Период безвременья в магистрате

Начался затяжной период безвременья в магистрате. Собрание депутатов не увольняет Островского, Островский хочет работать, а социал-демократы, согласно указующему пальцу Китинга, не дают ему развернуться. А когда правые вновь вылезают на заседании с предложением об отставке Островского, поднимаются профсоюзы и протестуют. Левая коалиция получает реальную поддержку масс. Это очень важно для левых и очень опасно для правых. Тогда западные комендатуры встали на путь открытого противодействия органам берлинского самоуправления. На путь саботажа и угроз, на путь экономических притеснений берлинского населения. Раз решено было сломить левую коалицию, надо было дать понять, что Берлин зависим от Запада. Англичане прекратили поставки угля из Рура, мотивируя это тем, что рурские рабочие бастуют, и угля нет. А забастовку вызвали английские оккупационные власти в своей зоне. Пока шли зимние месяцы, эта мера очень сильно задевала берлинцев и все берлинское хозяйство, включая и промышленность.

Генералу Китингу надо было найти козла отпущения, и он нашел его. В конце января он выступил с резким заявлением перед журналистами и дал волю своим чувствам. Он вовсю распекал советского коменданта в «нечестной игре». Можно представить себе уровень зрелости военно-политического деятеля, когда он в открытую распекает в «игре» своего партнера, который ему не наносил никаких публичных оскорблений.

Видимо, хозяева генерала решили поправить подчиненного. 3 февраля 1947 года выпускают заместителя Китинга, чтобы тот поправил своего шефа. Хаули собрал новую пресс-конференцию и всячески выгораживает своего патрона. Но так поправил, что сам наговорил кучу бранных выпадов в адрес советских военных властей в Берлине.

Советская военная комендатура выступила тогда с резким заявлением по поводу вмешательства западных оккупационных властей во внутренние дела немецких органов самоуправления, в дела профсоюзов. Это заявление было к месту. Оно получило широкий отзвук в рабочем классе Берлина. Особенно хорошо было принято наше заявление на заводах «Сименса».

На собрании один рабочий выступил и открыто заявил:

— Теперь легко понять, почему так трудно отнять имущество у военных преступников. Что хотят американцы и англичане от наших профсоюзов, какое им до них дело? Их дело заботиться о быстрой очистке Германии от нацистов и военных преступников, а они, наоборот, поддерживают их. Вот уж, действительно, словно одного поля ягодки. Ворон ворону глаз не выклюет. Ситуация, в которую попали сейчас три западных сектора Берлина, очень напоминает отдельные моменты 1933 года. Тогда Гитлер по заданию и с помощью немецкой реакции разбил немецкие профсоюзы. Сегодня эту роль по поручению интернациональной реакции и с помощью представителей в западных комендатурах выполняет СДПГ. И я был социал-демократом, и я был недоволен поведением русских в 1945 году. Но когда дело идет о моем профсоюзе и моем городе, я иначе говорить не могу.

Эту речь он произнес в Шарлоттенбурге, в районном правлении ФДГБ. Как раз на этом собрании металлисты приняли постановление объявить забастовку протеста рабочих против раскольнических действий западных оккупационных властей и СДПГ.

И что же было потом? Может быть, западные оккупационные власти образумились? Нисколько. Господин Китинг стал «выкручивать» руки тем, кто осмеливался выступать за единство в собрании депутатов, кроме лидеров христианских демократов Фриденсбурга и Шрайбера. Это была самая надежная сила в магистрате, руками этих господ потом совершат позорный раскол Берлина.

Один человек не понимал, что происходит вокруг, почему чинятся такие открытые помехи его деятельности. То был доктор Островский. Да и было чему сомневаться. Поначалу вызвали в американскую комендатуру, приголубили, обещали поддержать. Он был доволен. В его же партии зафиксировали в протоколе нормы его поведения и его тактику в работе, когда он станет обер-бургомистром. Поддержали его в Советской комендатуре. Его программное заявление было принято под аплодисменты абсолютного большинства депутатов, когда кто-либо делает наскок на него, как на обер-бургомистра, за него стеной стоят профсоюзы. А работать не дают. Человек начал задумываться «над сущностью бытия». Он не желает уходить в отставку, у него много творческих сил, он может ладить с людьми, а ему твердят без конца: «Уходите в отставку и, пожалуйста, без шума, добровольно».

Наконец на пресс-конференции он во всеуслышание заявил, что он добровольно не уйдет в отставку, не сможет оставить порученную ему работу. На депутатов собрания жали, кто только имел власть. Но уже в январе 1947 года собрание проголосовало оставить Островского на работе обер-бургомистра. Нужного количества голосов ? не собрали.

Тогда социал-демократы решили подать в отставку всей фракцией. Их вызвали в ту же комендатуру США и приказали остаться. К этому времени уже было известно, что вскоре соберется конференция Совета министров иностранных дел и что-либо прояснится, когда будут решать берлинский вопрос.

Перед конференцией Совета министров иностранных дел в ход пускается козырная карта. 10 апреля 1947 года по берлинскому радио было передано сообщение агентства «Ассошиэйтед пресс». Этот документ прессы показывает, как из простых, совершенно естественных, человеческих, житейских, внутриберлинских вопросов, которые надо обязательно решать, люди, не желающие решать, делали трагические выводы. Следует в выдержках передать это сообщение.

«В этом оккупированном четырьмя властями городе, где встречаются силы советского коммунизма и западных демократий, коммунизм выигрывает битву за контроль над городским управлением.

В течение срока, менее чем 4 месяца, в результате громкой избирательной победы, социал-демократы переняли городское управление — берлинское социал-демократическое правительство, в значительной мере, ослаблено политическими маневрами Советов и поощряемой ими СЕПГ…

Социал-демократические вожди так дезорганизованы и подавлены тактикой командующих в СЕПГ коммунистов, что они угрожали уйти в отставку…

Советы в СЕПГ сделали из стоящей далеко вправо ЛДП своего существенного сателлита. Дело дошло до того положения, когда либеральные демократы вместе с СЕПГ покидают при спорных вопросах заседание городского управления, оставляя СДП и ХДС одних…

Тактика СЕПГ направлена против СДПГ, поощряемой Советами, признается американскими чиновниками, как правильно идущая… политика предоставления привилегий в питании и в других благах…»

Агентство задалось целью при помощи информированных чиновников военной администрации США в Берлине показать, что с Советами не сладить и пытаться вести совместные дела бесцельно.

Посмотрим, что говорит по этому поводу обер-бургомистр Островский. Признание Островского очень важно. Оно позволит понять степень правдивости информации «Ассошиэйтед пресс». Островский выдвинут СДПГ и американской комендатурой потому, что его признания вполне заслуживают внимания.

«Руководство СДПГ пытается изобразить из себя какую-то необыкновенную силу. Они ошибочно думают, что после успехов 20 октября 1946 года им никто ничего не может сделать, — поэтому они начинают грозиться своим могуществом…

Руководство СДПГ занято сейчас раздуванием националистических чувств и инстинктов в народе. Я считаю, что немцы после двух войн, зачинщиками которых они были, не могут в настоящее время претендовать на какую бы то ни было национальную мощь.

Третье расхождение — в различном отношении к Советскому Союзу. Я считаю, что тесное сотрудничество с Советским Союзом является необходимой предпосылкой благосостояния Германии. Руководство СДПГ против этого моего мнения. Расхождения идут по поводу восстановления города и Германии. В этом отношении важна длительная дружба с русскими, как в политическом, хозяйственном, так и в культурном отношениях. Этот курс отвергается узким руководством партии, особенно группой молодых, Шмидтом, Ауснером и другими.

Руководство не может выступить против меня открыто и пошло окольными путями.

Первое — мое письмо в Межсоюзническую комендатуру обсуждалось в магистрате и было принято большинством голосов. Второе — моя беседа с генералом Котиковым. Руководство начало кричать в партии, что Островский сделал поворот на 180 градусов. Но ведь я обязан поддерживать связи со всеми комендантами. Третье — меня обвиняют в переговорах с СЕПГ. Но они совершенно невинные, и никаких оснований на удар по моей персоне не давали. Я, как обер-бургомистр, имею право беседовать со всеми партиями. За это я особенно попал в немилость со стороны молодых: Маттика, Курта, Шмидта, Ауснера, которые говорят теперь в партии, что я изменник, что я изменил с русскими и СЕПГ.

О переговорах я говорил с Нойманом, но он был против, говорил с Зуром, и Зур обнародовал эти переговоры… Я протестовал, я требовал, я предупреждал от союза с ХДС, мне говорили, что таких связей не существует, а на самом деле они существовали».

Конечно, Островский заблуждался, что во всем этом лежит «интрига». Но в одном он верно подметил, что СДПГ наводнена мелкобуржуазными и даже прямо буржуазными элементами. Руководители партии более всего руководствуются материальными вопросами личного порядка, чем классовыми и политическими. Фракционеры думают больше о лезвиях для бритв. Это моральное разложение руководства зашло далеко… беда наших руководителей состоит в том, что они восторженно смотрят в рот какого-нибудь американского капитана или лейтенанта, думая, что этот рот изрекает лишь истины.

Обер-бургомистр своими изречениями уличил «Ассошиэйтед пресс» в подтасовке фактов, в тенденциозности. Агенству надо было подать перед московским совещанием СМИД картину Берлина в самом искаженном виде. А что получилось? Получилась лживая картина о Берлине. Из публикации агентства проскальзывает, что СЕПГ — такая партия, которая только и думает, как бы проглотить социал-демократов, хотя вполне здравомыслящий человек без труда понимал, что эта выдумка потребовалась, чтобы оболгать рабочую партию и ослабить ее авторитет в Берлине.

Так о чем же беспокоилась эта страшная СЕПГ? Вскоре после выступления агентства, 11 апреля 1947 года, состоялось собрание партийного актива городской организации СЕПГ. Обсуждался вопрос о положении дел в Берлине. Мы берем доклад секретаря горкома СЕПГ Германа Матерна.

«Мы собрались здесь, когда в Москве решается на Сессии СМИД судьба Германии. К сожалению, СМИД не пришел к единому взгляду. Это очень трагично. Это доказывает лишь то, что не все еще могут сидеть за одним столом.

Здесь, в Берлине, известные круги стремятся сорвать всякую положительную работу органов самоуправления. Они состоят в основном из социал-демократов. Раньше она кричала о кризисе СЕПГ, теперь она скрывает, что сама переживает кризис. Она пытается уйти от ответственности, заявляя, что комендатура не дает возможности городскому управлению плодотворно работать. Ее лидеры то и делают, что угрожают своим уходом из магистрата и городского самоуправления. СДПГ молчит, однако до сих пор не утверждены решения о передаче виновников войны в руки самоуправления. Мы должны поднять кампанию протеста против решения о Витцлебене и потребовать утверждения решения о передаче предприятий военных преступников в руки самоуправления. В этом наша задача.

Берлин стал игрушкой в руках кучки представителей СДПГ и ХДС. Эта кучка хочет сказать Московской конференции СМИД, что единое совместное руководство со стороны различных демократических групп оказалось невозможным в столице Германии, а значит, невозможным и в масштабе всей Германии. Известное письмо в комендатуру со стороны ХДС оказалось составленным по инициативе социал-демократа Зура. Таким образом, СДПГ в магистрате отличным образом использует ХДС, натравливая ее на неугодных СДПГ лиц, даже если они и социал-демократы… Сегодня Нойман выступил с предложением выразить недоверие обер-бургомистру Островскому. Если раньше вся пресса СДПГ превозносила Островского, то теперь она кричит о его недобросовестности. В чем же эта недобросовестность? Единственно в стремлении Островского наладить совместную работу обеих социалистических партий на основе единой рабочей программы. СДПГ не нравится, что Островский стал работать на одинаковых началах со всеми комендантами. СДПГ не нравится встреча Островского с представителями СЕПГ. Как только документ о встрече Островского с представителями СЕПГ попадает к американцам, он, Островский, на следующий день получает нахлобучку. Именно за это его и гонят с поста обер-бургомистра Берлина. Нойман заявляет, что магистрат не может работать, когда в нем находятся представители трех течений. Он хочет, чтобы там были представители только СДПГ и ХДС. Не магистрат является неспособным, а СДПГ является неспособной, ее руководство, а вместе с ними и вся компания СДПГ и ХДС, и их политика, приводящая их в тупик. Выход из тупика они ищут в смене магистрата. Но выход ли это? Через три-четыре месяца появится другой магистрат, состоящий из представителей этой группы. Мы заинтересованы в сохранении магистрата и городского собрания депутатов, ибо мы стремимся помочь немецкому народу. Мы против политики раздробления сил.

С нынешним руководством СДПГ город не выйдет из кризиса. Мы уверены, что в СДПГ найдутся силы, способные вывести СДПГ из такого положения. Мы их поддержим».

Таким образом, позиции сторон выяснены вполне. Из них можно без особых усилий заметить, что в основе хаотического положения в собрании депутатов и в магистрате лежит определенная политика западных оккупационных властей руками лидеров СДПГ и ХДС создать обстановку «невозможности совместной работы в органах управления Берлина», чтобы наивные люди и те, кому это на руку, могли бы сделать вывод, что вся система четырехстороннего управления Германией «несостоятельна», что все это должно быть сломано, а Германия, как и Берлин, расколота на две части. Этим и объясняется настоятельное стремление западных властей разрушить наметившееся единство левых сил в немецких органах управления Берлина и срыв всех положительных решений социальных и политических вопросов, стоящих перед Берлином, которые прямо связаны с улучшением положения населения города, с объединением всех демократических сил немецкого народа на борьбу за единство Германии. Западные коменданты намеревались руками СДПГ и ХДС создать в берлинском самоуправлении такое «единство», которое было бы направлено против советских оккупационных властей, «показать», что берлинское население против русских коммунистов.

Но организаторы такой провокации взяли на себя непосильную задачу. На деле берлинское население и рабочий класс Берлина убедились, что советские военные власти в городе оказались единственной оккупационной силой, которая с самого начала поддержала новые немецкие органы самоуправления. Более того, когда в Межсоюзнической комендатуре, куда мы вошли со своими предложениями, наши предложения вызвали ехидные улыбки и не получили поддержки, мы пошли на одностороннее проведение их в жизнь в Советском секторе. В западных секторах начался ропот по поводу бездеятельности западных комендантов.

В начале февраля 1947 года генерал Китинг принужден был собрать у себя всех бургомистров сектора оккупации и представителей прессы и прочитать им о своей пылкой любви к американской демократии и о страстном желании провести демократические преобразования среди немцев в том же, американском, духе. Он в своей речи начал охаживать западную прессу, уличая ее в недобросоветсности, оболгавшей генерала и господина Клея, патрона генерала Китинга, будто эти два генерала США не хотят сделать Германию демократической страной…

«Мы прибыли в Германию, чтобы в короткое время сделать Германию демократической и как можно скорее передать немцам управление в их руки». Генерал, возвышая голос, вещал, что Берлин должен быть «примером для всей Германии», а сам собирал все силы, чтобы ускорить раскол города.

Он, положив руки на сердце, скорбно цедил сквозь зубы, что положение Берлина «очень тяжелое», что «ему необходима помощь», и клятвенно обещал бургомистрам «сегодня говорить с Гувером, чтобы выяснить, чем мы можем помочь Берлину». А конец речи был удивительно медоточивым. «Если кто из вас захочет переговорить, то пусть зайдет. Наши двери для вас всегда открыты. Мы со всяким выкурим сигарету, и окажем помощь всем, чем можем. Мы будем счастливы, если нам удастся как можно скорее уехать домой, в Америку». Это желание американцев затягивается и до сих пор. А с того времени прошло ни много ни мало 33 года, а чемоданы так и не собирают американцы в Берлине.

Правда, одно желание из многих тогда осуществлено было тут же. Его, генерала Китинга, освободили от должности и отправили втихаря к себе, в Америку. Все остальное осталось по-старому, если не считать, что облеченный властью коменданта заместитель Китинга, полковник Хаули, повел еще более разнузданную политику в Берлине. Видно этого требовали от Китинга, но он с этой задачей не справился. Власть в Берлине передали профессиональному клерку по профессии, полковнику Хаули.