Первая встреча с Отто Гроттеволем

Наши галльские правые в СДП, видимо, действовали через свой Берлинский центр, хотя сами-то они более всего были связаны с Ганноверским центром СДП Шумахера. Одним словом, к нам неожиданно приехали руководящие деятели Центрального правления СДП в Берлине — Отто Гроттеволь, Фехтнер, Гнифке — руководящее ядро правых соцдемократов Берлинского центра СДПГ. Я был очень обрадован, что представилась такая благоприятная возможность откровенно обсудить взаимоотношения, сложившиеся между нами и провинциальными лидерами СДП. С первой минуты встречи я называл их, как и наших местных деятелей СДП, просто товарищами, в отличие от членов других буржуазных партий.

— Гроттеволь, — обращаясь к Фехтнеру и Гнифке, спросил их, — беседуют геноссе, не так ли?

Они ответили:

— Яволь!

Я говорю Гроттеволю:

— Что может быть приятнее, чем дружеские отношения, дружеский тон, ясность во взаимоотношениях, товарищ Гроттеволь.

Все весело рассмеялись.

— Смех тоже обнадеживающее начало, — говорю я Гроттеволю, — тем более, что нам много есть о чем поговорить. Мы в Галле нуждаемся в ваших дружеских советах. Если позволите, я мог бы подать инициативу для разговора.

Что-то не ладится у нас в отношениях с лидерами провинциальной организации СДПГ. Партия, на которую мы серьезно рассчитываем в понимании вставших перед нами вопросов, не проявляет должной откровенности и ведет себя заметно отчужденно. Мы, разумеется, не напрашиваемся на большую дружбу, но глубокое взаимное понимание в работе крайне необходимо. Лидеры СДПГ провинции видят в нас не партнеров по взаимной ответственности, а более всего оккупантов времен, далеких от нас, не друзей, которым суждено вместе перестраивать социально-политические отношения в Германии. Сами судите, как можно вести доверительные дружеские, деловые связи с деятелями, которые не желают объективно посмотреть правде в глаза, и мешают делу, которое мы вместе начали?

На предприятиях, во многих районах мы встречаем дружеское участие рядовых социал-демократов, активистов, более того, они подают добрые советы, помогают нам во всех начинаниях. Руководители из провинциального управления одергивают их, требуют, чтобы они этого не делали. Нас беспокоит все это. Поверьте, нас беспокоит все это, мешает делу. Например, лидер магдебургских социал-демократов ведет двойную игру в прятки, в Дессау Юнгман менее агрессивный, но не менее далекий от сотрудничества. Подобных людей у нас называли когда-то двурушниками. Ну как он может руководить партийной организацией в таком рабочем центре, как округ Дессау, когда он сам предприниматель, да к тому же владелец книжного магазина? Что у него общего с рабочими, которым он нередко выговаривает, одергивает, когда они стремятся сотрудничать с оккупационными властями?

Это, видно, переполнило чашу. Гроттеволь широко улыбнулся и заметил:

— Ну, это еще не беда. Возьмите Энгельса. Он был настоящим фабрикантом. Или возьмите Гнифке, — кивая на него. — Мало ли что можно сделать в интересах партии. — Гроттеволю показалось, что собеседник обезоружен, но…

— Все это справедливо в отношении Энгельса. Но Энгельс на доходы фабрики содержал руководство партии, под сенью своего друга Маркса собирал вокруг себя сторонников партии, единомышленников. Фабрика была действительно гигантским материальным источником гигантской идеологической работы партии. А Юнгман? Что делает Юнгман, чтобы распространять идеи фабриканта Энгельса? Что он делает, чтобы посмотреть вокруг себя и поискать подлинно революционные силы для решения подлинно революционных вопросов, вставших сейчас перед разоренным народом?

В ходе дебатов Отто Гроттеволь заметил, что и у нас тоже не все благополучно. В провинции убивает кто-то женщин, а найти виновника не нашли. Я объяснил Гроттеволю, что поиски пока ни к чему не привели, но мы найдем виновника и достойно накажем.

Вошел адъютант и на ухо доложил, что нашли того, кто убивал женщин, он сейчас в Управлении. Я передал об этом Гроттеволю и говорю ему: «Вы можете сами допросить его». И, не дожидаясь ответа, приказал ввести преступника. Ввели здорового крепкого старшину с курчавыми волосами. То был Андрей, тот самый солдат, который поведал нам на Эльбе свое горькое горе. Я спрашиваю его, почему он так поступал с немецкими женщинами. Он ответил, что поклялся убить за каждого своего замученного родича одну немецкую женщину, чтобы она не рожала таких извергов, какие спалили наши станицы и поубивали наших детей, жен и матерей.

— Вы знаете, что это преступление, которое преследуется самой высшей мерой наказания?

Молчит.

— Вы знаете, что вы наносите Советскому государству и его политике в Германии колоссальный вред?

Молчит.

Я не справился со своими чувствами и в гневе ударил его по лицу. Конечно, надо было наказать виновника, но как мог этакое позволить себе воин, с которым долго говорили еще в апреле на Эльбе, и не просто говорили, а убеждали, доказывали, как все это опасно для дела нашей победы в Германии. Моему поступку нет оправдания, если брать его в чистом виде.

Обращаясь к Гроттеволю, я говорю ему, что за преступления, которые совершил старшина, следует расстрел.

— Что бы вы сделали? Как бы вы предложили поступить?

— Не надо наказывать его. Страдания его неописуемы. Гнев его неистребим. Лучше всего отправить его в Советский Союз. Он там придет в себя и поймет, что мщение — не решение вопроса. А решение вопроса в той политике, которую проводит в настоящее время Советский Союз в Германии.

Я отпустил старшину Алексея. Его срочно отправили в Советский Союз. И с той поры убийства прекратились.

Несколько позже, осенью 1945 года, как и условились в первую встречу, мы беседовали с Гроттеволем один на один. Переводил Владимир Михайлович Демидов. Его политическая зрелость помогала ему с полуслова понимать и меня, и Гроттеволя. Для доверительной беседы это было очень важно.

Всем нам, людям, обремененным большой государственной ответственностью, нужно иногда поспорить с верными друзьями, чтобы глубже самому понять смысл крутых исторических поворотов в жизни народа. Такую потребность ощущал и Гроттеволь. Это чувствовалось во всем, что он излагал в наших разговорах. Ему нужно было вслух разобраться в смысле того поворота, который сделает СДПГ, лидером которой он является, в том пути, по которому пойдет партия после объединения, насколько правильны шаги, которые он и его товарищи по руководству делают, нет ли в этих шагах, которые они делают, нечто такого, что потом, в критическую минуту, затормозит весь процесс объединения, все ли в этом плане додумано? Как узнать по-иному, кроме взаимного критического взгляда?