Из биографии доктора Челушкина
Из биографии доктора Челушкина
1 января наш экипаж заступил на дежурство — пятнадцатиминутная готовность к вылету на воздушную разведку. Накануне я, видимо, простудился, да как-то странно: затек левый глаз. В обычное время на стоянке дежурных самолетов появилась санитарная машина: начальник нашего базового лазарета капитан Челушкин был человеком пунктуальным и медицинское обеспечение полетов осуществлял, как правило, лично сам.
Душевный, общительный человек и бывалый: еще в тридцать девятом, окончив военно-медицинскую академию в Ленинграде, возглавлял полевой госпиталь на войне с белофиннами.
Наметанный взгляд его сразу остановился на мне.
— Что с глазом, Минаков?
— Не подумайте, что после праздника, — отшутился я.
Он подошел, пальцем приподнял распухшее веко.
— Воспаление...
И не успел я оглянуться, как его ловкие руки проворно обмотали мне голову бинтом — наискось, вроде пиратской повязки.
Как раз поступила команда на вылет: маршрут был указан заранее. Я натянул на повязку шлем, занял свое место в кабине. [83]
Челушкин тоже оглянуться не успел, как наша машина взлетела.
Да, непривычно вести самолет — то на приборы взгляд, то вперед. Будто раньше один глаз не отрываясь следил за приборами, другой — за воздухом и землей.
Штурман почувствовал мою неуверенность, оглядывается назад. Может, и в самом деле я поступил как мальчишка?
— Считай, что я ранен, Гриша, — подбадриваю его, как умею.
— В случае чего взять управление?
— Но-но, не балуй!
Вроде постепенно привык. Над целью и вовсе забыл про глаз. Нормально маневрировал между разрывами, менял направление, высоту. Можно было, конечно, сорвать повязку, но что толку: чувствую, глаз совершенно затек.
Выполнили задание, курс на аэродром.
— Смотри, не промажь, командир, при посадке: стереоскопичности-то ведь нет!
— Зато внимание не рассеивается!
И, как назло, едва успел зарулить, как возле стоянки появилась «эмка». Вместе и затормозила со мной.
Делать нечего, спускаюсь, докладываю.
— Ранены?
Вопрос явно ехидный: сам и перевязался, что ли?
— Нет, товарищ подполковник.
— Значит, в таком виде и вылетали?
— Доктор перевязал, и как раз...
Командир полка помолчал, пристально глядя в единственный мой натруженный глаз: «Ну что с тобой сделать за это?»
— Только не отстраняйте от полетов! — поспешил в откровенном расчете на то, что начальство подсказок не любит. [84]
— А если бы истребители?
— Естественно. Вступили бы в бой...
Взгляд подполковника сделался чуть не брезгливым. Будто он сам был тем асом, которому предстояло походя срезать меня.
— Марш в лазарет! За недозволенный вылет объявляю замечание.
Уф-ф, пронесло!
— И это благодарность за самоотверженность! — острил по дороге штурман. — И вдруг спохватился: — Курорт не отменят?
— Не думаю, — рассеянно ответил я. — В крайнем случае заменят арестом.
В лазарете не задержали. Сделали какую-то примочку и отпустили. Вечером в нашей «кают-компании» меня навестил Челушкин.
— Как дела, Минаков?
— Замечание.
— А мне выговор!
Все расхохотались — «кают-компания» была полна народу, полетов в тот вечер не было.
— Вылечил подполковник обоих!
— Доктору прописал дозу побольше!
— Ну, так аптека ж своя...
— Ничего, — не смутился Челушкин. — В жизни не то приходилось...
— Расскажите, Константин Александрович! — Все сразу забыли про выговор и про мой глаз: доктор в полку слыл незаменимым рассказчиком. Сгрудились вокруг самодельного стола, притихли так, что стало слышно потрескивание соли в «катюше» — ее насыпали, чтобы не вспыхнул бензин.
— Про выговор, — выдержал паузу доктор, — пожалуй, не стоит. Неинтересно, как понимаете сами. Да и не очень-то, знаете, справедливо. Я ведь только перевязал, а он, Минаков, вдруг как с места рванет и в машину... [85]
Как я мог его не допустить к полету? Разве что поступить, как с тем фрицем...
— С каким? — раздались голоса. — Вы что, доктор, и фрицев лечили?
— Приходилось, — виновато потупился Константин Александрович. — Одного. Я ведь в жизни не только выговора получал. Он-то, Канарев Виктор Павлович, человек у нас новый, может о том и не знать. А у меня благодарность есть!
— Да ну? От кого? За что? — изумленно загудели летчики, у многих из которых на кителях блестело по паре высоких боевых наград.
— От самого комбрига! — значительно поднял вверх палец рассказчик. — Правда, он был тогда еще командиром полка...
— Ну, так, значит, не от комбрига!
— Не будем спорить. Скажем так: от полковника Токарева.
— Так он же тогда и полковником не был!
— И это неважно. Важно, во-первых, что благодарность.
— А во-вторых?
— Во-вторых, что дана была взамен ордена.
— Как так? Не бывает! — запротестовали с самым серьезным видом, зная своеобразную манеру доктора вести рассказ.
— Ну, если не бывает...
— Бывает, бывает! Рассказывайте, Константин Александрович! А ты, Дулькин, молчи, доктор лучше тебя устав знает...
— Ну, правда, это когда еще было... Когда, помните, оставляли майкопский аэродром? Вы-то на крылышках перепорхнули тогда на Кавказское побережье, а нам пришлось ножками по земле.
— А почему не на самолете, доктор? [86]
— Да видите... нужно же кому-то было ваш драп обеспечить.
— И выбрали вас?
— Нет, до меня еще очередь не дошла. Сперва-то назначили тех, кто в самом деле должен. А уж потом пришлось мне.
— В медицинском отношении обеспечивать?
— Не совсем так. То есть по замыслу так, но вы помните Льва Толстого...
— Эрсте колонне марширен... Цвайте, дритте...
— Вот-вот. Так и пошло. Сначала наши «катюши» накрыли аэродром для верности — все ли, мол, там успели хозяева эвакуировать и взорвать. Поскольку, по картам судя, мы остались уже за передним краем. Ну ничего, разобрались вскоре. Кое-что помогли и правда нам подорвать. Ну, покончили мы с остальным, поспешили к своим, к реке Белой. Смотрим — там танки фашистские на мосту, фрицев вокруг с полсотни...
— А вас?
— А нас человек, что ли, шесть оставалось. Не стоит рассказывать все, не в том дело. Переправились в другом месте, дальше двигались то у наших в хвосте, то в авангарде у немцев... Ну и разные обстоятельства складывались, как понимаете сами. И вот когда путь наш уже подходил к концу, старший группы решил уточнить обстановку. На разведку послал меня с одним краснофлотцем. Леском, по лощинке прошли мы туда, где, казалось, стреляли наши. Подползли к одному стрелку — вижу, фриц, никакого сомнения. Лежит, постреливает из автомата короткими очередями за овраг, где уж точно наши. Ну, задание, собственно, мы выполнили, можно было бы возвращаться назад. Но больно уж соблазнительно: лежит к нам спиной, ничего не подозревает. Дай, думаю, я его...
— Так ведь не ваша же специальность, доктор! — напомнил [87] кто-то, очевидно из слышавших эту историю раньше.
— Вот в том и дело. К тому же и шум подымать несподручно. Подкрался тихонько к нему вплотную, выбирая моменты, когда он стрелял, сдернул с его башки каску, да этой же каской по этой башке...
— А это по специальности?
— Ну все же ближе к ней. Временный шок, чтобы облегчить транспортировку пациента...
— Так вы же его пациентом и сделали!
Доктор взглянул, как бы не понимая.
— Ну... ну допустим. Но это уж тонкость. Некогда было там, знаете, ли, вникать...
— И транспортировали?
— А как же. Правда, фриц оказался тяжелый. Но личный был у меня интерес, понимаете, стимул. Слышал, что за «языка» полагается орден, если его в одиночку взять. Ну, краснофлотец, конечно, мне помогал, но ведь только при транспортировке...
— И получили? — раздалось хором несколько голосов.
Доктор печально покачал головой.
— Невнимательная аудитория. С того же и начал, что благодарность...
— А почему? — хохоча, возмущались летчики. — Вы бы требовали!
— Требовал, намекал. Подполковник так объяснил примерно. Видишь ли, говорит, Константин Александрович, дорогой. Подвиг, правда, ты совершил. Но посоветуй сам, как мне писать представление? Капитан медицинской службы такой-то, отступая... ну, скажем хоть, отходя...
— На заранее подготовленные позиции...
— Вот-вот. Я, говорит, благодарность пока тебе объявлю, в приказе. А орден за мной.
— Так за ним и остался? [88]
— Ну да, тут перевели его на бригаду...
— А преемник?
— Ну так опять же, с чего и пошел разговор. Преемник дал выговор.
— Хо!! — грохнула «кают-компания».
— Да, но прошу заметить — без занесения в личное дело, — значительно подчеркнул доктор. — А благодарность занесена. Хоть, понятно, травма... Минакову-то ладно, он на курорт собрался, оправится там...
Тем и закончилось наше с доктором приключение, в котором на самом-то деле виноват был, конечно, я.