Неожиданный почерк

Неожиданный почерк

— Ночью будем наносить удары одиночными самолетами, — сказал подполковник.

Определил время, последовательность взлетов.

— Первому эшелону — двадцать минут на уточнение задания.

Посоветовавшись с Ерастовым, решил выйти на цель с тыла, со стороны Азовского моря. С этого направления противник менее всего ожидает появления бомбардировщиков...

В наступивших сумерках первым взлетает Бесов, за ним Трошин, Канарев, Чумичев, Василенко...

Набираю высоту. На борту, как всегда в ночных полетах, настороженная тишина. Справа смутно белеет берег.

Длительный полет ночью над морем требует сам по себе большого напряжения. Ни ориентиров, ни звезд. Летим в безжизненном темном пространстве.

Наконец начинает просматриваться Мысхако. На Малой земле — ночной бой. Чем ближе подлетаем, тем ясней: бой ожесточенный, тяжелый. С двух сторон, чуть не вплотную друг к другу, вспыхивают орудийные выстрелы, полыхают разрывы, скрещиваются пулеметные трассы, взлетают ракеты. С левого берега Цемесской бухты, со стороны Кабардинки, беспрерывно бьет наша тяжелая артиллерия...

Бой идет и в воздухе. Электрическими искрами мерцают разрывы зенитных снарядов, режут густую тьму ножницы прожекторов, на земле вспухают разрывы бомб... [134]

— Наши лодочки, МБР-2, из Геленджика, — определяет Володя. — Трудновато ребятам, того и гляди врежешь по своим...

Да, окопы наших десантников в десятках метров от вражеских. Сверху кажется — пулеметы бьют друг по другу в упор...

— Учись у них точности!

— Я и учусь, — вполне серьезно отвечает Володя.

Снова темнота. Мерно гудят моторы.

— Командир, пересекаем береговую черту. Впереди Кизилташский лиман.

Есть хоть на чем остановиться глазу, убедиться, что не летишь головой вниз: черта берега просматривается и в темную ночь, если нет тумана. Позади остается и Ахтанизовский лиман. Летим над Темрюкским заливом, затем разворачиваемся на юг, проходим вблизи станицы Фонталовской. Справа по курсу — песчаная коса Чушка, уходящая в Таманский залив и отделяющая его от Керченского пролива.

— Впереди порт Тамань, — голос Володи чуть громче и напряженней.

— Понял, Тамань.

Повторяю испытанную тактику. Сбавляю обороты, планирую... Но что это? Впереди взметываются в небо десятки огненных лучей! Качаются из стороны в сторону. Не сразу соображаю, что ищут не нас: кто-то заходит навстречу, со стороны Черного моря. Догадки строить некогда, счастливый момент!

— Выводи на боевой!

— Боевой! — почти сразу откликается штурман.

«Замораживаю» курс, высоту, скорость.

И как раз впереди засверкали зенитки. Навстречу неизвестному самолету, как огромный рой разноцветных пчел, устремились трассы «эрликонов». Схваченная прожекторами машина летела в сплошной сетке огненных трасс — такое приходилось встречать лишь при торпедных [135] атаках. Казалось, в самолете уже не осталось живого места...

Но вот на земле под ним полыхнули мощные зарницы, выхватили из тьмы взлетевшие вверх обломки портовых сооружений, в панике мечущиеся машины...

— Ну и дал! — заорал Жуковец, забыв, что мы сами на боевом курсе.

Встречная машина ярко блеснула крылом и моментально исчезла во тьме.

— Ну парень!.. — не выдержал и я. — Как рыбка...

— Сброс! — раздался доклад Володи.

В следующую минуту все лучи и все трассы перекинулись на нас. Резко разворачиваюсь влево, белый слепящий свет окатывает кабину. Во рту становится сухо, не хватает воздуха, будто и в самом деле накрыло волной. Сейчас страшный удар — и все... В отчаяньи выжимаю педаль, до отказа отталкиваю штурвал...

— Командир, врежемся...

Но уже темнота. Спасение! Выравниваю самолет, оглядываюсь. Не задел стволы зениток? Сплевываю сбежавший на губы пот, запрашиваю у штурмана курс. Вскоре уже летим над морем.

— Бомбы куда положил, Володя?

— Не видел, командир! Только сбросил, а тут...

— Панов, а ты?

— Бомбы рвались в порту на берегу. В северной части порта.

— Молодец, не промазал, штурман!

— Учусь у «лодочников»! — Оказывается, может еще шутить.

— Вдвойне молодец! Не забываешь критики. А здорово помог нам тот отчаянный!

— Но и наследство оставил... Думал, уже капут! Кто бы это мог быть, командир?

Сам гадаю. Предположение есть, но не хочется почему-то делиться. [136]

— А как думаешь, почему он так прямо зашел? — не отстает Володя.

Молчу. Наивно было бы думать, что просто так, по беспечности...

На земле спрашиваю, кто приземлился перед нами. Бесов. Стоит, привалившись к столбику у капонира, небрежно опустив на колено руку со шлемофоном. С усмешкой щурится на техника, с фонариком обследующего самолет. Переводит взгляд на меня. «Ну что, Минаков, не сыграл в ящик?» — почти наяву слышится в ушах голос.

Но Бесов молчит.

* * *

Раннее солнечное утро. Снова летим. Первое звено поведет майор Чумичев, второе — капитан Козырин.

Опять Тамань. Обстановка понятна. Противник отводит войска с Кавказа, чтобы избежать окружения. Чтобы их сохранить — войска. Наша задача — не дать сохранить. Не дать отвести в порядке.

Сколько для этого надо, столько и будем летать. Днем и ночью и при любой погоде...

Первым взлетает комэск. За ним я, за мной Бесов.

Сразу берем курс в море. Тройку ведет флагманский штурман нашей эскадрильи майор Сергей Прокофьевич Дуплий. Известный мастер бомбовых ударов.

По внешнему виду не скажешь. Мягкий как будто бы человек. И ростом не высок, и черты лица никакие не «волевые». В глазах покой, доброта. Вот ведь как бывает. А сколько усилий на крайнем пределе возможностей, и физических, и моральных, сколько преодолений... Водил девятки бомбардировщиков на самые отдаленные цели, бомбил корабли, портовые сооружения, нефтехранилища в Констанце, наносил удары по нефтепромыслам в Плоешти, уничтожал военные объекты в Бухаресте; скопления войск и техники, артиллерийские позиции, самолеты на аэродромах, склады боеприпасов и горючего, [137] минометные батареи, мотопехоту и танки противника — при защите Одессы, Керчи, Новороссийска. В Севастополе был флагманом в группе Чумичева...

Штурман-снайпер, настоящий ветеран гвардейцев!

С траверза Геленджика погода ухудшается. Группа поворачивает к берегу, чтобы точнее взять курс на цель. В разрывах облачности проглядывается мыс Утриш. Ведущий разворачивается на северо-запад, звено устремляется к объекту удара. Идем без прикрытия: истребителей не хватает.

— Усилить наблюдение за воздухом! — приказываю стрелкам.

Видимость над целью отличная.

— Впереди по курсу — порт!

И, словно в ответ на доклад Ерастова, в небо взлетают десятки черных шапок.

Ведущий маневрирует, то и дело меняя курс. Мы — как привязанные.

— Володя, люки...

На мгновение машины как бы замирают — все три как одна. Боевой курс, секунды...

— Сброс!

Резкий отворот с потерей высоты сразу же выводит звено из огня.

— Здорово обвели! — отмечает Володя. — Как на футбольном поле!

— Следите за воздухом! — передает комэск. — Не отставать!

На повышенной скорости, прижимаясь к верхней кромке облаков, уходим в море...

— Как завороженные! — комментирует Жуковец.

На аэродроме Беляков удивляется:

— Праздник, что ли, сегодня у них, командир? Ни пробоины! В кои-то веки!

— Тихо, тихо, Миша, не сглазь. Праздник — у нас. Знаешь, как им влепили! [138]

Чумичев жмет нам с Бесовым руки, поздравляя с очередным боевым вылетом.

— Спасибо! — вырывается у меня, — Вам, товарищ майор, надо зачесть все три вылета.

— Ну-ну, сочтемся славою...

Разбирать, собственно, нечего — все как по нотам. Так бы всегда...

После обеда — вылет на ту же цель. Ведущий Бесов. Трошин и я — ведомые.

За нами взлетает группа курсом на Феодосию — бомбоудар по плавсредствам.

У Геленджика встречаемся с четверкой «яков». Вот теперь в самом деле праздник!

На цель заходим от мыса Такил — кратчайшим путем от берега. Замысел верный: вряд ли отсюда нас ждут. Плюс к тому — сзади солнце. Маскируясь в его лучах, ложимся на боевой курс. Под нами рваная облачность, но штурман Кравченко уверенно ведет звено, ориентируясь, как дома.

— Еще неделька, и сможем вслепую бомбить, — шутит Володя. — И куда столько бомб лезет!

— Разговоры! Следи за ведущим.

Небольшие довороты, и цепочки бомб устремляются к цели.

Огня нет, однако Бесов резко меняет курс. Издевается? После вчерашнего разговора?

В тот же момент за хвостом самолета вспухают разрывы.

— Вспышки заметил! — с восхищением поясняет Володя. — Вспышки выстрелов, на земле!

Ну и глаз у Бесова! Вот что значит — ас.

— Как бомбы?

— Нормально! Облачность помешала как следует посмотреть.

Нормально. Хоть и не наблюдал. Действительно, уж как дома... [139]

Истребителям не нашлось дела. Помахали крылышками, ушли.

— Похоже, сдает фриц, — угадывает Жуковец мои мысли.

— Приманивает, — острит неговорливый Панов.

— Ну-ну, не избалуйтесь! Не хватало нам бдительность потерять.

Техник Миша, облазав машину, буквально расцвел, залился румянцем, словно ему привезли подарок.

— Что, Михаил? Наконец-то придавишь жука на всю ночь!

— Не жука. Хоть моторы проверить, а то все недосуг. С каких пор уж работают сверх ресурса.

— Все мы работаем сверх ресурса, — не может не вставить словцо Жуковец.

— Ну, вы-то...

— Во, Коля, видал? Железо больше людей жалеет!

Но Беляков уже не слышал. Давал указания, какой инструмент приготовить, как замаскировать свет.

После доклада подошел Трошин:

— Фокус! Противозенитный маневр без огня! Учел твою критику Бесов!

— Не до конца, — ответил я тоже шуткой. — На цель-то все же зашел кратчайшим.

— Ну, ты уж хочешь все сразу! — Он проводил взглядом неторопливо удаляющуюся сутуловатую в толстой меховой куртке фигуру, вздохнул, не скрывая зависти: — Почерк! Бесовский, свой! Неожиданный для врага...

— Не только, — то ли возразил, то ли подтвердил я.

Вспомнил вчерашний ночной полет, представил машину в скрещении белых лучей, в озарении огненных вспышек... «Ну что, не сыграл в ящик?»

Вполне мог сыграть. Не я, так другой, а то двое. Если б один неожиданно не решил зайти на цель привычным для врага курсом... [140]