У Соколовского

Утром 19 июля 1945 года, спустя два с половиной месяца после того, как отгремели последние залпы в Берлине, был сделан первый шаг на пути нормализации гражданской общественной жизни в Германии, первый шаг оккупационных органов Советской страны. В это утро неусыпный шофер Иван Егоров остановил машину, обнаружив, что я сплю, толкнул меня в бок и громко сказал: «Вот и приехали». Сон как рукой сняло. Ну, прямо как на войне. Торопиться было некуда. Аппарат СВАГ работал по часам, в мирном ритме. Я собрал бумаги, аккуратно сложил их в папку и направился к кабинету Курасова. Но два генерала, как и в прошлый раз, были в кабинете, и все так же стояли у стен, и все так же о чем-то беседовали. Это для меня было неожиданно, но выработанная за годы привычка подтолкнула — входи, если ты пока не нужен, тебе скажут «подожди за дверью». Но никто этого не сказал. Я вошел вовремя.

— Вот и кстати, — посмотрев в мою сторону, сказал Соколовский. — Вы что-то задержались с представлением своих предложений по составу провинциального правительства.

Эта была вторая встреча с Соколовским и Курасовым. В этот раз предстояло рассмотреть состав кандидатов на пост президента провинции и его заместителей, президентов округов. Василий Данилович внимательно вчитывался в материалы. Читал, улыбался, снова переворачивал бумаги, потом встал и как-то тепло уставился на меня колючим взглядом, будто пронизывал насквозь, спросил:

— Сам-то ты уверен, что это те самые немцы, которые будут создавать миролюбивую Германию, и больше эта страна не будет угрожать никому войной?

— Разве можно так уж твердо поручиться за каждого из них? Но я все же уверен, что рядом с ними стоят как раз такие, которые поведут их к этой цели. Да и они не такие бездумные, чтобы не извлекли нужных уроков из войны. Кроме всего прочего, с ними мы будем рядом и поможем.

За Бера, кандидата на пост президента Магдебургского округа, я беспокоился и свои сомнения высказал:

— В провинции шкодил кто-то. В районе Биттерфельде убили женщину. Труп был обнаружен в стороне от дороги. Никаких признаков насилия. На трупе были оставлены все золотые вещи. Все признаки политического убийства.

— Это очень тревожный сигнал. Срочно разберитесь сами. Может быть случай затаенной еще с войны мести за злодеяния фашистов на нашей земле. Ни на минуту не забывайте, что таких, кто давно, еще на войне, вознамерился отомстить за гибель своих родственников, среди наших людей достаточно. Их разум помутился, и они, если с ними не поработали, не разъяснили политику нашего государства в Германии, могут искать случая для отмщения на людях, которые ни в чем не повинны, если не считать того, что они немцы. Солдату, который не руководствуется разумом, а только чувством отмщения, ему наплевать, какую политику проводим мы с вами в Германии, и какой урон наносит он своими действиями.

Сказано было несколько слов. Я и сам говорил эти слова еще на Эльбе, когда слушал Андрея, я не раз слышал их от Маршала Советского Союза Жукова Георгия Константиновича, от генерала Соколовского, но как они тревожно прозвучали теперь в моем сознании. Тогда, на Эльбе, беседа с солдатами носила предположительный характер. Тогда никаких признаков подобного не было. Тогда было все отвлеченно, безотносительно к конкретной обстановке. А тут перед глазами стоял конкретный факт, за ним стоял конкретный, но не пойманный виновник. А может быть, это диверсия с другого берега? Все может быть, но надо точно знать. Как-то резануло то, что я услыхал на Эльбе в 23 СД. У парня была истреблена вся семья. Может быть, тот мститель и действует в нашем районе? В Виттенберге стояла танковая бригада. По пути в Галле я остановился и беседовал с начальниками, они уверяли, что у нас это невозможно.

Время шло, а задание, которое расследовали специальные работники, ничего не давало. Мститель неуловим. Преступник исчезал, но почерк был неизменный: убивал и все, что было на трупе, оставалось нетронутым. Слухи становились все более тревожными. Медлить нельзя. Подключили немецкую полицию. Она поможет, ей свободнее искать. В распространение слухов втянулись правые социал-демократы. Они хитро вплетали все это в свои антисоветские пропагандистские речения.

Вся система взаимоотношений Красной армии с немецким населением только начинала складываться. В конце июля развернули свою деятельность немецкие органы самоуправления в провинции, в округах, в районах, в городах и поселках. Заметно активизировал свою деятельность и блок демократических антифашистских партий и общественных организаций. Нарастала немецкая организационная сила, которая требовала от нас исключительной ясности и чистоты отношений, решительности в пресечении всяких аморальных явлений, которые бередят уже не разрозненную массу немцев, а организованную, способную действовать.

К концу лета изменился и характер деятельности СВА провинции, включая и всю систему комендантской службы. На первое место встала система контроля за деятельностью немецких органов самоуправления, постановки принципиальных задач, направление усилий немецких органов на решение коренных вопросов социально-политических преобразований Германии, вытекающих из решений Потсдамской конференции.

К осени 1945 года немецкие органы самоуправления успели накопить опыт и действовали более уверенно. В это же время влияние Западных оккупационных властей, их политики, влияние международных дел оказывало решающее давление на поляризацию классовых сил в стране. Это ни для кого не было неожиданностью. Завозились христианские демократы, правые в Социал-демократической партии — Тапе в Галле, Беер в Магдебурге, Юнгман в Дессау. Наши усилия установить добрые отношения с этими лидерами не увенчались успехом. Мы это проверили и пришли к такому убеждению. Провинция Саксония-Анхальт находилась в тесном соседстве с английской зоной и фактически с ней связана более, чем какая-либо другая часть Советской зоны. Например, некоторые заводы находились в нашей зоне, и многие рабочие в отсеках американской зоны.