Счастье и несчастья «Сталкера»

Счастье и несчастья «Сталкера»

Со страстью взялся Тарковский за новую работу, и напрасно теперь Ермаш предлагал ему снимать «Идиота» и, может быть, вообще все, что он хочет из Достоевского, кроме, разумеется, «Бесов». «Вот „Бесов“ я бы снял, — говорил Андрей, — но что бы они делали с этим фильмом?!» А «Идиота» снимать было поздно. Внутри себя, для себя он был уже пережит им, снят, и время было упущено.

Аркадий и Борис Стругацкие довольно быстро написали первый вариант сценария, а при прохождении инстанций — и второй, и третий. После брака кинопленки обозначились новые варианты, и последовало полное переосмысление первоначального замысла. Аркадий Стругацкий уже после смерти Андрея рассказывал о работе с Тарковским с восторгом. «Мы написали восемнадцать (!) вариантов сценария, потому что так требовал Андрей», — говорил он на одной из творческих встреч на «Мосфильме» или в Союзе кинематографистов, уж не помню, где точно. Но число «восемнадцать» запомнил.

С началом работы над сценарием Андрей бросился выбирать натуру для будущего фильма. В этот раз он полетел искать место съемок в Средней Азии. И в конечном счете очутился в северном Таджикистане, в городке Исфара — в 110 километрах от Ленинабада, ныне Худжента, недалеко от границ с Узбекистаном и Киргизией. И совершенно не случайно. Исфара — излюбленное место съемок кинематографистов среднеазиатских республик, можно сказать кинематографическая Мекка. Отсюда, от Исфары и до Коканда, начинались басмаческие тропы, много пуль просвистело здесь и много было пролито крови в конце 20-х и даже в начале 30-х, когда устанавливалась советская власть. Но места эти интересны не только легендами о прошлых боях, вдохновлявших постановщиков приключенческих фильмов.

Андрея заинтересовала здесь уникальная природа — под Исфарой есть все, что так ценят любители пластических искусств: пустыни и оазисы, глубочайшие каменные русла высохших рек и вдруг — неожиданно вздыбившиеся горные породы, похожие на головы каких-то животных, — голова громоздилась на голове. Это ветры выдули мягкую породу, обнажив крепкое цветное нутро.

Особенно примечательны были гряды так называемых красных гор. Основу их составляли глины, преимущественно красные, с различными вкраплениями глин другого цвета и каменных пород. На ярком солнце горы были белесовато-красные, солнце выжигало цветные оттенки, но в пасмурную погоду вся эта горная громада с ущельями выглядела пустынным, мрачным, совершенно марсианским пейзажем.

С Тарковским ездил фотограф группы, на многих картинах работавший с Андреем, Владимир Маркович Мурашко. Он снял и напечатал большую цветную, на пленке «Кодак», фотографию этого пейзажа, Андрей показал мне ее. Фотография о многом говорила. В ней были и загадочность, и мистика, напряженность будущего действия и настроения фильма. Она абсолютно выражала первоначальные представления Тарковского о среде будущей картины. Но в пейзажах «Сталкера», который вышел через несколько лет на экран, не оказалось ничего фантастического. Зритель увидел знакомую пересеченную овражистую землю, заросшую дикой влажной травой, с ручьями и болотами. Почему? Потому, что пришлось снимать в другом месте, а не в Исфаре.

В Исфаре случилось землетрясение. Разверзлась земля и поглотила киргизский поселок на окраине города вместе с людьми, скотом и домами. (Через шесть лет, когда я снимал в Исфаре «Двойной обгон», после нашего отъезда новое землетрясение уничтожило другой поселок и ковровый завод в городе Кара-Корум рядом с Исфарой.) Несчастье изменило планы группы. Новую натуру нашли под Таллином. Она и снята в фильме. Я не пишу историю многострадального «Сталкера», я просто вспоминаю, регистрирую цепочку обрушившихся на картину бед. Все это отражалось на Андрее, а значит, и на всех его родных.

К этому времени моя десятилетняя безработица на «Мосфильме» кончилась, я снял одну картину, через год вторую, а «Сталкер» все еще рывками двигался к цели.

Несчастья «Сталкера» продолжались. Случился брак пленки «Кодак», который погубил всю работу летне-осенней экспедиции 1977 года под Таллином. Брак признали не сразу — никому не хотелось быть виноватым. Андрей винил оператора Рерберга — за то, что не были произведены пробы пленки (проверять эталонную пленку было не принято). У Тарковского был сложный и не во всем обоснованный список претензий к Рербергу, с которым он снял «Зеркало». С оператором пришлось расстаться. Опять остановка и нервотрепка, новые поиски оператора и художника — Леонида Калашникова и Шавката Абдусаламова, того самого, которого он хотел взять художником на «Иосифа и его братьев», и новая их замена. Группу трясло. Наконец оператором стал Александр Княжинский, художником — сам Андрей, от безвыходности и оскорбленного самолюбия. Все эти волнения не прошли даром: весной у Андрея случился микроинфаркт, и он очутился в клинике Владимира Бураковского, знаменитого кардиолога. Ходили мы к Андрею в больницу вместе с его старшим сыном Арсением, но увидеть его не удалось — был карантин. Выйдя из больницы, Андрей какое-то время лежал дома, потом начал вставать, гулять с собакой по Ленинским горам, теперь опять Воробьевым, благо они недалеко от дома. Параллельно группа вела подготовку к работе. И летом 1978 года Андрей выехал снимать второй (восемнадцатый вариант сценария, по подсчетам А. Стругацкого) вариант «Сталкера», уже двухсерийного, на деньги, добавленные на вторую серию. Тут уж ему шли навстречу, и идея помочь пришла в этот раз от работников самого Госкино.