И снова бой

Неслышно вошел вестовой. Ему приказано быстро доставить меня к ВЧ. Я бросил все дела и пошел в штаб армии. Там лежала для меня телеграмма. «Срочно прибыть Военный совет фронта». И все. Коротко и все ясно, но ничего не понятно. В Военном совете знали, что мы на колесах и настроились на Ростов. И снова догадки, снова неизвестность, щемит сердце. Что это значит? Хорошо, что для раздумий не было времени из-за «срочности» задания.

У каждого слова свое, ему только свойственное, значение. «Срочно» — значит, где тебя настигло это слово, оттуда и пулей лети, куда зовут. Ивана Егорова можно было и днем и ночью найти быстро. Он наводил марафет своему любимцу «паккарду».

— Иван, надо срочно быть в Военном совете фронта!

— Машина готова. Вы готовы?

— Готов. Иван, приказ очень важный и спешный. Достаточно ли все хорошо проверено?

— Все проверено. Сегодня целый день не отходил от машины.

— Заправлена с запасом?

— Точно, с запасом. Можно ехать в Ростов.

— Не беспокойтесь, товарищ генерал, на берегу вынужденной посадки не будет, — эту фразу, как флакон валерьянки, он держал про запас, на крайний случай, и, когда надо было поставить точку в подобном разговоре, он выпаливал именно ее.

Когда мы воевали на Волховском фронте, я при случае рассказал ему один горький случай из своей жизни, и он запомнил это. Случай во всех отношениях поучительный, и я позволю себе передать его. В 1934 году, в Ростове-на-Дону, я был близко связан по службе с авиацией. Условия работы требовали от меня умения летать на У-2 и исполнять роль штурмана на ТБ-3. Я начал снова учиться. Штурманское дело шло хорошо, подвигались дела и в освоении У-2. Весной 1935 года был назначен самостоятельный вылет на этом тихоходе, как ласково звали его на войне. Был выбран курс Ростов — Батайск — Ахов — Ейск, с корректировочными заданиями преподавателя, прекрасного летчика, командира 15-го отдельного отряда Блинова. В задачу входила тщательная проверка подготовки машины к полету, выруливание на старт, выход в воздух, вираж над своим аэродромом, выход на курс, маневрирование высотой и выполнение некоторых номеров высшего пилотажа, в частности, «петля». До Ростова полет был пустяковый. Мне приказано было сделать посадку. Я посадил машину. Сошли мы на землю с командиром отряда, он и говорит мне:

— Проверь, как заправлена будет машина.

В Ростове мы задержались. Пришел комбриг Тарновский-Терлецкий, навязал нам длинный разговор о делах его бригады. Время ушло. Надо вылетать. Я спрашиваю комсорга роты, старшину аэродромной роты Сараева, хорошо ли и точно ли все сделано по заправке машины.

— Не сомневайтесь, машину готовили люди надежные.

Да я и сам знал их хорошо по комсомольской организации бригады. Поверил товарищам и машину проверять не стал. Блинов, как беркут, внимательно наблюдал за мной.

— Готово все к полету? — спросил он.

— Готово! — уверенно ответил я.

Он дал команду «по машинам», я вскочил на крыло, на первое сиденье, завел машину и взмыл в небо. Летим над Батайском. С земли подают команду, с аэродрома Батайской летной школы: «Вы находитесь в зоне учебных полетов. Взять вправо, в направлении Азова». Я развернул машину вправо и вышел на курс Азова. В наушниках снова прозвучал голос, но уже с пульта управления полетами Ейской авиационной школы: «Вы вошли в учебную зону морской эскадрильи. Вам надлежит выйти на курс к Таганрогу и ждать указания». Под нами Азовское море. Я, на всякий случай, поднял потолок машины почти на предел и взял курс на Таганрог. Море было тихое, рыбаков много. С земли, с того же пульта управления, подают команду взять курс на Керчь. Я развернул машину на Керчь. Высота предельная, за прибором я следил с особым интересом. С земли подали команду выходить на курс ейского главного аэродрома. Я снова вышел на указанный курс. Под нами море. До аэродрома 6–10 км, и тут-то совершилось нечто такое, чего никто не ждал. Мотор чихнул и заглох, лопасти замерли. Все будто оцепенело. Только руль управления послушно держал самолет в горизонтальном положении. Я старался использовать восходящие потоки воздуха, задирая машину вверх. Тишину прорезал спокойный голос Блинова:

— Дай самолету спокойно планировать. Держи руль, не дай машине свалиться на крыло. На этой высоте мы можем планировать спокойно, пока дотянем до аэродрома. — Он говорил так спокойно, будто ничего не случилось.

Берег катастрофически приближался. Мы теряли высоту, до воды остается не более 200 метров, чувствую, что море начинает сильнее наползать на самолет.

Показался берег. Машина потеряла высоту и шла на критическом расстоянии от воды. Берег. Проскочили наиболее неподходящее место посадки, вынужденной посадки, почти на бреющем полете лизали землю, и… я почувствовал, что колеса моего «тихохода» коснулись тремя точками земли. Место неровное, самолет подпрыгнул раз и силой собственной тяжести прилип к земле. Машина сохранена. Я выскочил из кабины, покачал «тихоход» за крыло, потом повалился на землю и сильно прижался щекой к колючей земле.

Инструктор сидел в самолете и внимательно наблюдал за мной. Вдали показался тягач, «санитарка» и офицер, прибывший, чтобы установить причину аварии. Он приказал Блинову выйти из самолета. Тягач отбуксировал самолет к ангарам. Нас забрала «санитарка», и врач приказал своему шоферу отвезти нас к гостинице.

— Сараев тебе друг? — спросил Блинов.

— Друг, и самый преданный друг! — ответил я ему в сердцах от сильной досады.

— Я понимаю тебя. Но ты только-только начинаешь справляться с машиной, и теперь, именно теперь, запомни — в авиации, когда готовишь машину к полету, проверь бензобаки, убедясь, что они полные. А ты поступил, как барин, которому все дозволено. Летчик, если он хочет быть безаварийным, должен до всего доходить сам, и бензин проверять должен тоже сам, и только когда убедишься, что уровень бензина на нужной отметке, только тогда ты можешь спокойно залезать в кабину пилота. Это ты запомни на всю жизнь.

Я даже не почувствовал, что он обнял меня и прижал к себе своими богатырскими руками, настолько я был зол на себя. Он и это заметил:

— Теперь все позади, и корить себя не стоит. Это надо внутри себя перемолоть, чтобы не забыть впредь. При катастрофах самолетов ищут виновников в наземной службе. Это заблуждение. Я, как летчик, знаю, что в девяносто девяти случаях виновник ЧП сам летчик.

Мне не разрешили самому посмотреть самолет. Он попал в лапы аварийщиков. Авария не вышла дальше аэродрома. Начальство не узнало, но в памяти моей она сидит строгим предупреждением.