Ф. Т. РОТШТЕЯН ЛЕНИН — ТВОРЕЦ СОВЕТСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Ф. Т. РОТШТЕЯН

ЛЕНИН — ТВОРЕЦ СОВЕТСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ

Высокую гору можно объять лишь с далекого расстояния, и не современники, а потомки в состоянии постигнуть громаду великого гения. То, что Ленин создал, то, что он после себя завещал, не мы, а лишь будущие поколения оценят во всей глубине. И нам и им предстоит еще долго и много копать в рудниках его дел и заветов, и лишь постепенно и нам и им откроется все неисчерпаемое богатство их содержания. Сейчас, на другой день после прекращения этой изумительной деятельности великого ума, великого сердца и великой воли, мы, его скромные соратники, можем лишь чувствовать, что с ним отошло что-то огромное, что-то совершенно в истории исключительное, понятное нам лишь в его самых общих и грубых очертаниях, но полное глубочайшего смысла, который расшифруется вполне лишь по истечении ряда поколений.

Но даже в этих общих и грубых очертаниях мы видим исполинское, монументальное нечто, которое уже на наших глазах отложилось в истории человечества целым пластом, знаменующим начало новой формации. Этот пласт можно назвать пластом новой государственности, новой формы государственной организации, нового уклада государственного общежития. Я имею в виду советский строй. Во всех других творениях своего гигантского ума и гигантской воли Ленин опирался на открытия и достижения других. Превыше всех как революционер, превыше всех как практический толкователь и воплощатель теории и практики марксизма, он, при всей силе своей оригинальности, все же являлся в ряду революционеров и марксистских вождей преемником, который может быть понят лишь в исторической перспективе как фигура, к которой привела и должна привести предшествовавшая цепь других деятелей, больших и малых. Как Дарвин, как сам Маркс, как многие другие творцы мысли, Ленин имел своих предшественников в области, я бы это назвал, понимания и толкования социальной динамики и, конечно, имел предшественников даже в области революционного действия, несмотря на свое превосходство и в этом отношении. Но в чем он стоит абсолютно один, в чем он не имел никаких предшественников и в чем, следовательно, с наибольшей силой отразилась оригинальность его мысли и мощь его воли, — так это в творчестве и осуществлении идеи советской государственности. Где, у какого политического мыслителя и политического деятеля когда-либо зарождалась до него эта идея? Кто имел хотя бы предчувствие этой идеи до того знаменательного дня, дня, последовавшего за днем его возвращения в Россию в «пломбированном» вагоне, когда он изложил ее своим изумленным товарищам? Тут уже подлинно можно было сказать, что вагон вез Цезаря и его необыкновенную, эпохальную идею. Тут у него учителей уже не было во всей истории человечества. Тут он сам непосредственно вычитал секрет у истории, у жизни. Намек Парижской коммуны в сочетании с промелькнувшим, как случайный эпизод, Ленинградским Советом рабочих депутатов 1905 года оказался тем материалом, из которого Ленин извлек и на орлиных крыльях своего гения вознес свою идею Советов как органа государственности при диктатуре пролетариата. Думал ли кто-нибудь из нас об этом раньше? Разве все мы, рисуя себе государство будущего, не исходили из какого-то парламента как центрального законодательного органа, — пусть более «демократического», пусть подкрепляемого плебисцитами, пусть сосредоточенного на вопросах «управления вещами», но все же парламента по типу и по духу буржуазных парламентов нашей буржуазной современности? Ленин с беспримерной в истории силой политического воображения создал у себя в голове тип другого государства, тип государства не демократически-парламентского, а советского, и, что еще больше, — потому что изобретателей государственных схем и до него было, со времен Платона, достаточно, — он этот тип претворил в жизнь, перестроив по нему одно из громаднейших государств мира. И то самое, что ему это претворение в жизнь удалось, явилось лучшим доказательством величия его идеи, ибо она оказалась не утопической мечтой, не бумажной схемой, а вполне соответствующей реальной обстановке— потребностям России в условиях пролетарской революции и утвержденной ею пролетарской диктатуры. Да что я говорю: России? Стоило только пролетарской революции открыть свой лик, хотя бы на один миг, в других странах, как Советы, как организационные носители ее, возникали и там. Я уже не говорю о советской Венгрии, о советской Баварии; даже ноябрьская, шейдемановская революция в Германии на первых своих стадиях, когда власть, попав в руки рабочего класса, казалось, готова была принять форму диктатуры пролетариата, выдвинула организационную систему Советов, причем «незави-симцы» даже вставили их официально в свою программу. Достойно отметить, что даже в Англии, где до революции вовсе не доходило, но где в первые месяцы демобилизации настроение у рабочего класса достигало временами и местами революционного напряжения, — и там в этих случаях лозунг Советов не только выбрасывался как боевой клич, но даже осуществлялся в известных рудиментарных формах (например, в Лимерике).

С тех пор, увы, революционная стихия отошла, точно отлив после бурного натиска, по всей Европе, и мы одни остались при нашем советском строе. Но то, что было, нам показывает, что этот строй не является чем-то таким, который свойствен лишь нашим народам, живущим на территории нынешнего Союза: он свойствен рабочему классу, независимо от территории, когда этот класс приходит в движение, захватывает власть и утверждает свою диктатуру. Трудно сказать, что было бы, какими способами пролетариат, ставший господствующим классом, набрел бы на идею Советов как на форму своей государственности, если бы ее не родил из своей головы и не воплотил в жизнь своими руками наш Ленин. Невозможно допустить, видя жизненность этой идеи, что она в конце концов не была бы найдена. Но сейчас уже не подлежит сомнению: где бы и когда бы рабочий класс ни завоевал власть, он не станет больше блуждать, он не станет также пытаться приспособлять к своим целям буржуазный парламент, а прямиком перейдет к строительству Советов. Ленин, таким образом, строил тут не одно ^йшь национальное, но и универсальное: с неслыханной во всей истории человечества дерзостью и силой он поднял с места весь земной шар, поставил его на новую орбиту и покатил его по ней по направлению к советскому строю. То, что в области смены типовых государственных форм являлось до сих пор делом стихии, действовавшей на протяжении веков, — не можем же мы считать, например, парламентскую форму государственности делом рук какого-нибудь Симона де-Монфора, навязавшего в XIII столетии совет сословных представителей английскому королю Иоанну Безземельному! — на наших глазах было создано одним человеком, со сверхъестественной, почти пугающей прозорливостью уловившим потаенную мысль истории и воплотившим ее в живую плоть и кровь еще прежде, чем человечество успело оправиться от изумления и страха. Такого человека, демиурга в буквальном смысле слова, создателя нового мира, кажется, до сих пор не было: он единственный в своем роде великий и величайший человек.

У великой могилы. М., 1924. С. 144