Н А П О Л П УТИ
Н А П О Л П УТИ
Университет представлял собой интереснейшую смесь различных типажей, многие из которых были личностями и имели твердые убеждения, начиная с главы университета. Роберт Мейнард Хатчинс доминировал над университетом и постоянно вызывал раздражение делового истеблишмента города. Известный под именем «чудо-мальчик», Хатчинс ушел со своей должности декана в школе права Йельского университета, заняв должность президента Чикагского университета в возрасте 29 лет. Он быстро ввел университет в состояние хаоса, запретив футбол и проведя реструктуризацию учебной программы выпускных курсов. Хатчинс был сторонником разнопланового образования в области свободных искусств для студентов-старшекурсников на основании концепции «великих книг», разработанной его другом философом Мортимером Адлером, последователем Фомы Аквинского.
Реформы, проводившиеся Хатчинсом, вызвали отчуждение значительной части профессуры и преподавателей, на которых производило тяжелое впечатление его высокомерие и диктаторский стиль. Хатчинс к тому же непрерывно сражался с чикагскими бизнесменами и политиками, которых он презирал, считая их ограниченными, узкими и приземленными в своих интересах. Госпожа Хатчинс мало чем могла ему помочь. Будучи художницей, испытывавшей серьезные психологические проблемы, она отказывалась поддерживать своего мужа в каком бы то ни было отношении. Когда в 1938 году она разослала рождественскую открытку со своим рисунком, изображавшим их обнаженную дочь, это вызвало немало удивления и пересудов.
Несмотря на роль моей семьи в создании университета и его поддержку в течение первых лет существования, Хатчинс ни разу не пригласил меня к себе домой в течение того года, который я прожил в Чикаго. Однако я подозреваю, что Хатчинс попросил своего вице-президента Уильяма Б. Бентона, одного из партнеров-основателей рекламной фирмы «Бентон и Боуз», уделить мне какое-то время. Бентон представил меня ряду интересных людей, включая Бердсли Рамла, венгра огромных размеров, курящего сигары, который был близким советником моего отца в те годы, когда отец управлял Мемориальным фондом Лоры Спелман Рокфеллер. Этот фонд помог обеспечить развитие социальных наук во многих американских университетах. Рамл, подобно моему отцу, был твердым сторонником мер по реформированию правительства не только в плане устранения коррупции и взяточничества, но также и за счет укрепления государственной гражданской службы и улучшения управления на уровне муниципалитетов и правительств штатов.
Рамл ввел меня в контакт с правительственной Расчетной палатой в Чикаго, которая получала значительные средства от Фонда Спелмана (еще один филантропический фонд семьи). Именно знакомясь с деятельностью этой организации, я стал понимать важную роль, которую должно играть правительственное управление на всех уровнях, и начал рассматривать правительственную службу в качестве возможного направления своей карьеры.
Бентон также устроил мне встречу с Филиппом Ла Фоллеттом, губернатором Висконсина, чтобы обсудить, следует ли мне идти в политику. Совет Ла Фоллетта заключался в том, что с моим именем я никогда не могу рассчитывать на избрание на государственную должность, если не куплю ферму на Среднем Западе, не начну новую жизнь и не создам себе новый имидж. Это положило конец мыслям о политической карьере. Я не мог представить себя настолько лицемерным, чтобы прикидываться, что я являюсь кем-то, кем я на самом деле не был. Люди быстро бы раскусили такую уловку.
На общественных мероприятиях, которые я посещал на протяжении года, проведенного в Чикаго, я часто чувствовал себя неудобно, поскольку многие гости были раболепными последователями изоляционистской политики, восхваляемой ежедневно в газете полковника Роберта Р. МакКормика «Чикаго трибюн», и откровенными сторонниками лозунга «Америка прежде всего», проявлявшими враждебность к любому взаимодействию с остальным миром. На стадионе «Солджерс филд» летом 1939 года состоялся знаменитый митинг приверженцев этого лозунга, и я вспоминаю одобрительный рев толпы, когда она приветствовала речь героя моего детства Чарльза Линдберга, который стал знаменосцем изоляционизма.
Год, проведенный мною в Чикаго, был продуктивным в интеллектуальном отношении, однако мне хотелось вернуться в более теплое окружение. Поскольку я завершил требуемый год аспирантской подготовки и сдал общие квалификационные экзамены (нелегкая задача, когда пятнадцать экономистов пытали меня в течение трех часов глубокими и очень техническими вопросами), то решил, что буду писать диссертацию, вернувшись обратно в Кикуит в штате Нью-Йорк. Для этого у меня была еще одна и гораздо более важная причина: Пегги МакГрат. Я ухаживал за ней гораздо более серьезно после возвращения из Лондона и хотел быть к ней ближе в надежде, что наши отношения будут продолжать развиваться.
На мне лежит большой интеллектуальный долг по отношению к замечательным экономистам, под руководством которых я учился. Мои менторы были искателями правды и верили, что экономика может пролить свет на человеческое поведение и за счет этого способствовать улучшению общества. Все они были умеренными в политическом плане и были готовы выслушивать доводы рассудка, независимо от того, где они их находили. Мне хочется думать, что я следовал их примеру. Я являюсь прагматиком, признающим необходимость здравой бюджетно-налоговой и денежно-кредитной политики для достижения оптимального экономического роста. Однако я понимаю, что здравая в иных отношениях политика, игнорирующая реальные нужды человека, неприемлема и что меры социальной защиты в нашем обществе необходимы. Мое самое большое опасение заключается в том, что маятник качнулся слишком далеко в направлении таких мер социальной защиты, которые мы не можем себе позволить, при слишком малом внимании к мерам здравой экономической политики стимулирующим экономический рост.