Вернулись посланцы с Парада Победы

Возвратились из Москвы, с Парада Победы. Рассказы участников воспринимались с неописуемым восторгом. Все участники разъехались по частям армии и своими рассказами создали приподнятую обстановку. Много было вопросов. Но всюду один вопрос. Когда домой, как пойдут дела дальше, какие решения о послевоенной Германии? В этот раз вернувшиеся из Москвы утвердительно сказали, что скоро состоится в Потсдаме конференция союзников и там все будет детально решено. Но, когда отвечали на этот вопрос, сердце щемила какая-то тревога, что-то беспокоило и офицеров и солдат. Эту тревогу разносил, как ветерок, солдатский вестник. Что-то произошло между союзниками, но что?

Штаб армии вынес на широкое обсуждение офицерского состава «Итоги Берлинской операции». Итоги прекрасные, как прекрасна сама победа. Все неудачи отступили на второй план, или просто сильно затенены самим фактом разгрома остатков гитлеровцев в их логове. Ведь это то самое, к чему стремились.

Докладчик начальник штаба армии генерал-лейтенант Пулко-Дмитриев. Говоря о боеготовности войск, он, не подумав над смыслом, обронил такую фразу: «Мы готовы махнуть за Эльбу». Об этом можно думать все, что угодно. Наверное, докладчик хотел в цветистой форме сказать, что наша боеготовность на высшем уровне, но, не развив данного тезиса, он внес смущение в ряды слушателей. Мы только что с Эльбы вернулись и убедились, что за Эльбой стоят наши союзники по антигитлеровской коалиции. Куда ж махнуть-то?

— Товарищ генерал, — спросил в перерыве один офицер начальника штаба, — какая будет та война, если мы махнем туда? Ведь нас там встретят. Как она будет называться, если целью той войны, которую мы закончили, был окончательный разгром гитлеровского фашизма, а эта задача уже решена союзниками?

Пулко-Дмитриев, по природе человек упрямый и мало маневренный в спорах, что-то стал накручивать на ту ошибочную концепцию.

А товарищ возражал ему:

— До Эльбы, — говорил он докладчику, — мы вели справедливую освободительную войну. Нас понимал весь мир и всеми средствами поддерживал нас, более того, в ходе войны мы приобрели много союзников и изолировали гитлеровцев. Мы шли открыто на уничтожением агрессора. Эту нашу войну мы назвали Великой Освободительной войной. Она и за пределами нашей земли оставалась неизменной — Великой Освободительной войной. Мы сплотили вокруг себя все народы нашей планеты. И никто, даже самые непоследовательные наши союзники, не могли оторваться от этого единого фронта. А та война, которую мы повели бы, «махнув за Эльбу», перестала бы быть освободительной. Она стала бы войной захватнической, с какими бы добрыми намерениями мы ни вели бы ее.

В спор включился новый оппонент:

— Народы Западной Европы, — начал он, — уже освобождены. Как они воспользуются этим освобождением, это их дело, и мы тут вмешиваться в их внутренние дела не должны, и навязывать народам Европы, включая и немцев, какие-то свои решения не вправе.

— Знаете, товарищ генерал, — вмешался еще один спорщик, человек ужасно принципиальный и более всего опасавшийся, как бы чего не вышло, — ваша фраза, произнесенная сразу по приезде наших из Москвы, может быть понята противоположно тому, что, может быть, вы имели в виду.

Нас позвали в зал, и по дороге Пулко-Дмитриев мне шепнул на ухо:

— Я при составлении доклада подумал, что «мысля» спорная, но вычеркнуть забыл.

Вот и вся дискуссия. Не вся, конечно. Эта оплошность дала возможность проверить одно из мнений, его ошибочность. А что такая мысль в головах солдат бродила, это бесспорно. Как сильно разведчик винокуровского полка 23-й дивизии хотел посмотреть, что там на левом берегу Эльбы. Пусть это будет и не одно и то же, но ягодки с одного кустика. Этот казус показал всем нам, насколько надо быть осторожными с словоупотреблениями, как надо глубоко думать над тем, что ты собираешься сказать.