«Я попросил подать вина и пил…»

«Я попросил подать вина и пил…»

Я попросил подать вина и пил.

Был холоден не в меру мой напиток.

В пустынном зале я делил мой пир

со сквозняком и запахом опилок.

Несмелый локоть горестной зимы

из тьмы снаружи лёг на подоконник.

Из сумрачных берлог, из мглы земли,

наверно, многих, но не знаю скольких,

рёв паровозов вышел и звучал.

Не ведаю, что делалось со мною,

но мне казалось — плач их означал

то что моею было тишиною.

Входили люди, супа, папирос

себе просили, поступали просто

и упрощали разнобой сиротств

до одного и общего сиротства.

Они молчали, к помыслам своим

подняв многозначительные лица,

как будто что-то, ведомое им,

намеревалось грянуть и случиться.

Их тайна для меня была темна.

Я не спешил расспрашивать об этом.

Желанием моим или вина

было — увидеть снег перед рассветом.

Снег начинался около крыльца,

и двор был неестественно опрятен,

словно постель умершего жильца,

где новый штрих уже невероятен.

Свою печаль я укротил вином,

но в трезвых небесах неукрощенных

звучала встреча наших двух имен

предсмертным звоном двух клинков скрещенных.

Мне никогда бы не отвлечь ума

от алчности — забыть, что с нами было,

когда бы милосердная зима

для будних дел меня не исцелила.

1962