МЕРИ

МЕРИ

Венчалась Мери в ночь дождей,

И в ночь дождей я проклял Мери.

Не мог я отворить дверей,

Восставших между мной и ей,

И я поцеловал те двери.

Я знал — там упадают ниц,

Колечком палец награждают.

Послушай! Так кольцуют птиц!

Рабынь так рабством утруждают!

Но я забыл твое лицо!

Твой профиль нежный, твой дикарский,

Должно быть, тёмен, как крыльцо

Ненастною порой декабрьской?

И ты, должно быть, на виду

Толпы заботливой и праздной

Проносишь белую фату,

Как будто траур безобразный?

Не хорони меня! Я жив!

Я счастлив! Я любим судьбою!

Как запах приторен, как лжив

Всех роз твоих… Но Бог с тобою.

Не ведал я, что говорю, —

Уже рукою обрученной

И головою обреченной

Она склонилась к алтарю.

И не было на них суда —

На две руки, летящих мимо…

О, как я молод был тогда.

Как стар теперь.

Я шел средь дыма,

Вкруг дома твоего плутал,

Во всякой сомневался вере.

Сто лет прошло. И, как платан[4],

Стою теперь.

Кто знает, Мери,

Зачем мне показалось вдруг,

Что нищий я? И в эту осень

Я обезумел — перстни с рук

Я поснимал и кинул оземь?

Зачем «Могильщика» я пел?

Зачем средь луж огромных плавал?

И холод бедственный терпел,

И «Я и ночь»[5] читал и плакал?

А дождик лил всю ночь и лил

Всё утро, и во мгле опасной

Всё плакал я, как старый Лир,

Как бедный Лир, как Лир прекрасный.

1915