Авелум[259]
Авелум[259]
Отару Чиладзе
Явилось торжество и отшумело
на перепутье новогодних лун.
Да, только одиночество шумера
могло придумать слово «Авелум».
В чем избранная участь Авелума —
живущий врозь и вольно, или как?
Не вместе, не вдвоем, не обоюдно?
Пусть будет неприкаянным в стихах.
Так свой роман нарек Отар Чиладзе.
Давненько мы не виделись, ау!
Печального признанья начинанье
ловлю, преображенное в молву.
А помнишь ли, Отар, как наш хабази[260] —
схож с обгоревшим древом, сухопар —
нырял в полымя пасти без опаски
и был невидим — лишь высокопят.
Как молодость сурова и свободна:
лик Анны, улыбающейся мне,
застолий наших остров — дом Симона,
цирк, циркулем очерченный в окне.
Или другой холодной ночи жженье —
высокогорный, с очагом, духан.
Снегов официантку звали: Женя, —
внимавшую то пенью, то стихам.
Я обещала с ней не расставаться —
беспечному в угоду кутежу,
и, клятве легкомысленной согласно,
вот — слово мимолетное держу.
А после — звезды звездами сменялись,
и, под присмотром Бога самого,
мы пропасти касались и смеялись,
разбившись над ущельем Самадло.
И впрямь смешно — легко, а не сторожко
над бездной притягательной висеть.
В снегу была потеряна сережка —
ты не нашел, зато сумел воспеть.
Осталась в долгопамятном помине
грядущей жизни маленькая треть.
Моя свеча — прилежна, ей поныне
сопутствует Галактиона тень.
Я сумрачно тоскую по Тбилиси,
Метехи вижу, веки притворив.
Хочу спросить: наития сбылись ли
всех дэвов — в шапке вымыслов твоих?
Когда я снова полечу-поеду —
средь времени отрав или отрад!
Отар, пошли мне чудную поэму!
Или меня отринул ты, Отар?
Не быть мне ни повинной, ни подсудной
пред роком, чей пригляд неумолим,
пред распрей меж Бичвинтой и Пицундой,
пред городом твоим, но и моим.
Так, при свече, с любовью и печалью,
в ночи от хвойных празднеств затаясь,
— Рогора хар[261]? — тебя я вопрошаю.
Да, авелум — когда бы не Тамаз.
Но есть и я. И свет небесный — с нами.
Душа, как снег — и твой, и мой, — свежа.
Нечаянно содеяла посланье
то ль я, то ли иссякшая свеча.
1999