5.5 Бой на станции Горной. Дальнейшее отступление. Город Шахты
5.5
Бой на станции Горной. Дальнейшее отступление. Город Шахты
Как уже упоминалось, полосу для отхода, промежуточные рубежи и места командных пунктов (КП) были расписаны высшим штабом вплоть до реки Дон. Одним из таких промежуточных рубежей была река Кундрочья, с КП для нас в районе станции Горной. Прибыли мы на этот КП во второй половине дня, надеясь так же спокойно пересидеть оставшуюся часть дня и ночь, как и в предыдущие дни. Противник, собственно говоря, пока нашу дивизию особенно не донимал. Его главные силы шли восточнее.
Но мы предполагали, а немцы располагали! Едва штабники успели расположиться в молодом леске, который рос по обе стороны железной дороги, как налетела вражеская авиация и стала бомбить стоявший здесь товарный поезд, оказавшийся эшелоном с боеприпасами. Загорелись вагоны и ружейные патроны, нагревшись, стали стрелять поодиночке и пачками. От разрывов ручных гранат, высоко вверх и в стороны брызгами летели горящие кусочки дерева и… чёрт его знает ещё чего! Постепенно загорелся весь состав.
Вражеская авиация в этот день густо заполнила всё небо, но особенно она неистовствовала восточнее Горной, где находилась главная масса наших войск. Часов около четырёх небольшая группа вражеских пикировщиков нацелилась, казалось, на район стоянки штаба дивизии. Но объект её атаки оказался несколько южнее, и вскоре оттуда послышались выстрелы малокалиберной зенитной пушки. Это заинтересовало меня, и я вышел на опушку леска, посмотреть на кого напали фашисты и, на всякий случай, осмотреться. На всякий случай…
Жертвой пикировщиков был стоявший неподалёку бронепоезд без паровоза. Для чего он стоял там?
Решив, что бережённого бог бережёт, я внимательно осмотрел местность и определил возможные пути отхода штаба. Вернувшись в штаб, а штаб стоял восточнее железной дороги, я увидел только что вернувшуюся автомашину, на которой оперативный дежурный старший лейтенант Рябинкин, дивизионный топограф, возил пакет с боевым донесением в штаб 3-го гвардейского корпуса. Рябинкин был возбуждён и, размахивая руками, взахлёб, рассказывал окружавшим его товарищам:
— Только мы выехали из штаба корпуса, откуда не возьмись, немецкий самолёт. Залетел спереди и на нас! Да с пулемёта! Чуть не попал, гад! Вылез я из кабины и смотрю. А он повернулся и снова на нас. Шофер жмёт вовсю, а потом, раз и на все тормоза. «Фриц» промазал. Шесть раз пикировал, да только не на тех напал!
Слушатели оживлённо сопереживали.
Старший лейтенант Рябинкин Дмитрий Алексеевич, мягкий, застенчивый и немного вяловатый, представлялся многим человеком, про которого говорят — «ни рыба, ни мясо». Но сейчас он выглядел по-иному. Иногда человек сам не знает, на что он способен, и в определённой обстановке сам себя открывает. Отправляясь в штаб корпуса, Рябинкин брал пакет с таким несчастным видом, точно я посылал его на смерть, и посылал незаслуженно! Он даже пытался отнекиваться. А его товарищи, работники штаба, своим авторитетом пытались помочь Рябинкину избежать поездки. Но не Рябинкин, так другой. Очередь-то была его!
Постепенно центр воздушных атак противника приближался всё ближе к месту расположения штаба. К сожалению, наблюдение в ту сторону было ограниченным из-за условий местности. Вскоре в наш лесок со всех сторон стали стекаться одиночные бойцы и небольшие группы. А потом, совсем близко, послышались выстрелы танковых пушек и пулемётная трескотня. На лесок также навалилась немецкая авиация и стала обстреливать его пушечно-пулемётным огнём с низких высот.
Шум, дым, огонь! Эту суматоху увеличивал продолжавший гореть и взрываться эшелон с боеприпасами. Танки противника вышли непосредственно к штабу и начали расстреливать в упор и давить гусеницами штабные автомобили. Весь немногочисленный личный состав штаба и управления, спасаясь от танков, перебрался через железную дорогу. Как раз здесь изгибавшееся полотно железной дороги проходило хоть и в неглубокой, но с крутыми откосами, выемке. Немецким танкам было оказано сопротивление и, поэтому, они действовали нерешительно. К начальнику связи дивизии майору Денежкину А. Л., находившемуся со своей радиостанцией, смонтированной на автомашине, стоявшей отдельно от остальных машин подошли два сержанта, командиры 45-мм пушек из 779 стрелкового полка подполковника Черкесова.
— Что нам делать, товарищ майор? У нас осталось по три снаряда. Неприкосновенных.
— Видите танки? — показал рукой Денежкин, долгое время служивший в артиллерийском полку: — Оставьте по одному снаряду, а остальными подбить по два танка. А потом галопом на Шахты.
Подбили не четыре, а три танка. Четырмя выстрелами! Молодцы, сибиряки!
Под прикрытием пушечных выстрелов майор сумел вывести свою радиостанцию и ещё несколько машин. И пушки ушли, целыми и невредимыми!
Немецкие лётчики нахальничали и ходили «по головам» отступавших, обеспечивая продвижение своих танков. Нашей авиации не было, как и зениток. Потом, несколько месяцев спустя я, вспоминая этот бой, удивлялся себе и другим командирам. Почему они не организовали стрельбу по вражеским самолётам из пулемётов и винтовок? Самолёты врага были довольно тихоходными и летали так низко и так близко, что совершенно ясно различались детали лиц немецких лётчиков: голова, глаза, прикрытые очками. Иногда немцы пролетали на расстоянии менее 50 метров!
Психология виновата или «издали» всё кажется яснее и проще?
Лесок, что шёл узкой полосой западнее железной дороги, был удобной позицией для ведения зенитного огня. Внештатный мой адъютант младший лейтенант Авдеев попросил разрешения открыть по самолётам огонь из ручного пулемёта. Я только пожал плечами, потому что думал о том, как выбраться отсюда, нельзя было терять ни минуты. А Авдеев пристроил в развилке дерева пулемёт и дал очередь, но кто-то из старших цыкнул на Авдеева и он снял пулемёт.
Что же, никто так и не стрелял по самолётам? Стреляли, но это было не так часто, как хотелось бы. Например, командир роты ПТР одного из наших полков, на моих глазах, утром этого же дня из противотанкового ружья подбил бомбардировщик. Это видел и командир корпуса генерал Замерцев. Пуля попала в двигатель самолёта, и немецкий лётчик вынужден был тут же приземлиться. Немец летел так низко, что ничего другого ему не оставалось сделать, даже парашютом нельзя было воспользоваться. А другой немецкий лётчик сел рядом и через несколько минут, взяв себе на борт пилота сбитого самолёта, взлетел с ним.
Когда танки противника ворвались в лесок восточнее железной дороги, находившиеся там красноармейцы начали отступать в направлении Шахты. По этим отходящим группам теперь, пользуясь своей безнаказанностью, сосредоточили удары самолёты. Чувствовалось, что вот-вот сюда пойдут и вражеские танки. Полковник Дементьев нервничал, нужно было принять решение о том, куда и как вывести штаб.
— Товарищ майор, как будете выбираться отсюда со своим штабом? — официально обратился ко мне комдив: — Вы имеете опыт и действуйте. Я не буду вам мешать.
Да, «драпопыт» был у меня солидный.
— Надо немедленно уходить отсюда, товарищ полковник, мы и так задержались… — Потом скомандовал: — Всем идти за мной, не разбредаться. Авдеев, пойдёшь со своими бойцами замыкающим, и смотри, чтобы все соблюдали порядок и маскировку!
228-я стрелковая дивизия формировалась в Красноярском крае, в боях ещё не участвовала, и личный состав не имел боевого опыта. И командно-политический состав, конечно, кроме нескольких сотен человек, направленных в дивизию из госпиталей. Полковника Дементьева война застала на западной границе, где он очень успешно командовал 99-й стрелковой дивизией. Об этом вспоминали в своих мемуарах маршалы Жуков и Баграмян, генерал армии Штеменко. Но, в первые же дни Николай Иванович был ранен в ногу и эвакуирован в госпиталь в Красноярск. Поэтому он, вполне резонно, не полагался на себя, а доверился моему опыту.
Вначале, маскируясь деревьями, мы пошли вдоль железной дороги, затем свернули на запад по лощине заросшей мелким кустарником. Неподвижно стоявший бронепоезд оставался левее, я не хотел подходить к нему, чтобы не привлечь к нашей группе внимание немцев, которые, без сомнения, наблюдали за ним, ведя огонь из леска, недавно покинутого нами. Бронепоезд, кстати, казался покинутым, паровоза у него не было.
Солнце зашло и начало темнеть, когда группа вышла на дорогу, идущую к городу Шахты. Как ни странно, на дороге никого не было и лишь когда стемнело, нам встретилась автомашина ГАЗ-АА.
Комдив остановил машину:
— Из какой части?
— Еланского полка, товарищ полковник! — ответил старшина, старший машины.
— Автомашину я забираю под штаб дивизии. Карин, садись за руль, — приказал полковник: — А ты, старшина, вместе с шофером, вылезайте и пойдёте пешком.
— Товарищ полковник! — взмолился старшина: — А как мне? Майор Шишкин с меня голову снимет!
— Вылезайте без разговоров, пока я не применил оружие! — неожиданно жёстко распорядился Дементьев.
Ночевали на ближайшей окраине города Шахты. За ночь удалось связаться только с одним полком и пришлось утешиться тем, что командиры частей знают свои последующие задачи и на завтра, 19 июля, найдут штаб дивизии на новом месте.
Утром я выехал на разведку, чтобы выяснить, нет ли немцев на дороге Шахты-Черкасск. Где-то на востоке громыхали взрывы и виднелись вражеские самолёты. А в городе Шахты царило удивительное спокойствие. Работали, похоже, все учреждения, были открыты магазины, часовые и ювелирная мастерская. Работал банк, народ шёл по своим делам. Но воинских частей не было, ни даже бойцов одиночек и одиночных повозок.
— Карин, — сказал я шоферу: — зайду-ка я в банк и скажу им пару тёплых слов. Больно уж они спокойны.
Но мне, как и в Новомосковске в сентябре 1941 года, не поверили.
— Что за чушь вы городите! Я только что звонил в горком, — возмутился управляющий банком, а милиционер, со всей возможной подозрительностью, приглядывался ко мне.
— А ну их к дьяволу, поехали! — выйдя из банка, приказал я Ивану.
Действительно, стоит ли связываться, памятуя об опыте сорок первого года? Если шахтинцы ориентировались на Совинформбюро, то по этим сообщениям бои шли ещё на Украине. Трудно понять Совинформбюро, почему оно задерживало сообщения об оставлении наших городов и, часто, не указывало время их взятия немцами. То ли в этом был свои резон, то ли «стеснялись»? На практике эти «резоны» приводили к неприятностям, мягко выражаясь.
Карин так же забежал в «Ювелирторг», но то же без толку. Надо было бы заехать в горком, но не догадались.
Я возвратился к месту ночёвки и, когда все погрузились, штаб дивизии двинулся на новый командный пункт.
К железнодорожной станции Шахты мы подъехали в тот момент, когда там раздался сильный взрыв, за которым последовала серия малых. Остановившись у стоявшей на улице грузовой автомашины, комдив отправил на разведку старшего лейтенанта Ленкова. Тот быстро возвратился и доложил, что «рвут» наши.
Но, пока исполняющий обязанности начоперотделения Ленков ходил на станцию, полковник Дементьев заинтересовался чужой автомашиной, высмотрел, что ключ зажигания был на месте, с в кузове лежали только две бочки с автолом.
— Или пьянствуют, или побежали прятаться, услышав взрывы, — заключил комдив: — Сможешь угнать машину, Рогов, на одной мало?
— Попробую, — сказал я.
— Тогда садись и погоняй. Километров через десять подождёшь нас.
Включив зажигание, я нажал на стартёр и был таков. Кстати, успел заметить выбежавших из дома, напротив которого стояла автомашина, двух танкистов.
Дорога, по которой было намечено ехать в направлении Новочеркасска, шла рядом с железной дорогой. Я доехал до первого перекрёстка, это было, примерно, в 6–7 километрах южнее города Шахты, где и остановился. Здесь уже стояла автомашины с политотдельцами и работниками 4-ого отделения штаба дивизии, так называемый второй эшелон командного пункта. Старшим у них был начполитотдела дивизии старший батальонный комиссар Рудницкий, профессор Киевского госуниверситета.
Вскоре подошли остальные автомашины. Множественное число здесь употреблено потому, что объявилась радиостанция Денежкина и «эмка» с комиссаром дивизии старшим батальонным комиссаром Кутьиным. Накануне, ещё до боя в Горной, Кутьин уехал по своим комиссарским делам и только теперь вернулся.