8.8 Командарм генерал Коротеев. Полковник Василян. Уход из 89-й стрелковой дивизии

8.8

Командарм генерал Коротеев. Полковник Василян. Уход из 89-й стрелковой дивизии

Полковник Василян командовал сформированной в Ленинакане дивизией, тоже армянской. С первой же встречи полковник дал мне понять, что он не допустит со мной никаких отношений, кроме служебных, строго уставных, и тем самым сразу же настроил меня на то, чтобы начать предпринимать шаги к уходу из дивизии.

Можно говорить сколько угодно о долге, о том, что мы служим не какому-то одному лицу, а Родине, и поэтому должны отбросить всё личное, или подчинить личное главной цели. Главная наша цель, это разбить врага. Поэтому необходимо работать там, куда тебя поставили. Всё это так. И всё-таки, если командир хочет видеть в подчинённом помощника, а не просто штатную единицу, тогда работа будет спориться, производительность труда и его качество будет намного выше.

Я твёрдо стою на том, что если у командира с начальником штаба не установилось полное взаимопонимание, то толку от их совместной работы не будет. Командир и начальник штаба должны дружить, или, по крайне мере, уважать друг друга и доверять друг другу.

Когда приехал полковник Василян, я находился в доме, отведённом мне для работы, и трудился над плановой таблицей боя. Посыльный, прибежавший за мной, первым сообщил мне о приезде нового командира дивизии и передал приказание полковника явиться на доклад с данными о боевом и численном составе соединения.

Требуемые данные были готовы, и я поспешил к полковнику. Это был уже отяжелевший с годами человек с властным лицом. Такие лица, и такой взгляд, и такие жесты, вырабатываются у многих старых командиров, долгие годы имевших в подчинении сотни и тысячи людей.

Я представился. Представился будничным порядком, не помышляя о том, какое впечатление произведу на полковника.

— Товарищ майор! Я всегда обращаю внимание на то, как входит подчинённый к начальнику и как он стоит перед начальником. Это сразу говорит о многом! — сказал комдив.

Смысл не сразу дошёл до моего сознания. Все мои мысли были направлены на то, чтобы полнее и точнее доложить о состоянии дел в штабе и дивизии. Проследив за взглядом Василяна, я догадался, что он смотрит на мои ноги. Оказывается мною не была соблюдена основная стойка бойца. Один носок ноги был развёрнут в «поле» более другого! Я удивлённо посмотрел на своего нового начальника. И понял, что он сразу решил «поставить меня на место», то есть принизить, унизить, несвоевременным и неуместным замечанием.

Решение об уходе из 89-й стрелковой дивизии я принял, кстати, ещё тогда, когда узнал о массовом переходе военнослужащих на сторону врага. «Лишь бы всё благополучно кончилось!» Но, потом, когда Каганович сказал, что на меня «надеются», решил пока не предпринимать никаких конкретных шагов. А вот теперь положение изменилось.

Через три дня, когда полковник Василян ознакомился с состоянием дел в дивизии, я ему доложил:

— Товарищ полковник, ставлю вас в известность, я решил уйти из дивизии.

— Значит, с Саркисяном вы могли работать, а со мною не хотите?

— Саркисян или вы, это не имеет особого значения. Но Саркисяна интересовало моё знание штабной работы, а не моя строевая выправка!

— Я высказал вам своё первое впечатление. Но вы можете доказать в процессе работы, что я ошибался.

— К сожалению, у меня не такой характер. Работа на показ у меня никогда не получалась.

— Я вас не понимаю.

— Когда мне говорят «докажи», я воспринимаю это как требование похожее на «докажи, что ты не верблюд». Такое доказать тому, кто предубеждён, очень трудно. А доказывать что то благожелательно расположенному начальнику? Доброжелательный никогда не потребует каких-то особых доказательств.

— Как поступаете в подобных случаях вы?

— Не тороплюсь делать выводы. Человеку вообще, а на войне в особенности, не нужна такая работа, которая делается для того, чтобы что-то кому-то доказать. Человеку нужно доверие. Человеку хорошо работается тогда, когда ему не приходиться быть в вечном напряжении и тратить душевные силы, стараясь угадать, понравиться ли проделанная работа начальнику или нет?

— Хорошо, товарищ майор, я доложу командующему. Вы слишком обидчивы. Скорее, капризны!

Полковник Василян в тот же день позвонил командующему, а командующий — мне: — Тебе, Рогов, очень приспичило?

— Да как сказать, товарищ генерал… Выходит, приспичило.

— Такие вопросы решаются не скоро. Начальники штабов дивизий назначаются и перемещаются приказами фронта. Я скажу Коломинскому, чтобы он написал мало-мальски обоснованную бумагу, и сегодня отправил её. Остальное будет зависеть от них.

— Товарищ генерал! Отзовите меня и поставьте штаб фронта перед свершившимся фактом! — взмолился я.

— Ишь ты, какой умный! — И, помолчав, генерал добавил: — Ну ладно, что-нибудь придумаем. Пока работай.

Теперь вы подумаете о том, какой странный состоялся разговор у этого Рогова с генералом Коротеевым. Так разговаривают люди, хорошо знающие друг друга. И правильно. Наши дороги неоднократно пересекались и, если не часто встречались лично, то по служебным делам были хорошо знакомы. Так генерал Коротеев был командующим 12 армией и ужинал у нас в штабе, когда я служил в 261-й стрелковой дивизии, когда она находилась на переформировании в Ворошиловграде. И совсем недавно мы тоже встречались. Генерал Коротеев приезжал в Гора-Горрскую, когда мы с Акоповым проверяли ход боевой подготовки в одном из полков.

А дело было так… Стоим мы, смотрим, как идут занятия, а к нам подъезжает легковая автомашина и из неё выходит генерал Коротеев Константин Аполлонович, которого я сразу узнал. Конечно, я подал команду «смирно» и направился к генералу с докладом. Генерал подал мне руку и проговорил:

— Вот, Рогов, как говориться — гора с горой не сходятся! Когда мы с тобой виделись в последний раз?

— Всего один раз и виделись, товарищ генерал.

— Верно, один раз. Зато не один раз соприкасались заочно! А ты, смелый, как я погляжу. Не побоялся сказать правду товарищу Кагановичу. Между прочим, полковник Ляскин отзывается о тебе с похвалой!

Поговорили мы о том, о сём, и генерал стал прощаться. А на прощание сказал:

— Надо тебя выручать отсюда. Как бы не сделали тебе какой-нибудь пакости. У тебя ординарец надёжный? В мирное время у тебя служил? Тогда ладно. Пусть он тебя охраняет даже тогда, когда ты идёшь в уборную. Понял?

Командующий уехал, так и не побывав в Гора-Горская.

Теперь, надеюсь, вам не кажется уже странным наш разговор с генералом Коротеевым по телефону. И не кажется слишком смелым моё заявление полковнику Василяну. Да уж, не стоит греха таить, довольно нахальных разговоров с непосредственным начальником! Чувствовал я, что можно охальничать.

Ещё до выполнения дивизией первой оборонительной задачи я собирался побывать в обороняющихся подразделениях, но так и не собрался. Всё откладывал на завтра, а завтра находились причины отложить ещё на завтра. Но там оборонительные позиции хорошо просматривались с наблюдательного пункта командира дивизии, а на новом рубеже такой возможности не было из-за пересечённого рельефа местности.

Путь свой я, в сопровождении Козлова, начал от Вознесенской, двинувшись по дороге на Малгобек. Хотя обе воюющие стороны и оборонялись, фашисты интенсивно обстреливали позиции 89-й стрелковой дивизии и её соседей пулемётным и артиллерийско-миномётным огнём. И в наших частях ежедневно были убитые и раненные. Этому способствовало беспечное или, скорее, безразличное отношение командиров и бойцов к маскировке.

Дорога Вознесенкая-Малгобек обстреливалась врагом ещё и потому, что по ней почти непрерывно двигались группы бойцов, двигались вопреки предупреждениям командиров об опасности.

По дороге ходили не только одиночки, но и толпы, сопровождавшие раненных и… убитых! Я попытался было вернуть на позиции одну такую группу, кричащую и причитающую над покойником. Но идущие подняли ещё больший шум-гам, стали доказывать что-то друг другу, размахивая руками и упоминая мою должность: «Начальник штаба! Начальник штаба!»

— Пойдёмте, товарищ гвардии майор. Они всё равно по-русски не понимают! — позвал меня Козлов.

Иван был прав. Но не потому, что бойцы не понимали по-русски, а потому, что это было, возможно, вмешательство в их обычаи.

— Как ты думаешь, гвардии Иван, что они доказывали друг другу?

— Не знаю.

— А мне кажется, что некоторые из них уговаривали других вернуться.

Я прошёл только до половины оборонительной полосы, задержавшись на КП артиллеристов. Там я застал начальника артиллерии дивизии полковника Данилияна, сидевшего у стереотрубы с майором, начальником штаба артполка.

Через стереотрубу хорошо была видна восточная часть Малгобека, разрушенная артиллерией наших предшественников, в том числе здание школы. По городу расхаживали и разъезжали гитлеровцы, они устроили в школе казино и каждый вечер веселились в нём, пока их не «подкараулили» артогнём и не отправили на тот свет несколько десятков фашистских офицеров.

Начальник артиллерии дивизии решил продемонстрировать мне работу своих подразделений и приказал артиллеристам нанести огневой удар по НП противника силами одной батареи. Но уже темнело, и я сказал:

— Ладно, в следующий раз посмотрю. Не видно ни черта!