Как разорвать порочный круг?

Как разорвать порочный круг?

Прежде всего отмечу, что думая о причинах бедственного положения людей в стране и о том, как его можно преодолеть, я делал это исключительно для собственного разумения. У меня и мысли не было, что я когда-нибудь буду публиковать результаты этих раздумий. Поэтому я был совершенно свободен в своих размышлениях, не оглядывался на авторитеты, на существующие теории и т. п. И не стремился к тому, чтобы обязательно быть оригинальным, привлекать внимание. Эта забота часто очень далеко уводит от истины.

Кроме того, я, слава Богу, не был привержен марксизму и был свободен от его догм и схем, мешающих видеть реальность и свободно осмысливать ее.

Благодаря всему этому я пришел к пониманию, что главное в оценке социально-экономических преобразований — это их соответствие психологической природе человека, ее фундаментальным потребностями. Иначе говоря, преобразования, чтобы быть эффективными, должны способствовать лучшему удовлетворению человеческих потребностей. В социальной сфере одной из таких фундаментальных потребностей я считал стремление к самоутверждению. Возможность удовлетворения такой потребности и дает конкуренция.

Андрей Платонов гениально определяет любой нетворческий труд как повторительный! Таким является и бухгалтерский труд, и труд землекопа. И для такого труда как воздух необходима экономическая конкуренция и экономическая заинтересованность: зависимость заработка от качества и количества продукции или услуг.

Для творческого труда необходима конкуренция интеллектуальная. Экономическая конкуренция тут скорее вредна. Но об этом мы будем подробнее говорить дальше.

Меня поражало непонимание человеческой психологии марксистами. Как мог Ленин, гениальный человек, говорить о социализме как о «единой конторе и единой фабрике с равной оплатой за равный труд»? Да еще говорить о контроле за соблюдением такой равной оплаты с помощью «вооруженных рабочих, которые шутить не любят»? Такой строй исключал конкуренцию. Потом, к концу жизни, Ленин пришел к другому мнению: «кооперативы — это, наверное, большая часть социализма, а, может быть, и весь социализм!» — но это уже вопреки марксизму.

Для создания экономической конкуренции я прежде всего пытался думать о возможности восстановления в Советском Союзе капитализма. Хотя понимал, что при капитализме конкуренция и заинтересованность касаются главным образом хозяев и менеджеров, а они уж заставляют добросовестнее и напряженнее трудиться своих наемных работников, что все-таки лучше, чем когда никто не заинтересован в добросовестной работе. (О том, что надвигается эпоха господства анонимного капитала и транснациональных сверхмонополий, когда у предприятий не остается конкретных хозяев, я, находясь в СССР, знать, естественно, не мог.)

Но вскоре я понял, что восстановление капитализма в России — дело нереальное. У кого найдутся средства для приобретения в собственность большого числа дорогостоящих крупных предприятий, значительную часть которых к тому же надо будет перестраивать на мирные рельсы? И откуда возьмутся опыт и навыки работы в условиях капитализма? Ведь капитализм в России существовал в течение очень короткого срока, и прошло с тех пор очень много времени, целая эпоха.

У нас, правда, многие считают, что наоборот, социализм существовал в стране очень небольшое время, «каких-то» лет 70. Но я придерживаюсь мнения, что время человеческое измеряется не столько календарными годами, сколько насыщенностью событиями и переменами, и потому считаю, что 70 советских лет по влиянию на психологию людей были очень долгим временем, соизмеримым с несколькими предыдущими «сонными» веками. Вспомним, к примеру, какими долгими были годы горбачевской перестройки или войны. Время в такие периоды как бы уплотняется и бежит скорее для вовлеченных в события людей. Условно говоря, за год, насыщенный событиями, проходит десяток «обычных» лет. Потом эту концепцию я встретил у Томаса Манна в его «Волшебной горе».

Я не видел возможности восстановления капитализма в Советском Союзе, так как представить себе не мог, что в случае падения или развала тоталитарного социализма у власти останется большинство чиновников КПСС и их интеллектуальных помощников, которые просто заберут себе в собственность наиболее лакомые объекты народного хозяйства, «переквалифицируются» в капиталистов. Я не мог себе представить, что общество, народ позволит этим тупым, жестоким, лживым людям, доведшим страну и народ до бедственного положения, «строить новое светлое будущее», не предполагал, что общество может оказаться до такой степени неумным и пассивным, не представлял, как глубоко изуродовал людей сталинский режим своим террором и изуверской лживостью, сделав его не способным к самозащите.

Позднее, оказавшись среди диссидентов, я был поражен, увидев, что даже они в большинстве своем не понимают по-настоящему, что представляют собой советские чиновники и их интеллектуальная обслуга, не понимают, что их и близко нельзя подпускать к власти.

Если же не допускать возможность захвата госсобственности партийной и хозяйственной номенклатурой, то остается один только путь к созданию конкурентной рыночной экономики — через передачу предприятий и учреждений в собственность и управление трудовым коллективам (или выкуп их коллективами в рассрочку, если они новые). За исключением предприятий небольшого числа отраслей хозяйства, где необходима централизация управления и невозможна или очень затруднена конкуренция.

Сейчас этот вывод кажется достаточно простым, но в начале 60-х годов прийти к нему было нелегко. Вокруг не было никаких серьезных опорных точек.

В начале 60-х смутные слухи о трудовом самоуправлении доходили из Югославии, но после сговора Хрущева с Тито в 56-м году, когда Тито одобрил разгром рабочих Советов в Будапеште, я понял, что самоуправление в Югославии было туфтой. Потом, на Западе, я получил этому полное подтверждение, хотя узнал и то, что даже в усеченном виде самоуправление позволило поднять жизненный уровень в Югославии выше, чем в соседних с нею социалистических и капиталистических (!) странах. Имею в виду Грецию, Турцию, Южную Италию.

Размышляя о строе трудового самоуправления, как я его тогда называл, я постепенно приходил к пониманию, что строй этот подходит не только для России, но и для всего мира, и представляет собой будущий посткапиталистический уклад человечества, так как лучше удовлетворяет потребности человеческой природы, нежели капитализм.

Конечно, я понимал, что разные страны и регионы Земли по-разному подготовлены к укладу самоуправления, и распространяться он будет поэтому постепенно, но так называемые социалистические страны, особенно европейские, более всего нуждаются в укладе трудового самоуправления и более всех других к нему подготовлены. Хотя бы потому, что государственную собственность легче разбить на групповую, чем капиталистическую передать трудовым коллективам.

Пришел я в то время и к ясному пониманию, что государственный, марксистский социализм представляет собой антитезис капитализма, построенный на полном отрицании всех его принципов, в том числе и таких, которые соответствуют природе человека, как, к примеру, конкуренция в экономике и в политической жизни.

Большим подспорьем тут для меня оказалась попавшая мне случайно в руки статья Олдоса Хаксли «Наука, мир, свобода», распространявшаяся в самиздате. В ней я впервые нашел глубокое и современное обоснование кооперативного социализма, совпадающее с моими представлениями.

Основная мысль Хаксли состоит в том, что все зло проистекает от того, что большинство людей при всех существующих режимах все больше лишаются собственности на средства производства. Касательно капиталистического мира Хаксли имел в виду безостановочный рост гигантских концернов и монополий. Люди же, лишенные кормящей собственности, попадают в абсолютную зависимость от работодателей, будь то частные лица или государство, и деморализация и тех и других прогрессирует. Однако возвращение к обществу мелких собственников- «единоличников» невозможно и остается, пишет Хаксли, один выход: групповая собственность работников на средства производства и самоуправление. Статья Хаксли заканчивается примечательными словами (цитирую по памяти): «Пусть редкие пока голоса сторонников трудового самоуправления тонут в хоре централизаторов слева и справа, кто знает, голоса первых христиан так же тонули в сонме насмешек и поношений».

Написано это было в 1945 году!

Статья Хаксли помогла мне утвердиться, что я — на верной дороге. Предвижу вопрос, а разве теоретики анархизма, анархо-синдикализма не представляли для меня такой поддержки? Увы, нет. В тот период я смог познакомиться в общих чертах со взглядами Кропоткина и Бакунина, и они поразили меня примитивностью и какой-то полной неактуальностью, словно они были выпестованы в давно прошедшую эпоху, ну и конечно, мне был чужд их примитивный антигосударственный настрой.

Размышляя обо всех упомянутых выше проблемах и вопросах в одиночестве, я не знал, что в то же примерно время в США банкир Луис Келсо думал над созданием «Плана передачи собственности работникам» (ИСОП), который в 70-е годы получил законодательную поддержку и широкое применение в США, а затем и во многих других странах. Не знал, что в Испании в это время под руководством священника Хосе Марии Аризмендарриеты создавалась федерация кооперативных предприятий «Мондрагон», минигосударство будущего, а в Праге группа ученых под руководством Ота Шика работала над программой реформ, предполагавшей создание в ЧССР демократического социалистического строя, с предприятиями, принадлежащими трудовым коллективам, и рыночной экономикой. Не знал, наконец, что и А.Д. Сахаров уже начинал в то время думать о необходимости и спасительности для «страны и мира» конвергенции социализма и капитализма.

Свидетельствует все это, очевидно, о том, что уже наступало время этих идей.

Читатель должен еще отметить, что все упомянутые выше люди, как и автор этих строк, не были марксистами. Ота Шик, хотя и состоял в компартии, но отошел от марксизма задолго до 68-го года. Это еще раз говорит о том, что марксизм — дело прошлого.

Очень большую пользу в моих «поисках будущего» мне принесло изучение работ Зигмунда Фрейда, особенно работ о структуре психики человека и социальной психологии. Я не стал фрейдистом, но приобрел навык и вкус к анализу психологии.

Много для понимания психологии труда и рабочего человека дало мне и чтение ранних произведений Андрея Платонова, о котором я впервые услышал от Эренбурга. Илья Григорьевич, узнав о моем интересе к социальной психологии, сразу же указал мне на Платонова, который тогда был еще в полном забвении. Особенно важными были для меня его повесть «Происхождение мастера» и маленький шедевр — рассказ «О потухшей лампе Ильича». Кроме всего прочего, Платонов представлял собой опровержение элитарных претензий многих советских интеллигентов, утверждавших, что истинным интеллигентом может быть лишь «интеллигент в третьем поколении». Платонов, как известно, вышел из среды милых моему сердцу железнодорожных рабочих. Его отношение к железнодорожникам, паровозам, миру рельс и вокзалов — высокая поэзия!

Но особенно богатую пищу для моих размышлений я получал от общения с инженерами и рабочими во время командировок на различные предприятия и стройки.

Результаты своих раздумий о природе человека и о соотношении ее с развитием социальных условий я в конце концов изложил на бумаге, и эти мысли стали потом ядром рукописи, озаглавленной мною «О самом главном» и посвященной описанию контуров будущего, посткапиталистического общества, каким оно мне представлялось. Закончил я эту рукопись в 70-м году, уже после смерти отца и перед второй попыткой бегства из Советского Союза. К сожалению, рукопись потом так и не была издана, однако послужила основой для ряда статей и книг, изданных мною на Западе. Соответствующий раздел из той рукописи предлагаю сейчас вниманию читателей.