8.4 Проблемы в дивизии. Сокрытие массового дезертирства

8.4

Проблемы в дивизии. Сокрытие массового дезертирства

Вскоре меня насторожили появляющиеся в оперативных сводках полков сведения о потерях. Кроме убитых, указывались и пропавшие без вести.

Откуда взялись эти пропавшие без вести?

Вскоре количество убитых уменьшилось, а пропавшие без вести исчезли из сводок. Как раз в это время комдив провёл служебное совещание. Собрались командиры и комиссары полков, командиры отдельных частей и заместители комдива. Совещание проходило как-то странно. Все выступающие как будто забыли русский язык и что-то быстро и горячо доказывали друг другу на армянском.

Видя моё недовольство, Саркисян счёл нужным объяснить:

— Мы, дорогой, о своих делах говорим, тебе это неинтересно слушать.

Выходит, они что-то скрывали от меня?

Но вот как-то, под вечер, позвонил мне начальник штаба 400-го полка старший лейтенант Шаликов, которого я знал по 228-й стрелковой дивизии, там он был помощником начальника штаба одного из стрелковых полков.

— Товарищ «ноль-пятый»! Разрешите прийти к вам и посоветоваться по некоторым вопросам. Начштаба я молодой, и у меня не всё получается.

— Приходи, буду ждать, — разрешил я.

Старший лейтенант захотел поговорить со мною с глазу на глаз. Я приказал Козлову посидеть у входа в землянку, чтобы предупредить о появлении любого посетителя. Когда Иван вышел, Шаликов выпалил:

— Армяне бегут к немцам!

— Этого ещё не хватало!

— Почти все те, о которых мы писали вам как о пропавших без вести или убитых, перебежали к немцам. Командир полка майор Мартиросян приказал.

— Командир полка приказал перебегать? — не понял я.

— Нет, приказал скрыть.

Старший лейтенант волновался, и можно было понять, что перебежчиков много.

— А этой ночью, товарищ майор, к немцам перешла целиком батарея сорокопяток. Комполка приказал не писать этого в сводке!

— Не может быть! Ты не ошибся?

— Точно, товарищ майор! Командиру батареи всадили в спину штык, забрали замки у пушек, и ушли.

— А комиссар батареи?

— Его тоже нет. Остался старшина батареи с одним повозочным. Они ездили на склад ПФС. И ещё те, кто пас лошадей.

— Говоришь, командира батареи закололи.

— Он не чистый армянин. Мать армянка, а отец грузин.

— Сколько, по-твоему, сбежало?

— Человек двести, не меньше.

Козлов кашлянул, к землянке шёл комиссар штаба Данилов.

— Товарищ майор! Только вы никому. — зашептал Шаликов.

— И ты, пока никому. Если что-нибудь серьёзное, сразу ко мне.

Шаликов ушёл, а я сел, потом вскочил и вышел из землянки, но вернулся назад. Было от чего растеряться!

Что-то надо делать. Неужели об этом не знает Саркисян? Знает, этого он не может не знать. Но мне об этом говорить не хочет. Под Днепропетровском было такое, но чтобы целями подразделениями? Поговорить с Даниловым? Он, кажется, славный мужик.

Батальонный комиссар зашёл в землянку ещё не скоро, и я успел успокоиться.

Войдя в землянку, Данилов заговорил:

— Ходил я на гору, посмотреть на фронт. Такое впечатление, что никакой войны нет. Стрельбы не слышно, самолёты не летают. На Тереке, кроме зелени и белых хат, ничего не видно. Только бескрайняя низменность.

Да, зрелище с Терского хребта на пойму Терека, вообще на ту бескрайнюю плоскую низменность, захватывало дух. Это я испытал на себе.

— Данилов! — заговорил я. — Тебе не кажется странным, что у нас столько убитых и пропавших без вести? Тебе ничего не известно по этому вопросу?

Данилов помялся, а потом неуверенно заговорил:

— Видишь ли. Люди куда-то деваются и об этом идут разговоры. Командир и комиссар решили поставить на Терском хребте посты от учебного батальона и 390-го полка. В дивизии многие связаны родственными узами, а родственники у армян очень почитаются. Родственники могут уйти куда-нибудь без спросу, скажем, повидать раненного в медсанбате, в медроте, добывать пищу. Даже в госпиталь в Грозный идут целой гурьбой и без спроса. Вот мы и считаем, что они никуда не денутся.

— Ты сам веришь в это?

— Ну, не совсем. Мне, понимаешь, не всё известно. Видишь ли, я армянин, но мы с сестрой родились в Сибири и там воспитывались в детском доме. Родители у нас умерли в гражданскую. Так что я, по воспитанию, русский. Даже фамилию мою переделали на русский лад. И, если честно сказать, я хотел тебя информировать, но всё откладывал. Саркисян, с согласия комиссара, посоветовал нам не рассказывать тебе. Вдруг ты неправильно поймёшь!

— Значит неудобно перед русским? А ты знаешь, что этой ночью в 400-м стрелковом полку ушла к врагу целая батарея сорокопяток? Об этом должны знать в штабе армии?

Когда мне принесли очередное донесение в штаб 9-ой армии, я дописал:

«…Потери: в 400 сп в ночь на… ушёл с позиций, предположительно в сторону врага, весь личный состав полковой батареи 45 мм пушек; командир батареи убит штыком иранской винтовки, у пушек сняты замки».

Дописал, расписался и отправил на подпись комдиву, а сам сел у землянки и стал ждать, что за этим последует.

А когда меня позвали к командиру дивизии, я подчёркнуто по-уставному доложил о прибытии по его приказанию.

— Дорогой, почему ты думаешь, что батарея ушла к немцам? Ай-яй-яй, нехорошо так думать об армянском народе, нехорошо! Видишь, кругом кукуруза? В таком кукурузнике легко заблудиться. Я приказал прочесать полосу обороны. Мы их обязательно найдём, и не надо об этом писать.

— Я считаю, товарищ подполковник, что пусть всё так и останется, как написано. Так будет лучше!

— Хорошо. Я подпишу и отправлю. Пожалуйста, все оперативные сводки тоже посылай мне на подпись.

— Но сводки подписывает начальник штаба! Это его дело.

— Ничего, будем подписывать оба. Да… Собери командиров и комиссаров на совещание, нужно с ними поговорить.

На совещании комдив говорил о том, что в частях плохо оставлена служба внутреннего наряда, люди уходят без разрешения, теряются, попадают к соседям и так далее.

И опять разговоры шли на армянском. «Код номер два», как говорил Саркисян. Эти «кодом номер два» он говорил по телефону, считая, что немцы ничего не поймут, даже если и подслушивают. Явное заблуждение!

После совещания я снова поговорил с Даниловым, и обратил его внимание на то, что мне воспрещено доносить в штаб армии о перебежчиках.

А своему ординарцу Козловы я приказал:

— Иван, вот тебе пистолет и носи его всегда с собой, потому что у тебя будут хранится копии всех донесений и оперативных сводок для армии. Береги их, иначе мне может быть плохо.

— Живой буду, никому не отдам! — поклялся Козлов.

На занимаемом рубеже 89-я стрелковая дивизия не только оборонялась, но и частью сил участвовала в наступательных боях, содействуя 417-й и 176-й стрелковым дивизиям в их борьбе за Малгобек.

Задача дивизии определялась боевым приказом № 0070/ов штаба армии от 24.9.1942 г.:

1. Противник силою 40 тк и 50 ак имеет целью удержание захваченного плацдарма по южному берегу р. Терек, обеспечить сосредоточение главных сил для последующего наступления… Одновременно противник рокирует часть сил на Ищерское направление с целью уничтожения 10 гвск…

…489 сд прочно оборонять занимаемый рубеж, отдельными отрядами демонстрировать наступление на своём левом фланге в направлении Предмостный. Поддерживает 2 и 3/68 гвтап.

На следующий день 89-й стрелковой дивизии приказали выделить для наступления больше сил и придали танки. В приказе, но не наяву! Поэтому 27 сентября я донёс в штаб армии, что «к 9.00. 27.9.42. 68 гвтап, 1169 гап и 5 гвтбр в распоряжение командира дивизии не явилась, 1174 иптап убыл в распоряжение начарта армии».

Связь со штабом армии осуществлялась по телефону и телеграфу. Не часто, но мне приходилось, конечно, разговаривать с отделами штаба армии, большей частью с оперативным отделом. И я заметил, что за последнее время связь стала нарушаться, всякий раз, когда я начинал докладывать о потерях.

— Связи нет. Порвалась линия, — сообщал телефонист.

Вначале я не обратил на это внимания, но потом сообразил, что телефонисты проинструктированы начальником связи дивизии майором Мкртычаном.

Да, хороший связист, коммунист Мкртычан пошёл на такие действия, которые подсудны военному трибуналу. Но наказан не был, потому что об этом надо было сообщить начальству. Я этого не сделал. Подполковника Мкртычана в 1946 году я встречал в Австрии, он занимал должность начсвязи артиллерии 5-й гвардейской армии, а, впоследствии, начсвязи артиллерии Прикавказского Военного Округа, став полковником.

А переход на сторону противника продолжался. Дело дошло до того, что на правом фланге перешёл к врагу стрелковый батальон, без одной роты, стоявшей на отшибе. Батальон этот занимал оборону по реке Терек.

Теперь я по настоящему испугался, а вдруг в образовавшуюся прореху двинут немцы, и фронт начнёт сыпаться?

Саркисян не делился своими мыслями со мною, не информировал меня о своих намерениях и мерах, которые он предполагал проводить. И у меня создалось впечатление, что командир и комиссар, почему то, не очень обеспокоены создавшимся положением. И, когда, заглянувший в мою землянку комдив, пригласил меня на «пробу маузеров» по живой цели, я удивился его выдержке. Только накануне был массовый переход к врагу.

— Пойдём с нами, дорогой Поймали чеченца, подрезал жилы у лошадей артполка. Сейчас будем пробовать свои маузеры по нему.

— Нет уж, увольте! У меня и своих забот хватает.

Расстреливали чеченца недалеко от КП, в небольшой балке. Что этого человека расстреляли как врага, законно. В этом не было ничего необычного. Но вот, что расстреливать пошли командир и комиссар дивизии, это дурной пример для подчинённых, аморально вообще. Для этого назначается специальная команда.

— Комиссар, как ты на это смотришь? — обратился я к Данилову.

— Как смотрю? Ты слышал о татаро-армянской резне? Это, возможно, её отзвук, зов предков. Убить чеченца, это почти доблесть!

— Ты это серьёзно?

— Нет, конечно! Просто сказал то, что ты хотел услышать! — хитро посмотрел он на меня.