«В холодной кабинке, и тёмной, и тесной…»

В холодной кабинке, и тёмной, и тесной

Мы молча сидели в тоске неизвестной,

И это молчанье нам было понятно.

На небе порой колыхались зарницы,

Как будто бы крылья невидимой птицы,

Дрожа, отряхали кровавые пятна.

И сумрак дрожал молчаливым забвеньем.

Скользили загадочно-лунные тени,

Как будто шептали о чём-то тревожном.

Какая-то истина мысли сковала…

И лунно-красивая сказка пропала…

И что-то безумное стало возможным.

Загадка пропала. Всё стало понятно,

И даже молчанье нам стало приятно —

Ведь часто приятными кажутся муки.

Мы будем молчать ещё долгие годы.

И в стонах неволи, и в стонах свободы

Нам будут звучать похоронные звуки.

Кровавые тайны нам стали известны

И не было страшно раскрывшейся бездны,

Лишь как-то неровно дрожали ресницы…

Прозрачные тени лениво скользили

И лунные сказки задумчиво плыли…

Далёко над морем дрожали зарницы.

27/ I, 1923. Сфаят