9.8 Ожесточённые оборонительные бои 1–6 ноября 1942. Дивизия СС «Викинг» не прошла
9.8
Ожесточённые оборонительные бои 1–6 ноября 1942. Дивизия СС «Викинг» не прошла
Короткое затишье на нашем участке и участка соседей закончилось. 1 ноября с утра, в 3 часа 30 минут противник, силою до 50 автоматчиков и двух огнемётных танков прорвал оборону 1-й стрелковой роты 1127 полка и занял окопы на безымянной высоте (1 километр севернее отметки 390,9).
В 9.40 немцы повели сильный огонь из миномётов, в том числе и шистиствольных и пытались атаковать на всём остальном фронте дивизии. Атаки противника были отбиты.
Почти весь день стоял туман, было пасмурно и слякотно. Туман в лощинах не рассеивался до 16 часов. В этих условиях невозможно было рассмотреть подходивших фашистов, которые появлялись из тумана внезапно. Нашим бойцам приходилось вести огонь в упор. Особенно тяжёлая обстановка сложилась на высоте 390,9, на которой почти не осталось защитников. Положение спас, оставшийся там с двумя раненными, пулемётчик отдельного пулемётного батальона сержант Полянский. Полянский, вместе с раненными бойцами Адовым и Яворским, огнём из станкового пулемёта и ручными гранатами уничтожил около 75 вражеских солдат, и высоту отстояли.
Я тогда находился с комдивом и полковником Дзевульским на НП комдива. Конечно, мы ничего не видели из-за густого тумана, но ориентировались по шуму боя. Николая Ивановича особенно беспокоило положение на высоте 390,9. Эта высота была ключевой позицией всей нашей обороны. Доносившаяся оттуда стрельба пулемёта вселяла в нас надежду, что высота ещё в наших руках. Когда огонь пулемёта не был слышан, комдив спрашивал у нас, слышим ли мы что-нибудь? И хмурился. Когда пулемёт снова начинал свою скороговорку, полковник оживлялся:
— Живой ещё Полянский. Ишь, как строчит!
Сержанта Полянского я помнил, узнав его при первом моём вояже по обороне с комдивом. Около Полянского полковник «перекуривал», расспрашивая, что ему пишут из Сибири.
Газетчики дивизионной многотиражки проявили оперативность и уже на следующий день напечатали подробности боя на высоте 390,9.
«Пулемётная точка Полянского расположена на важной высоте. В ту ночь на высоте было трое: сержант Полянский и его бойцы Яворский и Адов. Неожиданно в темноте показалась фигура. Адов услышал: — Рус. Кто есть, выходи!
В ответ последовала короткая очередь из автомата. Немец свалился на бруствер. За ним поднялся второй немец, но Яворский скосил его очередью из пулемёта.
— Яворский, — приказал сержант. — Вы остаётесь у пулемёта. Адов! В окопе есть два автомата — один мне, другой — вам, действуйте!
Только сказал это Полянский, немцы стали группами атаковать высоту. Полянский швырнул в них одну за другой три гранаты. Яворский открыл пулемётный огонь. Показался вражеский танк. Он с хода обстрелял высоту. Пулемётчики спокойно выждали, пока танк приблизиться к высоте, и стали забрасывать его гранатами. Танк повернул обратно. По пехоте врага стреляли из пулемёта и автоматов, забрасывали немцев гранатами. Шесть раз атаковали гитлеровцы эту высоту, но успеха не добились»…
К концу дня Адов и Яворский были ранены, но как могли помогали Полянскому отстаивать высоту. Артиллеристы с закрытой позиции подбили здесь вражеское орудие и тягач.
2 ноября бой начался в пять часов утра, когда до 2,5 пехотных рот гитлеровцев с 9-ю танками атаковали 1131-й полк и его соседа слева. Опасения комдива оправдались. Сосед слева, 526 полк 89-й стрелковой дивизии, отошёл, оголив левый фланг 1131-го полка. До двух пехотных рот и два тяжёлых танка противника воспользовались эти, и ударили во фланг 2-го батальона 1131 полка, потеснив его на 400 метров, на восточные склоны высоты 478,8.
В 7.40 до двух батальонов противника при поддержке 20 танков прорвали оборону 1127-го полка южнее высоты 390,9, заняв там безымянную высоту, и продвигаясь в направлении высоты 401,9, потеснили подразделения 1-го и 2-го батальонов этого полка на 300 метров. В завязавшемся ожесточённом бою наши бойцы перешли в атаку и отбросили врага на 150 метров, захватив 2 вражеских пулемёта и подбив 3 немецких танка.
3 ноября бой продолжался, а погода стояла пакостная, сырая и слякостная. 1127 полк майора Першева, два батальона 1129 полка майора Лахтаренко, две роты учебного батальона к 7 часам утра выбили немцев с высоты 390,9 и заняли её. Организовал контратаку и лично руководил ею с передового НП полковник Деменьев.
Высоту отобрали, но на высоте каким-то образом остался неподавленный вражеский пулемёт. Потом, когда стало светлее, к нему невозможно было подобраться.
Немцы не смирились с потерей высоты и с 8 до 11 часов настойчиво атаковали, пока снова не вклинились в оборону 1127 полка, силами до роты автоматчиков с четырьмя танками, продвинувшись на глубину до 200 метров.
Наибольшую активность фашисты проявили 4 ноября. Не зря беспокоился командарм, ожидая ударов противника вдоль Терского хребта.
К 4 ноября Нальчикская группировка немцев, за десять дней боёв, достигла, в конце концов, предместий города Орджоникидзе, и завязала там бои. Но дальше фашисты продвинуться не могли. Решив, видимо, что наше командование ослабило Алхан-Юртовское направление, сняло ряд соединений и бросило их под Беслан и Орджоникидзе, немцы 4 ноября нанесли удар вдоль Терского хребта силами той самой «отчаянной и свирепой» дивизии СС «Викинг».
Над Терским хребтов в тот день опять стоял очень густой туман, который лишь к 10 часам чуть-чуть рассеялся. Рано утром заговорила немецкая артиллерия, обрушив свой удар по боевым порядкам 417-й, 337-й и 89-й стрелковых дивизий. Командование дивизии и штаб 337-й не ждали такого мощного удара, хотя и были готовы к «неприятностям», так как накануне положение было восстановлено не только на высоте 390,9, но и 1131 стрелковый полк с ротой учебного батальона выбили противника с высоты 470,8.
В штабе дивизии, как и во всех частях, начался «аврал». Зазвонили телефоны, дождём посыпались донесения и доклады об обстановке, запросы. Стали передаваться боевые распоряжения, дивизия поспешно готовилась к отражению вражеского наступления. О начале артподготовки противника было доложено в штаб армии.
Командование 337-й стрелковой дивизии и на этот раз было уверено в успехе обороны и стойкости своих подразделений. Да и огонь вражеской артиллерии и миномётов на этот раз показался не очень… внушительным, что ли! Возможно из-за тумана враги не могли стрелять прицельно, фашистской авиации тоже не было. Вояки же дивизии «Викинг» привыкли к тому, чтобы путь им расчищали пикировщики Ю-88. Тогда они без особых усилий захватывали населённые пункты и безымянные высоты.
Нет, не чувством шапкозакидательства руководствовалось командование 337-й дивизии. Это было чувство, которое трудно объяснить словами. Словом, это был уже не 41-й год! Это было такое время, когда даже такая вражеская дивизия, как дивизия «Викинг», уже не приводила в трепет, не поражала воображение. Если говорить лично обо мне, то в прежние времена, как вы помните, в аналогичных случаях, в предчувствии опасности, начиналось какое-то томление. Было! Но на этот раз — нет!
После артподготовки начались вражеские атаки, в основном в двух направлениях. Одно — вдоль дороги Малгобек-Вознесенская, через высоту 478,8, атаковали танки и пехота. Другое — на высоту 390,9, атаковала пехота. Причём, основной нажим немцы осуществляли в направлении высоты 390,9. А вдоль дороги, хотя там и действовали танки, было явно второстепенное направление. Обожглись эсэсовцы там в предыдущем бою и, не надеясь на успех, при действиях в лоб, попытались, как это представляется автору, овладеть сначала высотой 390,9, с тем, чтобы отсюда выйти в тыл нашему противотанковому опорному пункту на дороге. Мы понимали важность танкоопасного направления, вдоль дороги Малгобек-Вознесенская и поставили там противотанковые пушки и противотанковые ружья (ПТР). Кроме того в узкое дефиле между вершиной Чеченской балки и оврагом, подходящим к дороге с юга, со стороны 89-й стрелковой дивизии, было сапёрами перекрыто двойным рядом мин.
Первая вражеская атака была отбита и командиры с облегчением вздохнули. Но, за первой атакой последовала вторая, и немцы прорвались к Чеченкой балке, то есть ко второй линии нашей обороны.
Ох, и подосадовал я тогда на то, что допустил одну ошибку в октябре. К нам тогда приезжал, находившийся на стажировке в группе войск, начальник кафедры химзащиты академии им. М. В. Фрунзе, который предлагал свою помощь в подготовке «огненного вала» против вражеских танков. Но я отнёсся к этому несерьёзно. Ещё один «химик», подполковник с той же кафедры, стажировался у нас в дивизии начальником штаба дивизии, в основном помогал оформлять боевую документацию. Так начальник кафедры просил меня сходить с ними в Чеченскую балку и выслушать их соображения по устройству нефтяного противотанкового заграждения. Как в долине Алхан-Чурт, помните? Я спросил этих товарищей:
— Как же мы подожжём эти валы из соломы, пропитанные нефтью? Их надо поджечь в строго определённое время, а это может и не удастся.
— А мы подложим под валы бутылки с самовоспламеняющейся жидкостью. Сделаем также нефтяные дорожки к специальным окопам в глубине, где будут бойцы из взвода химзащиты.
Мне не хотелось возиться с осуществлением этой затеи и я дал уклончивый ответ, сказав, что пусть подполковник продумает организацию работ, а мы её рассмотрим. Мне не хотелось отрывать бойцов на эту трудоёмкую работу, так как у нас был большой некомплект. Конечно, я знал, что комдив тоже не в восторге от предложения «алхимиков». И ещё, мне показалось, что начальник кафедры непременно хочет отличиться, чтобы потом козырять этим в академии. Так или иначе, затея эта не была осуществлена, в чём есть и моя вина!
Наш передний край обороны проходил, как я уже упоминал, за Чеченской балкой, на скате высоты 409,1, обращённой к нам. Не удивительно, что две роты, находившиеся там и имевшие чуть более трети штатного личного состава, не удержались и отошли, потеряв около половины бойцов. И хорошо, что там ко времени наступления эсэсовцев было мало людей, а то потери были бы значительно больше. Спасибо командарму Коротееву!
Как-то, ещё в октябре, командующий приехал в 337-ю. И, поскольку комдив был на НП, генерал зашёл в мою землянку, где и выслушал мой доклад о боевой обстановке. Затем, когда служебный доклад был закончен, разговор перешёл на «разные разности». И тут я воспользовался случаем.
— Как это получается, товарищ командующий? Немцы, если местность для боевых действий невыгодна, бросают её. А мы упорно, вопреки здравому смыслу, держимся за неё, неся неоправданные потери? Вот, например, у нас. Сидим на восточных скатах высоты 409,1, а зачем? Просили генерала Хоменко разрешить небольшую оттяжку переднего края на западные скаты высоты 390,9, всего на 200–250 метров. Не разрешил, да ещё и отругал.
— Что же ты хочешь?
— Хочу обратиться к вам с той же просьбой.
— Ага! Значит, Хоменко не хотел рисковать своей репутацией. Так ты думаешь, что нашёл дурака?
Я промолчал. Молчал и генерал Коротеев. Потом он, грубовато-ворчливым тоном, между прочим, не обидным, заговорил:
— Беда мне с вами. Собрались здесь старый с малым. Малый, это малый. А старый к старости становиться таким же умным, как малый.
Потом неожиданно спросил:
— Вы знаете эти… новые порядки пехоты? Углом вперёд, углом назад? Кстати, сколько там у вас сидит?
— Два батальона, в которых практически роты половинного состава.
— Вот и постройте здесь боевой порядок в батальонах углом вперёд.
Здорово. Тогда впереди останется по одной роте! Потери будут, но намного меньше.
— Понял, товарищ командующий! — тут же отрапортовал я.
— Ну, если понял, то я тебе ничего не говорил. И, чур, моим штабным не слова. Да что им и говорить, если передний край остаётся на своём месте.
Так точно!
Вот ведь какой умный был генерал! А всё же обидно, что и командующему армией приходилось хитрить в пустяковом по существу деле.
Командующий засиделся у меня. Мы пообедали, хорошо поговорили по разным вопросам, далёким от текущего момента. Перед отъездом генерал Коротеев сказал, что он у меня хорошо отдохнул и выговорился.
— Молодец, что разговариваешь с начальником без подхалимажа, но и без вольностей! — закончил он.
Вечером я доложил комдиву о намёке командарма, и полковник последовал этому совету. Он только обиделся. Но не на оценку наших умственных способностей, а за то, что его назвали стариком! Я ещё пошутил по этому поводу тогда, но много после понял его обиду. Быть стариком очень не хочется. Не хочется до обиды, когда ты ещё полон сил.
Итак, 4 ноября. Вот так донёс мой штаб в армию о ходе боя за день:
«В 6.30 перед фронтом 2/1127 полка появилось несколько танков противника /из-за тумана количество танков противника подсчитано не было/. С выс. 390, 9 небольшие группы противника /по 3–4 человека/ пытались проникнуть в глубину нашей обороны.
В 7.00 до роты пехоты и тяжёлые танки повели наступление на 1 и 3 батальоны 1131 сп. Атака была отбита. В 8.30 противник, силою до батальона пехоты и двух танков, вновь атаковал выс. 478, 8; атака отбита. Во второй половине дня немцы потеснили 2/1131 сп на 500 м юго-вост. выс. 478, 8; в 16.00 силою взвода пытался проникнуть в стык 1 и 3/1131 сп, под огнём залёг.
Артиллерией подбито два и подожжено два танка противника и уничтожена его миномётная батарея; в 13.00 подожжён склад с боеприпасами.
Противник за день боя потерял до 80 человек живой силы, подбито 4 и сожжено 2 танка».
Днём 4 ноября была небольшая пауза. Туман к 16 часам немного рассеялся. Очередная атака немцев началась примерно через два часа. На этот раз фашисты, очевидно, хватили шнапсу и остервенело полезли на высоту 390,9.
Батальоны 1131-го и 1127-го полков сильно поредели, на высоте 390,9 осталась лишь горстка людей, но оттуда всё время слышались пулемётные очереди. Командиры полков использовали свои малочисленные резервы для усиления передовых подразделений. Резерв дивизии, учебный батальон, также использовался не для контратак, а для усиления полков.
Бой не прекращался весь день. В общем-то, и хорошо, что это был осенний короткий день. Светлое время укоротил так же туман при облачном небе. С наступлением темноты немцы прекратили атаки, но только на несколько часов.
Артиллеристы наши, 899 артполк, и миномётчики в этот день поработали на славу. Их стрельба, несмотря на туман, была точной и результативной. Но у артиллеристов было крайне мало снарядов, хроническая наша беда!
Начальник штаба артиллерии дивизии майор Иванов Сергей Иванович жаловался:
— В такой туман расход снарядов и мин увеличивается в несколько раз. Не видно ни черта! Все требуют, чтобы мы дали огонька! А мы уже давно израсходовали свой мизерный лимит. Вот и приходится изощряться так, чтобы стрельба была особо точной. Не зря мы привязали так точно огневые и НП. А работал на привязке топограф лейтенант Фролов, по гражданской специальности геодезист. Такая привязка особенно важна при стрельбе, когда цель наблюдается плохо и приходиться стрелять по карте.
В ночь на 5 ноября, уже с полуночи, противник предпринял новые атаки на высоту 478,8. В конце концов, эсэсовцам удалось в 6.30 овладеть этой высотой. Наступавшие автоматчики, силой до полутора рот, при поддержке огня артиллерии и миномётов, потеснили 1-ый батальон 1131 полка.
Немцы атаковали непрерывно, и в 15 часов, после очередного сильного артналёта артиллерии и миномётов, до батальона фашистов овладели высотой 390,9 полностью. Да и то сказать, что враг снарядов не жалел и не экономил! Кстати, по высоте 390,9 стреляли шестиствольные миномёты, и плотность огня достигала одного снаряда на один квадратный метр!
Дальнейшее продвижение вражеских автоматчиков было остановлено, только после того, как комдив ввёл в дело всю нашу артиллерию и миномёты, израсходовав последние боеприпасы. Затем полковник Дементьев организовал контратаку, используя дивизионный резерв и подошедшие подразделения 1127-го полка. К 17.30 гитлеровцы были изгнаны с восточных скатов высоты 390,9 на хребет этой же высоты. В этом бою наши пехотинцы уничтожили до роты противника.
Позднее немцы неоднократно переходили в атаку, пытаясь взять штурмом высоту, но их солдаты иногда не выполняли команды офицеров. Пытаясь заставить идти в наступление своих солдат, фашисты стреляли по ним из пулемётов с тыла. Было замечено, что в ответ, некоторые немецкие солдаты, не оставаясь в долгу, стреляли по своим пулемётчикам! Такого ещё не наблюдалось!
Видно сильно нужно было фашистам прорваться в долину Алхан-Чурт.
Как видите, бои были жестокие и упорные. И 337-я стрелковая дивизия хорошо воевала! Конечно, как это всегда бывает теоретически, можно было воевать и лучше. Например, командир 1127-го стрелкового полка майор Першев в такой очень сложной боевой обстановке растерялся и, по выражению комдива, «пустил управление полком на самотёк». Да и как было не растеряться. Бои шли день и ночь, силы полка таяли, резервы все израсходованы, а помощи ждать было неоткуда. Командир полка, тем не менее, виноват. Мог бы проявить большее самообладание. И Першева отстранили от командования полком! Можно было, конечно, повременить, дать человеку прийти в себя. Но обстановка не позволяла. У полковника Дементьева не было времени «для психологии», и он решительно заменил майора Першева майором Гладковым.
1131-й стрелковый полк к 5 ноября составлял всего 150 активных штыков. За винтовки и гранаты брались все, от красноармейцев до командира полка со штабными работниками. Капитан Лисовский Яков Андреевич, командир батальона, сумел с горсткой бойцов отбить неоднократные атаки гитлеровцев, и даже переходил в контратаки. Такого храброго и инициативного комбата, комдив, по ходатайству майора Устинова Н. И., назначил заместителем командира полка.
Я как-то, впоследствии, спросил Литовкина:
— Тебя, Литовкин, представили к правительственной награде за бой на высоте 390,9. Скажи по правде, как ты себя чувствовал тогда? Сильно боялся?
— Знаете, товарищ майор, я вошёл тогда в какой-то азарт! Мне было всё ни по чём. Убьют или не убьют? Я не думал об этом, некогда было.
Что ж, в бою, как и в работе, азарт совсем не последнее дело. Когда человек охвачен азартом боя, ему всё нипочём, ему всё удаётся. И мыслиться тогда быстро и чётко. А в другой раз этот же человек может быть нерешительным, несообразительным. Тем более нельзя поверить, что все люди могут быть героями, если один и тот же человек в разной обстановке ведёт себя по-разному. Если отбросить теоретические построения, конечно.
Между прочим, награждаются, в основном, только за победные бои. Но разве героизм проявляется только в победных боях? Да в ином не победном бою, бездарно задуманном и бездарно руководимом, даже, воины могут драться отлично, не жалея себя, куда лучше, чем в победном. Сражались до последнего дыхания, но не победили! Не их в этом вина! С другой стороны, бои, в которых терпят поражения, вовсе не обязательно были плохо организованы и плохо руководимы. Бывает всё на оборот, когда плохо организованные бои заканчиваются победой, а хорошо организованные бои завершаются поражением.
Иной не успешный бой делает честь бойцам и командирам, участвовавшим в нём. И они заслуживают вечную благодарность потомков. Как раз такие бои случались очень часто в 1941 и 1942 годах, когда за неудачи просто некого и не за что было винить. Виноваты были обстоятельства.
Когда плохо организованный и плохо руководимый бой кончается победой, командира всё равно хвалят. И не только хвалят, но и награждают. И ходит, он в героях.
Часто слышаться поучения, что воспитывать нашу молодёжь надо на положительных примерах. Однако, сознательно опуская отрицательное, мы создаём ложное представление об историческом факте, извращая действительность. А «извращённая действительность — это ложь, которая пускает корни в будущее». Если человек часто слышит, что всё было хорошо, что всё было правильно, все были героями, то у него невольно вырабатывается уверенность, что «когда надо быть героем, то героем становиться любой». А раз так, то стоит ли тратить силы на подготовку себя к бою, к подвигу.
Когда, до 1941 года, нас уверяли, Что «от Москвы до Британских морей Красная Армия всех сильней», что «воевать будем малой кровью и на чужой территории», это было извращение действительности, которое принесло не пользу, как уверяет маршал Советского Союза Мерецков в своих мемуарах, а вред! В первую очередь — моральный! Люди оказались не готовы к серьёзной войне, ведь «Красная Армии всех сильней». Командиры и красноармейцы оказались не готовы к поражениям, и растерялись. Это только усугубило и без того тяжёлое положение.
Когда командир, вообще человек, проникается уверенностью, что почти все будут герои, он строит на этом свой расчёт. И просчитывается, как просчитывается тот строитель, который строит здание из бетона, марка цемента в котором завышена.
Во всяком деле бывает и хорошее, и плохое одновременно. На войне перемешивается хорошее и плохое не только в больших сражениях, но и в отдельных боях. Бывало так, что воины одной и той же части в одном бою проявляли чудеса храбрости, а в другом вели себя ниже всякой критики. К тому были причины, часто скрытые, непонятные. И это, если хотите, закономерно, и к этому надо быть готовым. Это бывает и с отдельным человеком, и это тоже надо учитывать.
Но, чтобы учитывать, нужно знать, что в реальной действительности будут и храбрецы, и робкие, но честно выполняющие свой долг, и бесчестные. Что людям с нормальной психикой свойственно бояться, что «солдатами не рождаются», и что люди — не ангелы.
Для усиления нашей дивизии командарм направил 5-ю штрафную роту в количестве 211 человек, которая прибыла в Вознесенскую в 8.00 5 ноября, а также 179-ю отдельную роту ранцевых огнемётов, в количестве 158 человек, прибывшую к 17 часам. Обе эти роты были переданы в полк Устинова, который понёс наибольшие потери.
Полк Устинова в 18.00 пытался контратакой выбить противника с высоты 478,8 и восстановить прежнее положение, но смог лишь занять восточные скаты её. Контратака не была как следует подержана огнём артиллерии. Опять почти не было снарядов, и совсем не было мин для 82-х мм и 120 мм миномётов.
Пожалуй, расскажу ещё об одном мероприятии, осуществлённом нами 5 ноября. В самый критический момент боя, в 16 часов, я приказал всем командирам штаба, включая переводчицу лейтенанта Зою Качинскую, отправиться в передовые роты 1127-го и 1129-го полков. На этот счёт был приказ командующего Группой войск. Реальной помощи штабные, честно говоря, не принесли, однако показали какое значение придаёт командование успеху боя.
Во многие другие дни, когда этого требовала обстановка, штабные офицеры, уходили в роты и находились там до ночи. С этого времени я буду называть командиров офицерами, как этого потребовал приказ ставки. В эти дни боевые донесения из частей дивизии «выжимали» делопроизводитель младший лейтенант административной службы Медведев, свободные офицеры связи полков и сам начальник штаба. Все донесения в штаб армии писать приходилось мне самому, и оперативные, и разведывательные, и по тылу.
За день 5 ноября было уничтожено 350 вражеских солдат и офицеров, подбито 8 орудий.
В этот день, впервые за недолгую историю 337-й стрелковой дивизии, приказом войскам 9-ой армии, восемь бойцов и офицеров были награждены правительственными наградами — медалями «За Отвагу» и «За боевые заслуги». Весть о награждении сейчас же была передана во все части дивизии.
6 ноября на участке 1127-го полка, полк «Вестланд» дивизии СС «Викинг», получивший накануне по зубам, большой активности не проявлял. Хотя чёрнорубашечники и не вели активных действий, но снарядов не жалели, добрасывая их даже на наше КП на высоту 657,1.
417-я и 89-я стрелковые дивизии отбили тоже все вражеские атаки.
В этот день наши войска под Орджоникидзе перешли в общее наступление. Может этим и объяснялась малая активность противника на нашем участке?
За время ноябрьский боёв отличились не только пулемётчик сержант Полянский и капитан Литовкин, но и многие другие бойцы и офицеры. Например, при отражении атак танков противника отличился сержант-бронебойщик Рахманов Ахмед.
— Ты, Рогов, знаешь, что бронебойщик сержант Рахманов подбил и поджёг шесть танков? — спросил меня по телефону комдив: — Не знаешь, ещё? Я приказал приготовить реляцию на награждение его орденом «Красное Знамя». Проследи там. Ещё я обещал ему десятидневный отпуск на родину. Пусть проведёт там политработу среди узбеков. Всё!
Рахманов был награждён орденом. А ведь и за меньшее количество подбитых вражеских танков давали Героя Советского Союза!
О подробностях боя бронебойщика Рахманова написала наша «дивизионка». Писал литсотрудник газеты Борис Серман, будущий писатель, по «стилю» изложения которого сразу узнавался автор.
«60 вражеских танков показалось со стороны противника. Всё ближе и ближе подходили они к нашим позициям.
— Стреляй, Ахмед, чего не стреляешь, — торопили товарищи бронебойщика Ахмеда Рахманова. Но он не торопился. Когда головной танк подошёл ближе, Рахманов открыл огонь. Скоро запылал один, а затем другой танк. Третий танк начал разворачиваться, чтобы убраться восвояси. Этим воспользовался бронебойщик и поджёг ещё один танк…
…Когда закончился этот бой, на поле осталось шесть горящих танков. Их поджёг Ахмед Рахманов…»
Этот же бой вспоминает в своём письме ко мне разведчик 398 отдельной разведроты дивизии М. Е. Старчак. Старчак начал войну в шестнадцать лет. Во время отхода наших войск к Тереку он пристал к 4-му Кубанскому кавалерийскому корпусу, был ранен. Из госпиталя его направили в 337-ю дивизию, где был зачислен в полковую школу.
— Я прошёл учёбу в полковой школе в Карабудахкенте в ореховом саду с виноградом, — писал Старчак.
Затем его забрали в разведроту.
Сварчак писал:
«…Мы с Павликом Выженко, тоже юношей, пошли в нейтральную зону за разрушенный колодец, замаскировались. Вдруг на зорьке поднялась фигура. Павлик говорит: „Мишка, немец!“. Я с ходу снёс его. А второй выскочил — срезал Павлик его из автомата. Подали сигнал, что немцы готовят наступление. И сразу несколько десятков танков немецких из-за бугра! И мы остались отрезанными в кукурузнике Чечен-Балки (село называлось так: Чеченский аул). Ваня Пристенский и многие другие остались на поле боя раненые. И вот Миша Снегирёв и Ваня Кононенко решили отходить. После прикрывали наш отход огнём. Всё в порядке. Вот мы на перекрёстке в лощине, где стояли ПТР. Взвод Рахманова завязал бой с танками, подожгли 7 танков. Остальные ушли за бугор…
Нам принёс кушать отец Павлика Выженко, который был у нас поваром в разведроте, мы сели за склоном горы. Но, вдруг, снаряд. Мы в треугольник („Треугольником“ назывался окоп для противотанкового ружья. К. Р.). я очнулся в 421 мсб в станице Вознесенской. Меня контузило, откопали ребята наши, а Павлика ранило в живот. Я видел, как он открывал рот, что-то говорил, но я не слышал. Его похоронили возле школы в саду, там, где и остальных хоронили в Вознесенской. А отца его похоронили там же»…
О боевых делах наших бойцов даёт и статья в дивизионной газете «Вперёд, за Родину», в виде дневниковых записей командира пулемётной роты капитана Жукова о взводе младшего лейтенанта Киселёва.
«В ночь на 31 октября взвод Киселёва выдвинулся на одну из высот, чтобы пулемётным огнём поддержать атаку.
…Днём гитлеровцы пытались перейти в атаку. Расчёт Масолова сорвал планы врага. Противник отошёл, оставив на подступах к высоте 20 трупов солдат и офицеров.
2-го ноября. С бешенными криками фашисты снова пошли в атаку. Бойцы выждали пока немцы не подошли поближе. Заработал пулемёт Дёмина. Одновременно открыл огонь Шведченко. Потери противника — 28 солдат.
3-го ноября. Противник приблизился к окопам Шведченко и Дёмина. Снова ожесточённый бой. Результат боя — 80 трупов гитлеровцев.
4-го ноября. Немцы спрятались в кукурузнике. Они подползли к нам, думая, что мы их не видим. Как только гитлеровцы поднялись и пошли в атаку, Шведченко и Дёмин открыли огонь. На этот раз фашисты потеряли 46 своих солдат и офицеров.
6-го ноября. Показались танки врага. Они не выдержали огня наших артиллеристов. А мы, пулемётчики, записали на свой счёт ещё 20 истреблённых немецких солдат.
7-го ноября. 25-я годовщина Октября. Мы поздравляем друг друга с великой датой. Фрицы хотят испортить нам настроение. Чёрта с два! Они лезут пьяные, дикие. Наши окопы неплохо замаскированы, и немцы их не видят. Не видят немцы и окопов Шведченко. А пулемётчики ждут, дожидаются. Наконец-то! Десятки метров остались до гитлеровцев. Ну и всыпали немцам мои солдаты, по-праздничному. Не забудут, век будут помнить! В день 25-й годовщины Октября ещё 60 гитлеровцев нашли свою могилу на подступах к высоте»…
Судя по всему, фашисты успокоились, и командование 337-й, все работники штаба, облегчённо вздохнули, надеясь более или менее спокойно встретить праздник, 25-у годовщину Великой Октябрьской Революции. Надеялись привести в порядок сильно потрёпанные и уставшие подразделения. Но этому не суждено было сбыться.