Еще урок
Еще урок
26 февраля после полуночи полк подняли по тревоге.
— Разведка установила, что противник усилил перевозку своей техники в Крым через Керченский пролив, — коротко ознакомил с обстановкой Канарев. — Из Крыма в Тамань доставляются боеприпасы, горючее, снаряжение, продовольствие. Нам приказано произвести минные постановки в Керченском проливе. Первым взлетает Чумичев, затем Беликов, Василенко, Черниенко, Саликов, Трошин, Андреев, Минаков, Бабий. Обратите внимание на противовоздушную оборону пролива и особенно — на пилотирование самолета в лучах прожекторов на малых высотах. Остальное укажет майор Колесин.
Начальник штаба полка, начальники разведки и минно-торпедной службы дали свои указания, и мы приступили к расчетам и прокладке маршрута.
Мне было приказано лететь на самолете второй эскадрильи, только что полученном с завода. Летчики всегда с осторожностью относились к незнакомым машинам. Даже каждый автомобиль имеет свой индивидуальный «характер». А тут — самолет. Новый. И предстоит взлетать в темную ночь с тяжелой миной, едва не касающейся земли...
Предполетную подготовку проводил минер эскадрильи капитан Леонид Лебедев. Накануне войны он закончил минные классы, был влюблен в свою профессию.
— Начнем с истории, — обратился сначала ко всем. — Вот хотя бы один примерчик. К весне двадцатого года Красная Армия очистила от белогвардейцев все побережье Азовского моря — от Геническа до Керченского пролива. Но в апреле враг высадил десант и захватил [154] Геническ. Красная Азовская флотилия в ту пору только еще создавалась, серьезного сопротивления на море оказать не могла. Но ей была по силам другая задача — перекрыть длинными заграждениями море от Белосарайской косы до Долгой. Флотилия выставила более двух тысяч мин, на которых погибло шесть кораблей противника и четыре получили серьезные повреждения. Белые так и не сумели прорваться в Таганрогский залив и высадить десант в тылу наших войск...
Тщательно проверив знание экипажами мест предстоящей минной постановки и напомнив все необходимые инструкции, закончил более свежим примером:
— По данным разведотдела флота, на наших минах в Керченском проливе с декабря по февраль подорвались и затонули три десантные баржи противника.
После чего и отправились на аэродром.
Самолет, на котором мне предстояло лететь, стоял в стороне от капониров эскадрилий, почти у самого берега. Незнакомый техник доложил о готовности машины. Я проверил общее состояние самолета, заправку горючим и маслом. Каждый член экипажа осмотрел свой пост.
— При подвеске мины проверяли ее на отцепку? — спросил Володя Ерастов.
— Точно не знаю, — пожал плечами техник. — Специалисты из минно-торпедной сказали: принимай, порядок. Мне ничего не оставалось, как расписаться за подвешенную мину...
— Что будем делать, командир?
Что тут делать?
— Сам знаешь, Володя, штурман обязан участвовать в подвеске мины и расписываться за нее. Но уже время выруливать. Выходит, и нам ничего не остается...
Первые машины уже взлетели. Выруливаю в самый конец поля и направляю самолет в сторону морского маяка, на створный огонь. Взлет на перегруженной машине [155] проходит благополучно. Берем курс к цели. На высоте около тысячи — сплошная облачность. Решаем лететь под ней вдоль побережья, на удалении пяти — восьми километров, затем сразу выйти в заданный район.
— Хоть глаз коли, — вздыхает Володя.
— Не уверен, что выйдем?
— Ориентироваться трудно. Будем надеяться на расчеты.
Пролетая возле Туапсе, где наша противовоздушная оборона особенно отлажена в ожесточенных боях с вражеской авиацией, даю указание штурману сигнализировать ракетой: самолет свой. Не успевает он этого сделать, как попадаем в лучи прожекторов. Меня ослепляет, приборная доска сливается в пятно. Штурман суетится, заряжая ракетницу. Открывает боковую форточку, слышится свист воздуха, врывающегося в кабину. Тянет руку к форточке, взводит курок, выстреливает. Яркая вспышка, сноп искр, фейерверк...
Не сразу понимаю, что произошло. Ракета носится по кабине, как бешеная. Оказывается, Володя не попал в форточку. Придя в себя, он бросился на ракету, чтобы загасить ее, но промахнулся. Хвостатая комета продолжает крутиться по стенкам конусообразной кабины. Вот-вот возникнет пожар...
Меня по-прежнему ослепляли прожекторы. По курсу появились разрывы снарядов: зенитчики приняли наш самолет за чужой. Наконец Ерастову удалось броситься на догорающую ракету, кабина наполнилась дымом. Я сделал противозенитный маневр с разворотом в море. Разрывы остались в стороне, затем отстали и прожекторы.
— Ну штурман!..
— Понимаешь, не рассчитал, командир... Прожектора ослепили...
— Не слишком ли часто приходится тебе каяться, [156] штурман, в последнее время? — уже не стесняюсь стрелков. — Уточни, как следует, курс!
Ерастов молча утыкается в карту, подсвечивая себе бортовым светильником.
К Керченскому проливу подходим с юга. И сразу же впереди вспыхивает несколько прожекторов. Лучи качаются, прощупывая тьму над проливом.
— Учуяли фрицы! — хмуро констатирует Панов.
Да, уж не повезет, так...
Штурман доворотами выводит самолет на цель. Высота двести метров. Вдруг один из голубых ножей, черкнув по горизонту, натыкается на нас. Спустя мгновение мы уже в перекрестии нескольких лучей.
Противовоздушная оборона оживает. Скорострельные «эрликоны» тянут трассы вдогон лучам...
— Сейчас, сейчас... — голос штурмана. И наконец: — Мину сбросил!
Готовлюсь резко отвернуть в сторону. И вдруг осознаю: характерного рывка самолета не ощутил.
— Продублируй аварийно!
— Продублировал, командир!
Нет, сброса не было. Потеря тысячекилограммового груза не может не ощутиться летчиком.
Маневрирую, вырываясь из огненных клещей. Нет, и по маневренности машины ясно: груз на борту. После нескольких виражей резко бросаюсь к воде. «Фокус» лучей остается вверху...
Крутым разворотом уходим в Азовское море.
— Так что с миной?
— Черт ее знает, — неуверенно отвечает Ерастов. — Сейчас уточню.
— Мина не падала, командир! — подтверждают оба стрелка. — Мы все время следили за задней полусферой.
Штурман пытается разглядеть место подвески мины через оптический прицел. Но в едва занявшихся рассветных сумерках ничего различить не может. [157]
На помощь пришел Панов. Попросил штурмана слегка приоткрыть створки бомболюков, спустился в них, посветил фонариком в щель. Мина висела под фюзеляжем.
— Что будем делать, командир?
— Вернемся в пролив, штурман. Не везти же ее обратно на аэродром!
Разворачиваемся.
— В чем, по-твоему, причина?
— Что-то неладно с держателем. А может, в электроцепи...
К цели заходим со стороны Азовского моря. Лучи прожекторов еще шарят по небу. Ложусь на боевой курс, пытаюсь освободиться от мины, резко беря штурвал на себя, создавая перегрузку самолету. Все попытки бесполезны. Светает, вот-вот могут появиться истребители. Делать нечего, надо уходить.
Весь обратный путь думал о посадке. Если мина зависла на замке, то при касании самолетом земли непременно сорвется и попадет под хвост. Чем это грозит, ясно всем. С тех пор как покинули Керченский пролив, никто не произнес ни слова.
Перебрав все возможные варианты, предложил экипажу покинуть самолет на парашютах. Ребята категорически отказались. Погибать, так всем.
Показался аэродром. Передаю на землю, что буду садиться с миной. Заход на посадку — со стороны гор, по длинной посадочной полосе. Приземляться на минимальной скорости с полуопущенным хвостом. Только на основные колеса, без торможения. Как можно мягче коснуться земли. Зайти с наибольшим запасом пробега...
До земли остаются считанные сантиметры. Буквально глажу штурвал. Колеса касаются полосы у самой кромки аэродрома. Настолько плавно, что даже сам в первый момент не ощущаю скольжения. Легкое потряхивание, самолет катится по земле. В конце пробега начинаю [158] слегка притормаживать. Машина останавливается на границе поля.
— Пятерка, командир! — кричит Коля Панов. — Притерли, как миленькую!
Выхожу из оцепенения.
— Можно вылезать.
Через минуту весь экипаж и подбежавший техник сгрудились под фюзеляжем.
Мина висела на кончике крюка.
— Ух ты! — первым нарушил молчание штурман. — Вот уж правду говорят — в рубашке родились!
Встретив мой взгляд, опустил глаза. Я не стал напоминать ему, что в рубашке родились сегодня мы дважды.
Вскоре подъехали полковник Токарев и подполковник Канарев. Я доложил командиру о всех происшествиях в полете. Осмотрев подвеску мины, комбриг приказал командиру полка расследовать причину несброса и произвести тщательный разбор этого случая со всем летно-техническим составом.
Перед отъездом Николай Александрович Токарев подошел ко мне.
— Везучий ты, Минаков! Уж как там решит командир полка, а от меня за посадку спасибо. Надеюсь, что урок пойдет всем нам впрок.
В результате расследования оказалось, что был неисправен замок-держатель. На разборе детально проанализировали ошибки летно-технического экипажа и минеров.
Досталось и нам и им.