«Эхо войны»

«Эхо войны»

В марте 1958 года в нашей мастерской собрались мастера и студенты — для важного разговора о предстоящих курсовых работах. Было шумно и, как всегда, сильно накурено. С темами курсовых у нас было плохо: вроде их и много, а конкретного ничего нет. Существовало два типа тем или идей: одна — советская, героическая, другая — непонятно какая. Всем подспудно мерещилось что-то неопределенное, непременно гениальное. Сейчас это «неопределенное» сформулировать легче: хотелось обращения к экзистенции человека, к его внутреннему неидеологизированному миру, а не просто к внешней героической теме.

В конце того затянувшегося допоздна обсуждения, курения и безнадеги Ромм сказал:

— В «Комсомольской правде» напечатан очерк журналиста Аркадия Сахнина о найденных в Курске немецких снарядах. Экскаваторщик копал траншею на оживленной городской улице, и ковш экскаватора обнажил головки снарядов, лежавших друг на друге. О своей находке рабочий сообщил властям. Журналист описывает эвакуацию жителей и опасный труд саперов по разминированию. В финале очерка снаряды вывозятся за город и взрываются. Прочтите, подумайте, — закончил Михаил Ильич.

Из всего курса, кажется, только мы с Андреем заинтересовались этим очерком. Достали газету, открыли нужную страницу. «Эхо войны» — заголовок жирным шрифтом на всю полосу. Тревожная героическая интонация: подвиг советских саперов, смертельный риск при обезвреживании мин и снарядов, спасение города и его жителей. Капитан Горелик, руководитель операции, награжден орденом.

Мне очерк в качестве основы будущего сценария понравился. Но, хорошо зная Андрея, его тонкий вкус и приверженность к высокому искусству, я сильно сомневался, что эстет Тарковский возьмется за эту довольно банальную, дежурную тему. К моему удивлению, он — правда, скептически хмыкнув, — сказал: «Да, Саша, давай сделаем!»

И тут мы задумались. Что такое героизм в мирное время? Что это такое в художественном отношении? Было в наше время немало фильмов, где все присутствовало, что положено: героизм, товарищеская взаимовыручка, высокие слова о любви к Родине. Не было только главного — искусства. Позже на экраны страны вышел фильм, тоже на основе газетной сенсации. Где-то на Дальнем Востоке штормом сорвало с причала военную баржу. Случилось это ночью, баржу унесло в открытое море, и две недели, без связи и управления, она болталась одна-одинешенька в просторах океана. На барже оказалось четыре солдата, фамилии трех я помню: Зиганшин, Поплавский, Крючков, четвертого забыл. Память сохранила их фамилии еще и потому, что популярная песенка тех лет еще долго пелась в народе: «Зиганшин — буги! Поплавский — рок! Зиганшин съел один сапог!»

Воздушная разведка США обнаружила баржу, и военный корабль американцев поднял наших солдат на борт. Их обогрели, накормили. «Американские моряки спасли русских!» — кричали газетные заголовки.

Об этом случае узнал весь мир. И вскоре появился на советских экранах фильм — малоинтересная картина, которая кончалась апофеозом дружбы между советским и американским народом, — это были времена хрущевской «оттепели».

Мы же хотели превратить очерк Сахнина в полнокровный сценарий, а для этого нам нужен был не только опытный, но и талантливый сценарист. На наш дерзкий взгляд, такой жил в доме Андреева отца на «Аэропорте» — Александр Галич, известный драматург, автор пьес и сценариев (знаменитым бардом он стал позже). Встреча была короткой, и таким же осталось мое впечатление. Помню шикарно обставленную квартиру со сверкающим зеркальным паркетом, большой портрет жены Галича на стене писательского кабинета. Сам Александр Аркадьевич — красивый, ухоженный, с щегольскими усиками. Говорил мягким, бархатным голосом. Работать с нами отказался.

Пошли к Татьяне Сытиной, известной тогда сценаристке. Вернулись с тем же результатом. Говорим Ромму, что напишем сценарий сами. Михаил Ильич нас предупредил, что на кафедре сценарного мастерства будут возражать, и посоветовал поискать сценариста среди дипломников. А мы уже начали сами что-то придумывать, нашли драматургическую основу материала — страх смерти. Нам еще на первом курсе Ромм говорил, кого-то цитируя: «Страх и голод правят миром».

Первым делом мы пошли в кинотеатр «Ударник» посмотреть еще раз французскую картину Жоржа-Анри Клузо «Плата за страх», сделанную на сходном материале. Посмотрели. Молча идем после просмотра. Дошли до середины Каменного моста над Москвой-рекой. Долго стоим у парапета, молчим. Под мостом проплывает речной трамвай. Андрей глядит вниз на воду. Потом осмотрелся по сторонам и сплюнул вниз. Пристально наблюдал, как бомбочка-слюна летела, удаляясь, меняя движение от ветра… Упала.

— Ну, давай поговорим, — повернулся ко мне. — Как тебе понравилась картина?

— Картина классная, — говорю, — но ведь это «капиталистические джунгли»… Там все решают деньги.

— Да черт с ними, — перебивает, — с джунглями. Один Ив Монтан чего стоит!

— В нашей картине, — гну я свое, — деньгами и не пахнет. Наши люди не какие-нибудь, а советские, и выполняют свой долг бескорыстно, согласно уставу и присяге. Все правильно и хорошо…

— Ну и что? Что из этого?

— Да скучно, характеров нет, все одинаковые, все положительные.

— А вот тут ты ошибаешься! Из этого всего можно выжать много неожиданного, понимаешь?

До вечера мы гуляли по городу и болтали о том о сем, в том числе и о французском кино. Андрею очень нравилась картина «Их было пятеро» и тот эпизод, где один из героев выходил на сцену, засунув руки в карманы. И читал стихи, и кому-то в зале они не нравились, а он всё читал и читал… Ну нравилась ему поэзия, и любил он быть самим собой в любой обстановке…

На следующий день мы узнали, что сценарная кафедра дает нам сценариста. Им оказалась красивая молодая женщина Инна Махова. Работали мы вместе, а когда фильм был закончен, Андрей настоял, чтобы в титрах стояли и наши фамилии. Я уговаривал Андрея быть великодушным и снять фамилии, чтобы Махова могла защититься на кафедре самостоятельно, без соавторства, но Андрей был неумолим: «Ведь это и наша работа». К счастью, это не помешало Инне защитить диплом.