Козырная карта

Козырная карта

Начало шестидесятых годов в истории развития ракетной техники отмечено мощным противостоянием ведущих конструкторских бюро в борьбе за заказы на разработку стратегических межконтинентальных баллистических ракет. Однако, к сожалению, на конкурс выносились не только технические достоинства рассматривавшихся предложений. Налицо был и очевидный "теневой" конкурс. Разработка проектов ракет нового поколения пришлась на время, вошедшее в историю советского государства как период "оттепели". В эту пору, несмотря на наметившуюся демократизацию общественного строя, мало что изменилось в обычаях и нравах высшего эшелона власти. Даже в важнейших вопросах государственной политики, определявших оборону страны, предпочтение могло отдаваться розыгрышу "семейных карт". Заполучить дитя какого-нибудь государственного деятеля для работы в модной отрасли промышленности было сокровенной мечтой многих главных конструкторов, ибо ставка в битве за наследника была куда выше, чем соревнование за конкурсный проект. Ведь в случае "выигрыша" малозаметное конструкторское бюро мгновенно становилось ведущей организацией, "тузом", и заказы начинали сыпаться, как из рога изобилия.

С этих позиций одной из наиболее "козырных карт" в начале шестидесятых годов оказалась фигура обычного выпускника вуза. Кроме одной решающей детали — это был сын первого человека в государстве, объединившем в своей персоне два самых главных поста в стране — Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР — Н.С. Хрущева. Вот какой полуанекдотический эпизод, связанный с отпрыском всемогущего руководителя, приводит в своих воспоминаниях Главный конструктор системы противоракетной обороны Г.В. Кисунько:

"Министр распорядился перевести в наше специальное конструкторское бюро (СКБ-30) группу выпускников вузов 1957 года, ранее направленных в научно-исследовательские институты и конструкторские бюро авиационной промышленности. Для отбора молодых специалистов я направил в госкомитет одного из своих замов — Елизаренкова, который просмотрел представленный ему список и сделал пометки против отобранных фамилий. Заместитель Министра по кадрам спросил у него:

— А почему вы обошли вот эту строчку в списке?

В указанной им строчке значилось: "Хрущев Сергей Никитович"

— У нас уже был один Сергей[5]. Был, да сплыл, — не задумываясь, выпалил Елизаренков.

Только много лет спустя узнал я об этой самодеятельности и пришел в неописуемую ярость.

— Вы дурак или провокатор? — спрашивал я Елизаренкова. — Неужели Вы не понимаете, что Ваша выходка стала известной Никите Сергеевичу, как исходящая не от Вас лично, а от меня как Главного конструктора? Понимаете ли Вы, что предложение заместителя Министра не могло быть сделано без согласия Хрущева-старшего? Наконец, понимаете ли Вы, что все катаклизмы, переживаемые нашим коллективом, являются прямым отголоском Вашей дурацкой выходки?".

Даже по прошествии многих лет автор воспоминаний не может равнодушно воспроизводить эту сцену. Слишком уж чувствуется эмоциональный накал беседы. Так непроизвольно "по вине" своего заместителя Главный конструктор системы ПРО упустил предоставившуюся возможность обеспечить своему конструкторскому бюро прочное положение, и очень скоро ощутимо прочувствовал промахи незадачливого помощника.

Описанный эпизод с "Сергеем", как уже было сказано, произошел в 1957 году. Выпуски в высших учебных заведениях, как известно, бывают весной. А в августе 1958 года опытное конструкторское бюро — ОКБ-23, располагавшееся в московских Филях, посетил Н.С. Хрущев. Его сопровождал Министр обороны маршал Р.Я. Малиновский. Уровень по всем нормам самый высочайший, что, казалось, должно было бы свидетельствовать об особом значении, придаваемом руководством страны работам, проводившимся в конструкторском бюро.

Действительно, в ОКБ-23, возглавлявшемся талантливым авиационным конструктором В.М. Мясищевым, работало много высококвалифицированных специалистов. За короткий срок — семь лет существования со дня основания в 1951 году — создано несколько проектов совершенных тяжелых стратегических дальних бомбардировщиков. Кстати, на базе одного из этих самолетов уже в наши дни была создана модификация — транспортный вариант ВМ-Т, который на "своей спине" перевозил баки водородного блока "Энергии", сыграв тем самым важную роль в победе идеи самолетной доставки крупномасштабных конструкций системы "Энергия-Буран".

Почетных гостей провели в цех окончательной сборки самолетов, где им было продемонстрировано находившееся в стадии изготовления новое детище Главного конструктора — сверхзвуковой стратегический дальний бомбардировщик большой грузоподъемности М-50. Пройдет всего три года и этот самолет на традиционном авиационном празднике в Тушино в июле 1961 года произведет фурор. Собравшиеся на смотровом поле и вся страна услышат торжественный голос ведущего диктора радиовещания:

— К нам приближается новейший сверхзвуковой самолет-ракетоносец в сопровождении двух сверхзвуковых истребителей.

Показ произвел большое впечатление на всех, увидевших, несомненно, выдающееся достижение авиационной конструкторской мысли. Иностранные корреспонденты единодушны в оценках:

"Парад убедил Запад, что не все свои военные усилия Россия отдает ракетной технике — отнюдь нет" — писала Лондонская "Дейли мейл".

Ей вторила парижская "Пари пресс Энтрансижан":

"В Тушине русские доказали, что они способны посвящать свои силы одновременно завоеванию космоса и созданию самолетов, которые показали вчера. Во Франции не думали, что они могут иметь такую технику".

К сожалению, давая высокую оценку достижениям советской авиационной техники (это была первая не только в отечественной, но и, пожалуй, мировой практике попытка создания самолета такого типа, опередившая на десятилетие развитие авиации), западные эксперты оказались в полном неведении о действительном положении вещей. Конструкторское бюро, продемонстрировавшее на авиационном параде свой сенсационный самолет, на тот момент уже не существовало. Решение о его ликвидации было принято ни кем-нибудь, а лично Никитой Сергеевичем Хрущевым. И никто из принимавших участие в этом решении не задумался и не возразил, что тем самым наносится непоправимый вред развитию авиационной техники.

Но вернемся в ОКБ-23 в август 1958 года.

После посещения Н.С. Хрущевым сборочного цеха состоялось совещание. Ход этого, ставшего "судьбоносным" для ОКБ-23 совещания, описан в книге П.Я. Козлова "Конструктор".

"Заметно волнуясь, но не теряя своих качеств великолепного докладчика, В.М. Мясищев рассказал об основных работах в области создания сверхзвуковых тяжелых самолетов. Его увлекательный, богато иллюстрированный доклад вызвал значительный интерес у слушателей. Н.С. Хрущев и Р.Я. Малиновский задали ряд вопросов, на которые Мясищев дал исчерпывающие ответы.

… В.М. Мясищев сделал попытку рассказать о некоторых проработках по ракетно-космической тематике, выполненных в ОКБ, но Н.С. Хрущев остановил Мясищева, сказав примерно следующее:

— Владимир Михайлович, Вы занимаетесь крупными темами в области авиации. Это — Ваша область. А вопросы ракетной тематики у нас есть кому решать и обеспечивать.

Странное — иначе не назовешь — впечатление осталось у Мясищева и его помощников от этого посещения ОКБ правительственной делегацией. Хотя ни сам Н.С. Хрущев, ни кто-либо из сопровождавших его лиц ничего отрицательного о делах мясищевского коллектива не сказали, но и ожидавшегося одобрения успехов, достигнутых ОКБ, тоже не было".

Жизнь в конструкторском бюро после посещения его Н.С. Хрущевым шла своим чередом, работа продолжалась в высоком темпе. Военная авиация с нетерпением ждала новую машину. Поздней осенью 1958 года "пятидесятка" на специальной барже по Москве-реке была благополучно переправлена на летно-испытательную базу ОКБ-23 и начался период наземных, а затем и летных испытаний.

А в "верхах" жизнь, определенная состоявшимся посещением, также шла своим чередом. Там время приведения в действие принятого решения было уже запрограммировано и ждали только сигнала на его реализацию. Команда прозвучала осенью 1960 года, и ОКБ-23 в одночасье перестало существовать как ведущее авиационное конструкторское бюро, получив статус филиала подмосковной организации, возглавлявшейся В.Н. Челомеем. До 1960 года мало кто знал о существовании в Реутово рядового конструкторского бюро, не имевшего ни заслуг, ни почестей, ни громких перспективных проектов: конструкторское бюро занималось созданием морских зенитных управляемых ракет. И вдруг необыкновенный взлет.

О том, что предшествовало метаморфозе авиационного конструкторского бюро в ракетное для непосвященных в придворные кремлевские тайны стало известно из "устных сообщений", невольно просочившихся негласно на информационную поверхность.

События, согласно этим рассказам, развивались так. Несмотря на то, что "жертва" практически была определена, В.Н. Челомей получил свыше более широкую, беспрецедентную привилегию — "добро" — подмять под себя любое авиационное конструкторское бюро. На раздумье дали сутки. На следующий день новоиспеченный фаворит должен был объявить свой выбор.

Такое решение руководителя страны поставило в очень щекотливое положение председателя Государственного комитета по авиационной технике П.В. Дементьева. А что, если аппетиты превзойдут все возможные пределы и в качестве жертвы будет назван признанный корифей авиационной техники А.Н. Туполев? Зная крутой характер последнего, решить поставленную задачу было бы очень трудно, не говоря уже о прочих моральных издержках. Под прессом этих проблем прошла ночь у председателя Комитета. И когда на следующий день В.Н. Челомей назвал фамилию Главного, судьба которого после этого автоматически решалась, руководитель авиационной промышленности облегченно вздохнул. Как говорится, пронесло.

А дальше все уже было намного проще. П.В. Дементьев приехал в Фили, в ОКБ-23, усадил ставшего бывшим главного конструктора в свой правительственный лимузин и, проделав путь Москва-Жуковский Московской области, представил коллективу прославленного Центрального аэрогидродинамического института нового директора — В.М. Мясищева. Несомненно, в создавшейся ситуации В.Н. Челомей повел себя очень "мудро". Он выбрал оптимальный вариант, позволивший не только избежать сложных коллизий, но и заполучить одно из лучших, а по достигнутым на тот момент успехам наиболее перспективное ОКБ.

Но почему же столь "крутые" перемены произошли в судьбе Главного конструктора В.Н. Челомея? Почему именно он получил такую огромную беспрецедентную прерогативу? Ведь когда принимали решение о ликвидации монополии в ракетной технике конструкторского бюро С.П. Королева, то приняли всем понятное и единственно правильное решение о становлении новой организации на "пустом" месте и не в перенасыщенной научно-исследовательскими институтами и конструкторскими бюро столице, а на периферии, в непосредственном соседстве с мощной производственной базой. Так поступали и раньше, создав КБ в Миассе, так поступали и позднее, организуя проектные центры в Красноярске, Омске и других городах. В зависимости от необходимости и успехов возникали и расформировывались многие организации. Но подобного не знала история ни самолетостроения, ни, в равной степени, ракетостроения. Чтобы ведущее конструкторское бюро, спроектировавшее в кратчайшие сроки первоклассные самолеты, соответствующие мировому уровню развития авиации, подпадало под власть ничем не примечательного конструкторского бюро? Нонсенс? Нет!

За всем этим отчетливо просматривается фигура молодого инженера, который в дальнейшем очень быстро сделал карьеру, вскоре удостоившись высших правительственных наград. Это тот самый Сергей Никитович Хрущев, сын "самого" Н.С. Хрущева, которым пренебрег принципиальный заместитель Главного конструктора системы противоракетной обороны Г.В. Кисунько, а Главный конструктор В.Н. Челомей свой шанс не упустил, а использовал на все сто процентов.

О том, как сказались промахи незадачливого заместителя, Г.В. Кисунько вскоре почувствовал ощутимо. В цитировавшихся воспоминаниях читаем:

"Я понимал, что в техническом замысле оппонентов заложен принципиальный изъян, делавший их радиолокационную систему непригодной ни для противоракетной обороны, ни для действия против спутников". Но разработчики "альтернативной новинки" стремились поскорее пристроить свой плохонький товарец под крылышком фирмы Челомея, семейно родственной с самим Хрущевым".

Характеризуя сложившуюся обстановку тех лет, Б.Е. Черток вспоминает:

"Мы за эти годы научились оценивать политическую обстановку и по различным репликам на многочисленных заседаниях с участием самых высоких чиновников чувствовали, "кто есть кто".

Далее он пишет, что во время одного из разговоров Председатель Государственного комитета по оборонной технике прямо сказал, что "Хрущев поддерживает предложения Челомея…

Какие возможности у Челомея, — продолжает Б.Е. Черток, — сказать было трудно, а Днепропетровский завод и КБ Янгеля… — это очень большая сила".

От системы никуда не уйдешь, как бы несгибаем и независим ни был твой характер. Постоянная конкуренция с конструкторским бюро В.Н. Челомея по новым, но, увы, параллельным проектам, привела на предел человеческих возможностей и мешала работе настолько, что проектанты с согласия, конечно, Главного, воспользовавшись возникшими впоследствии разногласиями между В.Н. Челомеем и сыном главы государства (во время посещения конструкторского бюро М.К. Янгеля в 1961 году С.Н. Хрущев сопровождал Н.С. Хрущева), пытались начать сепаратные переговоры с последним о переходе его к М.К. Янгелю заместителем. Такова, увы, суровая действительность, диктовавшаяся интересами дела. Но любви с С.Н. Хрущевым не получилось.

Подобную попытку по свидетельству Я.К. Голованова пытался лично предпринять и С.П. Королев в личной беседе с сыном главы государства. Замаячила, правда, у М.К. Янгеля перспектива вытянуть козырную карту в своем коллективе — тесть одного из инженеров вошел в элиту лидеров государства. Но — не судьба. В мгновение ока зять оказывается в конструкторском бюро С.П. Королева. Тут, что ни говори, а Москва-столица.

Однако и для В.Н. Челомея наступают не лучшие времена. Кремлевский дворцовый переворот в октябре 1964, отец отстранен от власти. Это мгновенно отражается на сыне. Для начала Сергею Хрущеву запрещают въезд на собственном автомобиле на территорию закрытого конструкторского бюро — привилегия, которой он пользовался как само собой разумеющееся. А вскоре, под благовидным предлогом большой популярности у иностранцев, вдруг ставшей несовместимой с работой на режимном предприятии, сына бывшего Главы государства перевели на преподавательскую работу в высшее учебное заведение.

Но, прежде чем все это произойдет, В.Н. Челомей сумеет сполна воспользоваться своей "козырной картой". Захватив "наследство", честолюбивый Владимир Николаевич Челомей заявляет о своих далеко идущих амбициях. В его планах провозглашались как универсальные ракеты — УР-100, УР-200 и УР-500. Предложенная аббревиатура, так и расшифровывавшаяся как "Универсальная ракета", дала повод в конструкторских кругах, не без доли ехидства называть их "тремя" урками.

Стремление В.Н. Челомея подмять под себя всю боевую и космическую ракетную технику рушило перспективные планы деятельности многих главных конструкторов, в той или иной степени имевших к ней отношение. Характерный эпизод, как реакцию на создавшуюся обстановку, приводит в своих воспоминаниях Г.В. Кисунько:

"31 июля 1961 года мне позвонил по кремлевке Сергей Павлович и предложил встретиться. Место встречи — в переулке у "устиновского" входа в Миноборонпром. К нему почти одновременно причалили Королев на ЗИС-110, я — на ЗИМе. Сергей Павлович выпроводил своего водителя к моему, — мол у вас и у нас найдется о чем поговорить. Потом поднял стеклянную перегородку, отделявшую пассажирский салон ЗИСа от водителя, в лоб поставил мне вопрос:

— Григорий Васильевич, до каких пор мы будем терпеть этого бандита — Челомея?

— А что мы можем сделать? Он не один и действует через подручных и всевозможных подлипал.

— Давайте напишем вместе письмо в ЦК.

— Но оно все равно попадет к Хрущеву.

— Хрущев — это еще не ЦК, — сказал Сергей Павлович.

Сергей Павлович вел разговор твердо и решительно, и я понял, насколько его допекала проводимая с одобрением Хрущева "всеобщая челомеизация" ракетно-космической техники. Ставка делалась на то, чтобы прибрать к рукам Челомея вспаханную и засеянную Королевым и Янгелем ракетно-космическую целину".

Провозглашенная программа, по сути, являлась прямым вызовом в первую очередь М.К. Янгелю, ракеты которого к этому моменту не только стали основными в Ракетных войсках, но и "готовились" к первым космическим стартам.

И в этой ситуации, вступив в открытое соревнование с М.К. Янгелем, имея в своих руках не нажитый собственным трудом высокопрогрессивный "инженерный багаж", В.Н. Челомей, пользуясь все той же высокой привилегией, совершает следующий акт: новоиспеченный Главный конструктор ракетно-космических систем претендует на проектно-конструкторскую документацию на ракеты, созданные ни где-нибудь, а в конструкторском бюро самого М.К. Янгеля, под которого он роет яму.

С подачи В.Н. Челомея Н.С. Хрущев санкционирует беспрецедентный в инженерной практике акт: ознакомить со всей разработанной теоретико-расчетной, проектно-конструкторской и экспериментально-испытательной документацией. Брошенное, как бы между прочим, указание категорично: "Показать все!"

Поступившая сверху директива прозвучала подобно грому среди ясного неба. С позиций общепринятой господствовавшей социалистической морали как будто все выдержано в рамках приличия: достигнутые знания в любой области в виде состоявшихся решений должны служить всеобщему благу. Но это оправдано при честных открытых взаимоотношениях. Заслуги не только должны быть признаны, но и по достоинству вознаграждены: принцип от каждого по способностям — каждому по труду был официально положен в основу государственного устройства.

Обмен информацией между конструкторскими бюро всегда в той или иной степени существовал. Многое зависело от взаимоотношений руководителей организаций и личных контактов на уровне исполнителей, если "передача знаний" не наносила ущерба "дающей" стороне. Примеров можно привести предостаточно и весьма весомых. Идеи и документация конструкторского бюро М.К. Янгеля, как общепризнанно, позволили развить собственную тематику таким широко известным ныне конструкторским бюро в Миассе и Красноярске.

В 1961 году, когда в конструкторском бюро "Южное" стали активно заниматься твердотопливной тематикой, С.П. Королев, сосредоточив все силы на космической программе, разрешил днепропетровским специалистам ознакомиться со всей проектно-конструкторской документацией на 98-ю ракету, разрабатывавшуюся под руководством И.Н. Садовского и не пошедшую в серию.

И, тем не менее, секреты мастерства, рецептов и решений даже в древнейшие времена являлись предметом строгой тайны и охранной грамотой служила передача их по наследству из поколения в поколение. Они существовали и будут существовать. Для защиты привилегий лиц или коллективов на интеллектуальное богатство (а сохранить тайну не только очень трудно, но и, порой, практически невозможно, недаром возникло такое явление, как технический шпионаж) современная цивилизация придумала правовую юридическую систему патентов, охраняющую авторские права.

Сложившаяся ситуация для янгелевского конструкторского бюро оказалась с двойным дном. Как уже было сказано, после присоединения к своему малоизвестному конструкторскому бюро коллектива высококвалифицированных авиационных специалистов, В.Н. Челомею недоставало только одного — опыта и знаний в ракетной технике. Имея же сверхвлиятельную поддержку в лице главы государства, он заявлял претензии на тематику, над которой успешно работал коллектив М.К. Янгеля. Прочувствовав нравы руководства страны на примере судьбы конструкторского бюро В.М. Мясищева, М.К. Янгель и его помощники понимают, какая угроза нависла над организацией.

Приемы, которыми пользовался В.Н. Челомей, и финал истории с передачей документации янгелевского конструкторского бюро описаны Г.В. Кисунько:

"Мне довелось присутствовать на ряде совещаний, проводившихся Никитой Сергеевичем в присутствии в качестве статистов Л.И. Брежнева и Ф.Р. Козлова. На этих совещаниях Челомей выступал со своими прожектами "универсальных" ракетно-космических систем с иллюстрацией на плакатно-ватманской живописи. Причем это все, как правило, сопровождалось указаниями о подключении к ОКБ Челомея работавших с Королевым или Янгелем конструкторских организаций по двигателям, системам управления, без которых разработки Королева и соответственно Янгеля повисали в воздухе… Вспомнил я случай, когда Челомей жаловался Хрущеву на Янгеля за то, что тот не разрешает переслать записи, сделанные сотрудниками Челомея при ознакомлении с изделиями Главного конструктора Янгеля. Михаил Кузьмич с ехидцей ответил, что это материалы особой важности, которые вывозить с предприятия не разрешено по режиму, но Хрущев его резко оборвал:

— Товарищ Янгель, это секреты советского государства, а не вашей частной лавочки. Немедленно вышлите их товарищу Челомею.

Таким образом, не только разрушались сложившиеся у Королева и Янгеля кооперации соисполнителей, но и в открытую воровался научно-технологический задел этих прославленных конструкторов".

А о том, под каким высоким покровительством проходило создание ракет в конструкторском бюро В.Н. Челомея, свидетельствует все тот же цитировавшийся выше Г.В. Кисунько:

"На совещания по "уркам", проводившиеся Н.С. Хрущевым прямо на фирме В.Н. Челомея, приглашали, кроме "баллистических" конструкторов, и меня. Слово "совещания" я беру в кавычки, ибо на самом деле это были доклады Челомея и его диалоги с Хрущевым в присутствии безмолвствовавших Л.И. Брежнева и Ф.Р. Козлова, а также приглашенных Министров и Главных конструкторов, которым, порой, давал распоряжения Н.С. Хрущев.

Однажды случилось так, что я из-за несвоевременного оповещения прибыл на очередное такое совещание с небольшим опозданием. Меня встретили и проводили в зал заседаний, где были развешены выполненные на ватмане иллюстрации к докладу Челомея, но, к удивлению, в зале кроме меня оказался только один человек, рассматривавший эту плакатную живопись, — Михаил Кузьмич Янгель. Здороваясь, он с иронией спросил, указывая на один из плакатов:

— Это твоя система?

На плакате была изображена предельно примитивная схема перехвата баллистической ракеты другой ракетой. Почти детская картинка. Указывая на ракету-перехватчик, я ответил Янгелю в тон его шутке:

— Но как в моей системе очутилась вот эта твоя ракета? Помнится у меня была прописана ракета Петра Дмитриевича Грушина с пороховым ускорителем.

В это время к нам подошел сотрудник (вероятно, из режимной службы) и пригласил пройти в дверь, ведущую в соседнее помещение. Там оказалось застолье, во главе которого восседал Никита Сергеевич Хрущев, слева от него — Ф.Р. Козлов, справа — Л.И. Брежнев и В.Н. Челомей.

По окончании застолья началась деловая часть совещания. Она была посвящена предложению В.Н. Челомея о создании системы противоракетной обороны от массированного ракетно-ядерного удара со стороны США (условное название — система "Таран"). Основные принципы построения этой системы выглядели настолько просто, что у дилетантов не мог не возникнуть вопрос: "Как до этого никто не додумался раньше? Хотя бы тот же Кисунько, который уже седьмой год мудрит вокруг да около ПРО".

И в самом деле: разве не заманчиво предложение использовать в качестве противоракеты баллистическую ракету УР-100? Только при этом надо ее нацеливать не на наземную цель, а в предварительно вычисленную точку перехвата баллистической цели. И рассчитать надо так, чтобы боеголовка УР-100 пришла в эту точку одновременно с боеголовкой вражеской ракеты! Фантастика да и только! Вроде как охотничьим ружьем: хочу — стреляю по наземной дичи, хочу — навзлет по уткам. Все очень просто: для ПРО "Таран" никаких иных ракет, кроме УР-100, не потребуется.

Для поражения боеголовок неприятельских баллистических ракет предполагается оснащать боеголовки ракет УР-100 сверхмощными ядерными зарядами мощностью 10 мегатонн тротила и более. Считается, что радиус поражения целей такими зарядами будет настолько большим, что боеголовки противника будут поражаться при любых их положениях в облаках ложных целей.

Слушая все эти импровизации Челомея, нельзя было не обратить внимание на то, что для его ракетного ОКБ система "Таран" не содержит каких-либо новых задач, поскольку противоракета "для "Тарана" ничем не отличается от ракеты УР-100.

…В Министерстве обороны под личным присмотром тогдашнего первого заместителя Министра А.А. Гречко готовился проект постановления о создании системы "Таран". Документ никак не получался, и это неудивительно, так как аванпроект, на который он должен был опираться, по существу, был не научно-техническим документом, а легковесной декларативной импровизацией".

И вот, наконец, назначено рассмотрение вопроса о разработке малогабаритных ракет на заседании Совета Обороны страны. Понимая важность и перспективность тематики, в янгелевском конструкторском бюро буквально днем и ночью готовятся к этому важному событию.

О том, что произошло дальше, рассказал один из проектантов — В.Н. Автономов, которому довелось присутствовать при обсуждении предложений на столь высоком уровне:

"Первым предоставили слово В.Н. Челомею. Доклад его, как и всегда, был подготовлен и преподнесен хорошо, в чисто рекламном духе, сопровождался красочно оформленным иллюстративным материалом. Основной тезис конкурентоспособности перед другим предложением базировался на том, что ракета не только универсальна, но и на ее основе можно решать как прямые, так и обратные задачи. Задуманная как межконтинентальная баллистическая с ампулизированными компонентами топлива для жидкостного реактивного двигателя, она, по мнению В.Н. Челомея (и это был ключевой тезис докладчика), могла явиться основой для создания системы противоракетной обороны от массированного ракетно-ядерного удара со стороны США. Одним словом, и ракета, и антиракета.

Несмотря на прекрасную форму изложения этого предложения, Михаилу Кузьмичу было ясно, что "приманка", вокруг которой концентрировался доклад, является конъюнктурной рекламой и практически нереализуема. Сослуживцы видели, что Главный не мог спокойно воспринимать происходящее и в течение всего пространного сообщения был изрядно, против обыкновения, возбужден.

Как только В.Н. Челомей закончил свое выступление, Михаил Кузьмич подошел к присутствовавшим на заседании сотрудникам конструкторского бюро и, вытирая вспотевший лоб, спросил:

— А не влить ли мне в эту бочку меда ложку дегтя?

И, не дождавшись ответной реакции, сам же ответил:

— Обязательно, даже если вы скажете нет!

Всем бывавшим в ту пору на совещаниях такого уровня было хорошо известно, что взаимные препирательства, тем более на диаметрально противоположной основе, считались неуместными. К тому же, следовало помнить о тех поддержках, которые неизменно сопутствовали предложениям В.Н. Челомея. Поэтому, вступая на этот путь, рассчитывать на похвалу не приходилось. И М.К. Янгелю, больше чем кому-либо другому, было все известно. Об этом он знал, но знал и другое — иначе поступить не может: отстаивание правды было его второй натурой. Полностью мобилизовавшись, Михаил Кузьмич совершенно спокойно вышел для доклада. Сослуживцы поняли: задуманное он выполнит и сделает это блестяще. И надо было видеть Главного в этот момент! Он так и начал:

— Разрешите мне в бочку меда предшествующего докладчика влить ложку дегтя.

И, после этого вступления, М.К. Янгель логично и доказательно не оставил камня на камне от доводов в пользу универсальной ракеты."

Что было дальше? Его попросили не обострять вопрос, ссылаясь на то, что все предложения принимаются во внимание и будут только на пользу дела.

Выступление Михаила Кузьмича, продиктованное высокой мерой ответственности перед страной и обществом, стоило ему больших моральных затрат и волнения, мужественное принципиальное его поведение сыграло свою роль, открыв присутствующим глаза на истинную ценность предложений конкурирующей фирмы. Ближайшие годы подтвердили справедливость высказанных М.К. Янгелем суждений. Финал же истории с противоракетой В.Н. Челомея описан в цитировавшихся выше воспоминаниях Г.В. Кисунько:

"Система "Таран" незримо, подобно поручику Киже из произведения Юрия Тынянова, просуществовала до антихрущевского дворцового переворота. Однако ее незримый признак оставил вполне зримые следы в виде развала работ по проблематике противоракетной обороны. Ожидание постановления о создании системы "Таран" воспринималось как фактическая отмена ранее вышедших постановлений по противоракетной обороне… Сейчас, оглядываясь на прошлое, можно с полным основанием сказать, что "нет повести печальнее на свете, чем повесть о советской противоракете".