню. Хотя также никуда не спешит, всегда спокоен, не боясь опоздать. Ибо путь гения ведет вперед, а не назад. Ведь обыкновенно спешат только те, кто остается позади.

Вот почему Ленин никогда не производил впечатления торопящегося человека. Независимо от океана дел своих, он никогда не знал суеты торопливости, тем не менее везде бывал, нигде не опаздывал. Он годами сидел за границей, терпеливо нащупывал пульс эпохи, спокойно выжидая сигнала истории. Момент наступил, набат ударил, революция громко зовет своих сынов. И Ленин, не торопясь, садится в запломбированный вагон, мчится через поля и леса, и в нужный момент он — на месте. На месте он находит смятение, брожение, измену и хаос. Все суетятся, торопятся, болтают о «бескровной революции». На деле же все без исключения испуганы революцией. Последняя успела кое-где показать свои острые зубы, не книжную болтовню, а свое голое естество, и этим самым успела оттолкнуть от себя своих лжепророков, своих рыцарей и апостолов на час. Ленин спокоен, он знает эпоху в которой живет, он видит начало и конец длительного исторического действия и дает ему название: «самоопределение наций», «уничтожение купли и продажи людского труда», «вся власть Советам». Даны крылья эпохе, и Ленин спокойно, не торопясь занимается образованием, даже шлифовкой ядра революции. Эта задача первой важности. Нужно пересоздать людей, нужно передать стальную диктатуру в руки вчерашних и вековых рабов. Задача неимоверно трудная. Революционеры всех стран, всех революций до сих пор кончали на этом самом месте, и тут-то гений Ленина сказывается во всем его объеме, по крайней мере для нашей эпохи.

Для нас крайне важно выяснить действительное величие, действительный гений Ленина. Важно для продолжения начатого дела, для продолжения дела пролетариата, важно для всего человечества. В чем же оно, это велнчие, выражается? Ленин, говорят одни, — великий ученый, великий революционер, великий бунтарь. Ленин— гениальный организатор, прибавляют другие. Это, конечно, так, но всеми такими качествами гений Ленина не исчерпывается. За сто лет революции мы имели много ученых. много революционеров, бунтарей, даже гениальных организаторов.

Ведь надо помнить, что целых сто лет русская общественность отдала все лучшее, все истинно великое на службу революции. И было бы более чем печально для нашего народа, если бы в этом великом созвездии не было бы звезд первой величины. Вот почему мы и находим на арене борьбы за русскую свободу гениальных публицистов, ученых и организаторов. И если я тем не менее скажу, что среди всех титанов русской революции Ленин занимает совершенно особое место, сохраняя индивидуальные черты своего гения, то я этим отнюдь не намерен уменьшить значение русских революционеров, творивших революцию до него.

Какова же та особенность, которая делает Ленина исключительным среди исключительных? Попытаюсь отцветить на поставленный вопрос, разумеется, без смешной претензии исчерпать бесконечность гения.

II

Ровно 20 лет назад, зимой 1903/04 г. Ленин был в Лондоне (Ленин жил в Лондоне с апреля 1902 по апрель 1803 г. Ред.).

В первый раз в ту зиму я увидел и услышал его- До Ленина я уже имел понятие об ораторском искусстве Жореса, старика Либкнехта, Фора, Моста и других. Однако в тоие Ленина было нечто совершенно новое, и это я хорошо себе выяснил. У него не были слова для слов. Он своей речью показывал, иллюстрировал действия будущего. Так говорить мог человек, которому ясен ход истории. Моментами казалось, что он растолковывает слепым комбинадии красок. Моментами его речь звучала твердым приговором истории.

«Партия «Народной воли» окончила трагедией, и мы преклоняемся перед трагизмом борцов, но повторять их нам нельзя. Повторение исторической трагедии неминуемо кончается фарсом. Партия эсеров в истории российской революции будет партией революционного фарса».

Это было сказано Лениным 20 лет назад, сказано без полемического азарта, без страсти и злобы фанатика. Сказано в минуту расцвета партии эсеров, когда Гершуня был налицо, а Азеф еще не развернулся. В памяти так и залегли эти слова. Мне всегда казалось, что так говорить мог человек, который стоит над временем, который знает, что готовят грядущие сроки, который видит в момент зарождения действия конец его.

Не в этом ли величие Ленина? Разумеется. Однако-дело ве только в предвосхищении истории.

После одной лекции, в которой Ленин говорил об аграрном вопросе и задачах российской социал-демократии, в польском клубе под председательством т. Дейча мы, группа молодых анархистов, ушли весьма расстроенными. Все были в каком-то подавленном настроении. После лекции Ленива имела место жестокая полемика. Шли яростные атаки и контратаки.

Про себя каждый, из нас знал, что позиция не оставалась за нами. Провожая старика Черкезова домой, кто-то из молодых, не выдержав молчания, обратился к нему с претензией в голосе: «Надо признаться, что аргументация Ленина сильнее бьет; нас таки порядком нобили». Ответ Черкезова был классически мудр. «Хороший анархист, — заявил ов, — никогда не должен чувствовать себя побитым».

Разумеется, можно чувствовать себя победителем с помятыми боками, за этим дело не станет, вопрос вкуса, но ведь дело не в этом.

Группа молодых анархистов окончательно была смущена, От Черкезова мы не получили удовлетворительных объяснений и расстались с ним не в духе.

Левин прочел всего 4–5 лекция в Лондоне, но это явилось событием в эмигрантской среде; долго толковалтт о нем, о мыслях и терминах, которые он оставил у нас. Поразительно было его отношение к противникам, которым он отвечал в заключительном слове своем.

В периоде, о котором идет речь, некоторые социалисты носились с проектами, отдававшими какой-то политической маниловщиной. В Лондоне некоторыми эмигрантами проектировалось создание чего-то вроде антипартийной партии, объединяющей все социалистические направления. О подобной чепухе говорили и писали; даже листки и воззвания кем-то выпускались.

Ленин гомерически хохотал над подобными затеями. Его яркая, ясная мысль не оставляла никакой надежды противнику мечтать об устройстве бок о бок с ним. Его принципы, твердые как сталь, рубили с плеча. Никакой ненависти к противнику, но никакого снисхождения к глупостям его. Нельзя объединить противоположные интересы, разнородные элементы.

Ленин знал, что колесо истории не пощадит тех, кто по тем или иным соображениям, волей или неволей пойдет против законов эпохи. Политический оппортунизм государственников и социалистический эклектизм безгосударственников яростно атаковали принципы Ленина. Его противники обвиняли его в непримиримости, узости, доктринерстве и проч. Ленин таким репликам не придавал внимания. Зная, что в истории никто не умирает до самой смерти, он не надеялся уничтожить противника преждевременно. Но он твердо знал в то же время, что люди эти обречены на гибель историческим ходом вещей, и они, еще живые, уже не существовали для него.

Временами борьба против Ленина велась позорно. Были пущены в ход приемы и средства, которые могут быть объяснены только отчаянием и бесстыдством людей слабых, хватающихся за гнилую соломинку. Но что говорить о тогдашних сравнительно детских приемах, когда всем еще памятен момент, когда представители нашей общественности объявили Ленина германским агентом! Пусть припомнят, что эта кощунственная бессмыслица облетела весь мир.

Удивительно, как Ленин реагировал на это обвинение. Он, прежде всего, как бы не заметил вовсе его. Ни одной минуты внимания не уделил он провокации своих врагов. Так реагировать мог человек, который борется не против людей, а против исторической ситуации. Чувства ненависти, злобы и гнева, знакомые среднему человеку, особенно в минуты роковой борьбы, чужды были Ленину. Созидая новый мир вещей, он знал, что старый порядок обречен, он знал, что вместе со старым порядком погибнут живые люди, быть может, даже близкие ему, но эти люди персонально не вызывали его страсти, гнева и ненависти.

Жалел ли Ленин этих людей? Термин неподходящий. Обывательски глупо жалеть то, что историей обречено бесповоротно во имя грядущего бытия, к которому процесс вещей нас ведет. Но Ленин, возвещая и свидетельствуя об этом процессе десятки лет, разумеется, действовал так в целях достижения наибольшего исторического результата при возможно меньшей затрате сил.

Радикально уничтожая, без всякой маниловщины, без всякого снисхождения, враждебные силы, Ленин тем не менее не имел противника, не знал врага, он его не чувствовал, он врага психологически не переживал.

Не в этом ли величие Ленина?

Конечно, он был гениально объективен в борьбе, так же как и в предвосхищении исторических сроков, событий и действий, но гениальность Ленина этой объективностью не ограничивается даже для нашей эпохи. Исторической прозорливостью, историческим объективизмом гений Ленина не исчерпывается.

III

В наши дни европейская мысль, стремясь понять величие Ленина, сравнивает его с разными историческими фигурами. Такие попытки бессмысленны, ничего не говорят они ни уму ни сердцу человека, который хотел бы ориентироваться в размере и сути Ленина. Вопрос не в том, кто выше или ниже, Петр Великий, Наполеон, Кром-вель, Робеспьер или Ленин. Быть может, каждый из них был достаточно велик для выполнения исторических задач эпохи, в которой он жил. Но задачи задачам рознь, и люди эти остаются совершенно разными.

Среди гениальных представителей буржуазного милитаристического мира искать равных Ленину — задача неблагодарная. Но, быть может, история пролетарской борьбы покажет прототип его? Посмотрим.

Прежде всего нужно отметить и подчеркнуть, что Ленин отнюдь не торопился стать Лениным наших дней. Для выяснения своей мысли скажу, что если, например, мировая война и мировая революция нагрянули бы на десяток лет позже, Ленин мог бы умереть гениальным писателем, мыслителем, ученым, но не вождем мировой революции, мирового пролетарского Интернационала. Гений Ленина знал, как никто, что нельзя скакать за своей исторической ролью. Повторяю, он терпеливо сидел над своей работой за границей, пока не наступил момент действия масс. Правильно учитывая характер этого великого действия, зная скрытые тенденции и смысл их, он, гениально покорный истории, тут-то и берет руль в руки. руководя стихией.

Отныне он не откажется от роли, которую история вверяет ему. Завязывается последний и решительный бой, пролетариат должен стать диктатором и освободителем человечества. Гений Ленина умеет вызывать гениальные силы пролетариата, силы, которых история не знала, не подозревала в прошлом.

Скажите, много ли было в те дни людей, которые верили в пролетариат, которые верили, что он удержит власть больше одного-двух месяцев? Партии, претендовавшие на социализм, пошли вспять, превратились в заклятых врагов рабочей идеи. Всячески издеваясь над ленинизмом, они предвещали: один миг власти — я снова сто лет рабства. Если бы эти пророчества объяснялись только интересами и злой волей врагов пролетариата, то это было бы еще не так страшно. Опаснее такая проповедь была потому, что она исходила от разных дедушек и бабушек русской революции.

Эти последние, исходя из прошлого, просто не понимали, куда ведет современная классовая борьба. Один Ленин, не обращая внимания на гнилое здание прошлого, зяая, что история возврата не имеет, решительно сорвал занавес будущего. Пристально вглядываясь в глубь времен, он указывает цели пролетарской революции. Таких задач история не ставила ни перед кем из прежних исторических фигур. А если и ставила, то гениальные революционеры умели до сих пор гениально уклоняться от разрешения этих задач.

Под термином «революция» до великого Октября революционеры одного толка подразумевали главным образом разрушение старого строя. Революционеры же толка парламентарного стали вообще отрицать революционный метод борьбы. Революционерам первого направления революция казалась столь неразрывно связанной с разрушением, что они в революции подчеркивали только этот стихийный разрушительный момент. Однако в наши дни мыслить революцию как разрушение больше нельзя. Такой взгляд стал анахронизмом после ленинской постановки вопроса. Революцию, по Ленину, нужно прежде всего организовать, создать. С точки зрения революционера-разрушителя, Ленив должен считаться революционером задним числом, ибо он позволяет себе роскошь разрушения ровно постольку, поскольку его созидательный план этого требует.

Социалисты в продолжение ста лет смотрели на революцию с точки зрения существующей культуры данной страны и обусловливали действия революции культурой, существовавшей до нее. Ленин смотрит на революцию с точки зрения культуры будущего, с точки зрения массового творчества освобожденного пролетариата. В данном случае Ленин совершил в социализме коперниковский переворот. Не разрушение есть созидание, а, наоборот, созидание есть разрушение.

Разрушение Ленина никого не пугает, он вообще не станет разрушать только из любви к разрушению. Все, что не мешает плану его действий, отнюдь не должно быть разрушено. Все, что может пригодиться для здания будущего, должно быть сохранено в целости. «Давайте-учиться у спеца, давайте учиться у приказчика, нам нужно знать, как править, как производить, как торговать… Не научитесь — вы погибнете». Так не говорили революционеры-разрушители прошлого времени. Революционеры эти, несмотря на всю силу их дерзания, все же шли не дальше первого акта революционной драмы и, будучи уверены в силе разрушения революции, фактически не чаяли созидательных результатов н плодов ее. Они не обесвечивали созидания, а только сулили созидание вследствие разрушения. Отсюда глубокое отчаяние и пессимизм прежних революционеров. Стоит вглядеться немножко глубже, и мы найдем этот пессимизм во всех дневниках, во всех документах революционеров прошлого. Этим пессимизмом звучит также формула «дух разрушения есть дух созидания». Налицо имеется первый акт революции — разрушение, а созидание гадательно» и никто не указывает, каковым оно будет и какими силами оно предпримется.

Среди революционеров прошлого нет равного Ленину хотя бы потому, что Ленин первый созидатель, оптимист революции.

Оппортунизм одних революционеров, пессимизм других Ленин своим деловым подходом к революции, своим практическим гениальным оптимизмом в осенний Октябрьский день разбил наголову. Ленинский оптимизм должен быть правильно понят.

Ленин знал, что революция не позволяет себе никогда никаких излишеств. Ни один «вишневый сад» не пропадает с той минуты, как народ почувствует себя хозяином его, с той минуты, как он поймет, что сад действительно принадлежит ему. А почувствовать себя хозяином народ должен, в противном случае он им и не станет.

Свой оптимизм Ленин глубоко обосновал. Лучшие революционеры всех направлений, которые сколько-нибудь ознакомились, хоть издали почуяли этот ленинский революционный оптимизм, бесповоротно последовал» за ним. Тот факт, что меньшевики, эсеры и анархисты в 1917, 1918 и 1919 гг. совершенно свободно, совершенно добровольно пошли за знаменем, поднятым Лениным, лучше всего объясняется этим практическим оптимизмом ленинизма.

Но в этом ли величие Ленина? Да, но тут должна быть поставлена точка над «и».

Генрих Гейне высказал мысль, что великие люди подымаются потому, что средний уровень людей становится ниже. Поскольку такой парадокс поэта правилен, постольку гений Ленина противоположен гениям всех времен. Ибо если Ленину не удалось бы поднять людей из мусорных куч фабрик и заводов, поднять людей из деревенского навоза и посадить их рядом с собою, рядом с правителями государств и мира, тогда задача эпохи, задача Ильича не была бы выполнена.

Если бы Ленин не умел передавать свою гениальную стальную волю и мысль тысячам рабочих и крестьян, он не был бы гением нашей эпохи и, быть может, сама эпоха еще не наступила.

Гений бессмертен, но часто случается, что гениальные люди воскресают много времени спустя после своей смерти. Ленин же при жизни стал бессмертным. Мы слышали его волю, его мысль из уст тысяч, десятков тысяч, стекающихся в Москву со всех концов мира, — на съездах Советов, на съездах партии и Коминтерна.

Если Маркс открыл пролетариат в качестве социальной силы, а другие приписали этой силе свойство разрушения, то Ленин дал ей сознательную волю, вложив победоносное оружие в руки пролетариата. Оптимизм Ленина объясняется силой коллектива, который он создал. Он видел, как история получила новый маховик в лице РКП, в лице Профинтерна и Коминтерна. Он видел, как отныне в лице названных коллективов будет жить та сознательная воля и сила, которая станет единственной силой пролетариата для реорганизации человечества на коммунистических началах. Ибо иных путей нет, а его путь практически возможен.

Величие Ленина заключается в том, что он изменил физиономию рабочего класса, который отныне в нужный момент даст миру десятки практических оптимистических Лениных.

В этом-то и есть гениальность Ильича. Не ищите равных ему в истории, до сих пор их не было. Он — явление совершенно нового порядка.

Каторга и ссылка. Историко-реаолюционный вестник. 1924. № 3