Глава 4. Театральные впечатления

Глава 4. Театральные впечатления

Не меньшей радостью был театр. Сперва детский, в Мамонтовском переулке, где играли сказки и другие детские спектакли. В одиннадцать-двенадцать лет началось, а позднее продолжилось мое приобщение также к театру для взрослых: оперы «Сказка о царе Салтане», «Золотой петушок», «Князь Игорь». Конечно, музыку в то время я как следует не понимала. Но золото и красный бархат Большого театра, монументальные декорации, красочные костюмы — все это приводило в восторг и заставляло постепенно прислушиваться к пению, запоминать мелодии, остававшиеся со мной порою на всю жизнь. Главной же моей театральной любовью стал Художественный театр. В нашей семье его боготворили, считали самым лучшим, правдивым, интеллектуальным. Я с детства знала о нем все, что можно знать: его артистов, режиссеров, художников. При всей скромности нашей жизни у нас всегда было два абонемента в МХАТ на весь сезон, что составляло десять спектаклей. Иногда я ходила с мамой или Соней, Игорек тоже, но иногда мы ходили с ним вдвоем (в то время детей пускали на вечерние спектакли), а после спектакля кто-нибудь встречал нас у дверей. Эти походы в Художественный театр доставляли мне самое большое наслаждение. Я любила там все: раздевалку с вешалками, фойе, устланные мягким серым сукном, скромную орехового цвета залу с простыми стульями, серовато-коричневым занавесом и знаменитой чайкой. Больше всего, конечно, любила спектакли, необычную игру актеров. Это был поразительный ансамбль, в котором никто из его участников не терялся среди партнеров, оставаясь великим артистом.

Грустная ностальгия «Вишневого сада», трагический оптимизм «Дней Турбиных», которые я смотрела, наверное, пять раз, до одурения смешное «Горячее сердце» с незабываемым Москвиным в главной роли. «Царь Федор» — с Москвиным или Качаловым, позднее Хмелевым, «У врат царства» с Качаловым, «На дне»… Невозможно все перечислить. Но одним из самых обожаемых мной спектаклей была искрометная «Женитьба Фигаро» в постановке Станиславского с Баталовым в роли Фигаро, Завадским — графом Альмавивой и Андровской — Сюзанной. Боже! Как это было хорошо, весело, исполнено остроумия и лукавства, как это подходило к моему представлению о Бомарше! А «Воскресение» с Качаловым, читавшим текст от автора и как бы судившим остальных героев! А «Мертвые души» с Собакевичем — Тархановым и Ноздревым — Москвиным!

После спектакля оставалось ощущение счастья, по нескольку дней не покидало меня его грустное или веселое впечатление. По своему обыкновению я досказывала счастливый конец там, где пьеса кончалась печально, или просто продлевала ее содержание. Бывала я и в других театрах: в Первой студии (потом Второй МХАТ) смотрела «Сверчок на печи», «Гибель „Надежды“», очаровательную «Двенадцатую ночь», в театре Вахтангова — «Принцессу Турандот» — чудесный дуэт Калафа — красавца Завадского и Мансуровой — капризной принцессы. Иногда я бывала в театре Революции (теперь Маяковского) и в театре Корша. Но никогда — у Мейерхольда, о чем теперь очень жалею. Но в то время он у нас в доме не очень котировался, как и Маяковский.

В моих театральных странствиях я обрела и свою первую, на целую жизнь сохранившуюся любовь — В.И.Качалова. Все детство и юность мою и даже уже в более зрелые годы он оставался светом моих очей, радостью моей жизни. Это было не то бездушное обожание «душечки» тенора — «собинистками», потом — «козлинистками» или «лемишистками». Это было безмерное уважение, преклонение перед его нежной, благородной и вместе с тем мужественной красотой, перед его необычным, мягким и вместе с тем глубоким, бархатистым и бесконечно выразительным голосом; перед его прекрасными, большими, тонкими руками, скупой жест которых мог рассказать так много; перед всем его обликом, в коем чудесно сочетались высокий интеллектуализм с мощью человеческих эмоций. Позднее, став взрослой, я часто встречала его, сильно постаревшего, или на улице Горького, где он жил, или на улице Грановского, по которой я часто ходила в университет. Его высокая, стройная фигура в коротком пальто и черном берете, палка, на которую он не столько опирался, сколько играл ею, его красивое, значительное, хотя уже изрезанное морщинами лицо резко выделяло его из всех прохожих, останавливавшихся и оглядывавшихся на него. Я никогда не оглядывалась, но, даже если была в печальном настроении, эта случайная встреча заставляла забывать печали и приносила мне радость на весь день.

Однажды при встрече с ним наши глаза встретились. То ли он прочел в них мое радостное возбуждение, то ли обратил внимание на мое юное, приятное лицо (я в то время была очень хорошенькая), но, миновав меня и отойдя на несколько шагов, он остановился и посмотрел мне вслед. Я почувствовала этот взгляд спиной, но постеснялась обернуться и гордо пошла вперед. Однако любопытство мучило меня, и, пройдя шагов пятьдесят, я все же обернулась. Он все еще смотрел мне вслед. Я смутилась еще больше и побежала вперед. Потом я очень жалела об этом — ведь я могла познакомиться с ним и сказать, что обожаю его как великого актера. Но я была слишком застенчива! Это очень мешало мне в жизни.

Конечно, кроме духовных радостей и наслаждений были и более материальные. Как всякая девочка, я любила одеться, иметь красивые платья, туфли. Однако такая возможность в нашей жизни возникала слишком редко, во-первых, потому, что у нас всегда было мало денег, во-вторых, потому, что в нашем доме, как и вообще тогда, этому не придавали особого значения. Раз в год мама шила мне два платьица, обычно переделывая платья моих теток с папиной стороны, покупала одну пару ботинок на зиму и одну пару туфель. Покупка этой обуви всегда становилась для меня событием и радостью, но я никогда не горевала, что была одета хуже других, да и вообще не думала об этом, как и все мои товарищи. Мы не знали, что такое кольца, брошки, серьги, бусы и даже презирали тех, кто их носит. Своих часов дети, как правило, не имели. Это была, конечно, бедная, аскетическая жизнь для девочек в одиннадцать-тринадцать лет, но зато каждая, самая скромная обнова оборачивалась радостью, а понятие о счастье у нас дома ассоциировалось совсем с другими ценностями. И в общем это было хорошо.