ГАРВАРД

ГАРВАРД

Мать оказала сильное влияние на мой выбор колледжа для продолжения образования. Отец умышленно избегал говорить о своих предпочтениях с сыновьями, считая, что этот выбор должен быть сделан только нами, и он не хотел никак влиять на наше решение. Результатом было то, что, к его разочарованию, ни один из нас не выбрал Университет Брауна, который был его «альма-матер». Мать, со своей стороны, хотела, чтобы кто-то из нас пошел учиться в Гарвард. Ее любимый брат Уинтроп Олдрич был человеком Гарварда, и она надеялась, что один из нас последует по его стопам. Мои братья учились в других колледжах, поэтому я был ее последней надеждой. И хотя она не оказывала на меня никакого явного давления, ее спокойное убеждение сильно на меня повлияло.

Хотя я поступил в колледж в 17 лет, это не было результатом моих необычайных достижений в учебе. Я поступил в первый класс в школе Линкольна в возрасте пяти лет, на год раньше, чем большинство других детей, поскольку все мои братья уже учились в школе, и я не хотел оставаться дома один. Сильный упор школы Линкольна на индивидуальную работу позволил мне не отставать, и я окончил школу, когда мне было 16. Что школа Линкольна не дала мне, так это привычки к систематической работе, и, кроме того, школа недостаточно научила меня читать и грамотно писать, хотя дислексия, которой я страдал, конечно, также сыграла в этом свою роль. Это обстоятельство сделало первый год моего обучения в Гарварде довольно-таки трудным, однако я смог в среднем получить отметку «хорошо», прилежно отдавая себя учебе. В академическом плане этот год не представлял для меня серьезных трудностей.

ЗАТРУДНЕНИЯ В СОЦИАЛЬНОМ ПЛАНЕ

Оказалось, что я уязвим именно в социальном плане. Я не только был на год моложе, чем большинство моих однокурсников, но из-за того, что я вырос в защищенной среде, был неопытным и неумелым в общении со своими сверстниками. Мои братья в значительной степени игнорировали меня, поэтому большая часть моей жизни проходила со взрослыми. По существу, я ощущал себя гораздо более комфортно, разговаривая с общественными деятелями или знаменитыми художниками, чем со своими сверстниками.

Я поступил в Гарвард вместе с 1100 другими молодыми людьми, из которых только двое были моими коллегами по школе Линкольна, причем ни один из них не был моим близким другом. Я жил в комнате на четвертом этаже Тайер-холла, старейшего общежития для первокурсников на Гарвард Ярде, и столовался в «Юнионе», находящемся через Плимптон-стрит от библиотеки Вайденер. Во дворе, в аудиториях и во время трапез в «Юнионе» я общался с многими молодыми людьми, окончившими элитные частные школы, такие как Гротон, Сент-Марк и Сент-Пол. Все они казались мне моей противоположностью: красивые, спортивные, уверенные в себе и классно одетые в твидовые пиджаки «Харрис» и серые фланелевые брюки. Я восхищался ими издали. Они представляли собой олицетворение студенческой моды и изощренности, однако у меня было мало что им сказать, да и они не проявляли большого интереса к разговорам со мной. Самые близкие отношения установились у меня с другими обитателями Тайер-холла, включая Уолтера Тэйлора, единственного афроамериканца на моем курсе. Уолтер также казался несколько не в своей стихии и был немного потерянным, так что у нас было много общего. К сожалению, по причинам, о которых я никогда так и не узнал, Уолтер не вернулся в Гарвард после первого года обучения.

Теперь я понимаю, что если бы я учился в частной школе, как многие сыновья богатых родителей, то был бы частью той самой группы, которой тайно завидовал и с которой мне было так трудно общаться. В этом случае моя жизнь в Гарварде была бы сразу же гораздо более приятной и сильно отличалась от той, какой она фактически была. Однако размышляя об этом почти семьдесят лет спустя, я не думаю, что в этом случае моя дальнейшая жизнь оказалась бы столь интересной или конструктивной, какой она была на самом деле. Необходимость справиться со своей неуверенностью в Гарварде на ранних этапах обучения и необходимость борьбы за академические достижения и свое место в социальной иерархии сделали меня более широко мыслящей и терпимой личностью.