Глава шестая ТЕАТРАЛЬНЫЕ СТРАСТИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава шестая

ТЕАТРАЛЬНЫЕ СТРАСТИ

Жрицами божественной бессмыслицы

Назвала нас дивная судьба,

Но я точно знаю — нам зачислятся

Бденья у позорного столба…

Анна Ахматова. «В. Срезневской»

В Центральном театре Красной Армии (ЦТКА) судьба свела Фаину Георгиевну с Юрием Александровичем Завадским. Свела ненадолго. Пока ненадолго. Их многолетняя совместная работа еще впереди.

Она будет называть его «Пушком» (Завадский был лыс), «вытянутым в длину лилипутом» (он имел высокий рост) и Гертрудой (сокращенно — Герой (Социалистического) Труда).

— Ну что там еще придумала про меня Фаина? — делано иронично спрашивал Завадский, стараясь сохранять спокойствие, хотя порой спокойствие это давалось ему с трудом.

Чересчур подчеркнутая артикуляция, свистящее пришептывание, картинные прыжки бровей и трагические вскидывания рук — таков был Юрий Александрович.

И конечно же, его знаменитые карандаши, без которых его трудно было представить. Завадский постоянно что-то чертил, рисовал, штриховал.

Во время одной из трудно продвигающихся репетиций, выйдя из себя от того, что одному из актеров никак не удается справиться с ролью, Завадский с воплем: «Пойду и повешусь!» — выбежал из зала. Все, кроме Фаины Георгиевны, заволновались. Раневская успокоила коллег: «Не волнуйтесь. Он вернется… сам. Дело в том, что в это время Юрий Александрович всегда посещает т-туалет».

Подобно Чайковскому и Качалову, Завадский променял правоведение на служение искусству.

Придя в студию Вахтангова художником-оформителем, он стал актером. В двадцать восемь лет снисходительно шагнул навстречу славе, сыграв принца Калафа.

Он всю жизнь старался казаться равнодушным и временами увлекался.

Он был везуч. Счастливчик, баловень судьбы. Награды так и липли к нему. Раневская говорила о нем: «Человек, родившийся в енотовой шубе».

Дочь Павлы Вульф Ирина была его первой женой и всего лишь одной из его многочисленных женщин — Завадский был влюбчив. И в него влюблялись многие — Марина Цветаева, Вера Марецкая, Галина Уланова… Завадский быстро увлекался и так же быстро перегорал. Его тяготило однообразие, хотелось чего-то нового, свежего.

Цветаева увлеклась Завадским всерьез. Зная эмоциональную порывистую Цветаеву, трудно понять, насколько этот роман был реален и что за отношения на самом деле связывали его героев. По свидетельству современников, Завадский принимал ее любовь весьма прохладно, а скорее всего — пытался от нее уклониться.

Широко известны слова Марины Цветаевой о Юрии Завадском: «Добр? Нет. Ласков? Да. Ибо доброта — чувство первичное, а он живет исключительно вторичным, отраженным. Так, вместо доброты — ласковость, любви — расположение, ненависти — уклонение, восторга — любование, участия — сочувствие. Взамен присутствия страсти — отсутствие бесстрастия… Но во всем вторичном он очень силен: перл, первый смычок».

Цветаева впоследствии писала об этой своей любви. Из чувства к Завадскому (из «завороженности — иного слова нет») родились пьесы Цветаевой, цикл стихов «Комедьянт», отдельные стихотворения. Ее увлечение Завадским слилось с увлечением героями пьес, которых он играл.

Он умел жить и делал это легко и не без удовольствия. Его девизом было: «Проще, выше, легче, веселее». «Завадскому дают награды не по способностям, а по потребностям, — иронизировала Раневская. — У него только нет звания «Мать-героиня».

Его не боялись, над ним посмеивались, не все его любили. И никто не мог да и не пытался разглядеть под личиной деятеля советской культуры одного из последних рыцарей Серебряного века, которым циничная злодейка-судьба подменила одну жизнь на другую и заставила прожить ее до конца, до последней капли.

Выступая под проливным дождем на митинге по поводу открытия мемориальной доски Всеволоду Эмильевичу Мейерхольду, Юрий Александрович сказал, что виновнику «торжества» не везло в жизни и продолжает не везти сегодня. И добавил, что погода переменчива, а вот Мейерхольд — величина постоянная.

Незадолго до смерти Юрий Завадский отказался от места на помпезно-правительственном Новодевичьем кладбище, попросив, чтобы его похоронили вместе с матерью на Ваганьковском…

В феврале 1936 года Всесоюзный комитет по делам искусств (был такой орган, руководивший всеми искусствами сразу) принял решение о переводе из Москвы в Ростов коллектива, которым руководил Юрий Завадский.

Пришлось подчиниться, в те времена спорить с руководством было не то чтобы не принято, а опасно для жизни. Завадский уехал в Ростов без желания, так же как и его актеры. После Москвы Ростов казался им захолустьем, хотя на самом деле захолустьем этот крупный областной центр назвать нельзя. Но «изгнанным из рая» не нравилось все, включая акустику в зрительном зале.

Впрочем, не бывает худа без добра. Вполне вероятно, что отъезд уберег режиссера и его труппу от попадания в жернова политических репрессий, которые в Москве приобрели наибольший размах.

В Ростове Завадский поставил почти два десятка спектаклей. Среди них треневская «Любовь Яровая», «Горе от ума» (где сам сыграл Чацкого), «Враги» и «Мещане» Максима Горького, «Разбойники» Шиллера, «Дни нашей жизни» Леонида Андреева, «Человек с ружьем» Николая Погодина, «Укрощение строптивой» и «Отелло» Шекспира.

Вместе с Завадским в Ростов отправились многие известные артисты: Вера Марецкая, Николай Мордвинов, Ростислав Плятт. Была среди них и Павла Вульф. В своей книге «В старом и новом театре» она писала: «Ранней весной (1936 года. — А.Ш.) театр Завадского переехал из Москвы на работу в Ростов-на-Дону… Роскошное, только что выстроенное здание театра потрясло нас всех. Театр-гигант стоит на главной улице Ростова, высоко над Доном, и окружен парком. Увидев театр, я остолбенела от изумления: «Это чудо, настоящее чудо! Еще так недавно, кажется, когда я уезжала из Ростова, здесь были пустырь, глушь и вдруг… чудесный парк, в центре которого грандиозное здание… Как в сказке…»

Но вернемся в Москву. В Центральном театре Красной Армии Раневская сыграла одну из самых значительных своих театральных ролей — Вассу Железнову, и сыграла превосходно. Иначе и быть не могло — ведь она уже стала Актрисой с большой буквы, накопив за время скитаний по стране изрядный опыт. Однако подлинный талант немыслим без сомнений. Раневская признавалась, что несмотря на громадный соблазн работать над такой прекрасной ролью, как Васса, и играть ее, она просила не давать эту роль ей, опасаясь не справиться с Вассой. Фаина Георгиевна даже просила дать ей второстепенную роль Анны Оношенковой. Ей казалось тогда, что она видит Анну отчетливее, яснее.

Но судьба в лице режиссера распорядилась так, что Раневской все же пришлось играть Вассу. Но сомнения и опасения ее были так велики, что она даже написала о них Алексею Максимовичу Горькому. Написать написала, но вот послать это письмо так и не решилась — в те дни Горький уже был тяжело болен. А вскоре, идя на генеральную репетицию, Фаина Георгиевна увидела на улице флаги, приспущенные в знак траура по Горькому.

Пьеса Горького «Васса Железнова» ждала своего часа четверть века, чтобы впервые быть поставленной в ЦТКА в 1936 году. Сам автор так и не увидел «Вассу» на сцене.

Васса Борисовна Железнова — деловая женщина сорока двух лет, владелица пароходной компании, очень богатая и влиятельная особа. Васса проживает в собственном доме вместе со спившимся мужем, Сергеем Петровичем Железновым, бывшим капитаном, и братом, Прохором Борисовичем Храповым, беспечным пьяницей. В доме также живут Наталья и Людмила — дочери Вассы и Сергея Петровича, Анна Оношенкова — молодая секретарша и наперсница Вассы и одновременно домашний шпион, а также горничная Лиза, а после нее Поля.

Из-за границы приезжает Рашель — жена умирающего вдали от родины Федора, сына Вассы. Рашель — социалистка-революционерка, разыскиваемая полицией. Она хочет забрать своего малолетнего сына Колю, которого Васса прячет в деревне и не хочет отдавать снохе, так как рассчитывает сделать его наследником состояния и продолжателем своего дела. Васса грозит выдать Рашель властям, если та будет настаивать на возвращении сына.

Ради благополучия дома Васса совершает преступление. Она отравляет своего мужа Сергея Петровича, когда тот оказывается замешанным в совращении малолетней. Тем самым Васса спасает себя и свою семью от позора.

Горничная Лиза беременна от брата Вассы, что в итоге приводит ее к самоубийству. Лиза повесилась в бане, но снова ради спасения репутации всем сообщили, что она угорела.

Васса готова пойти на любые жертвы, лишь бы сохранить свою семью и свое дело. Она безумно любит своих непутевых детей — умирающего Федора, слабоумную Людмилу, алкоголичку Наталью. Единственная ее надежда — внук Коля, сын Федора.

В пьесе сопоставляются образы Рашели и Вассы. В них есть некоторое сходство, которое они сами ощущают. Рашель и Васса — цельные, фанатичные характеры, подлинные хозяева жизни, только Васса принадлежит прошлому, а Рашель — будущему. Но ничто не может помешать Вассе донести на Рашель жандармам.

Финал пьесы неожиданен — Васса скоропостижно умирает. Часть ее состояния крадет Оношенкова, а прочим богатством по закону будет распоряжаться главный наследник Вассы — ее беспутный брат, который непременно пустит наследство по ветру. Никому нет дела до умершей Вассы, лишь слабоумная Людмила оплакивает мать.

«Вассу Железнову» играли в помещении бывшего театра ЦТКА, в небольшом зале, с одной-единственной, общей на всех артистической уборной, где гримировались и мужской, и женский составы труппы. Эта же комната, разделенная перегородкой, даже не доходившей до потолка, служила актерам и гримировальной, и местом отдыха. В этих трудных условиях актеры вели себя достойно, старались не шуметь, чтобы не помешать другому сосредоточиться, внутренне собраться перед выходом на сцену.

Сцена, кстати говоря, тоже была небольшой и совершенно не приспособленной к условиям профессионального театра, что нисколько не мешало актерам, увлеченным своим делом, вдохновенно трудиться над замечательной пьесой Горького.

Раневской удалось правдиво воплотить в своей Вассе трагедию собственницы, чье стяжательство разрушило ее личность. Женщина незаурядного ума, сильная характером, сама ломает собственную жизнь, совершенно того не замечая. Она убеждена, что действует во благо, тогда как блага в ее поступках нет никакого.

Раневская любила своих героев, и оттого критики упрекали ее в излишней обаятельности образа Вассы-стяжательницы, в слишком проникновенном, теплом исполнении этой роли. Они не понимали, что именно таким образом Раневская поднимает трагизм, необходимый для полноценного, всестороннего раскрытия образа Вассы, на должную высоту Впрочем, и сама Фаина Георгиевна упрекала себя: «Вспоминая сейчас отдельные этапы работы, я вижу, что много занималась вульгарной социологией и недостаточно проникла в самую пьесу».

«Фаина Георгиевна много читала, — вспоминала Нина Станиславовна Сухоцкая. — Даже в последние годы, когда она уже плохо видела, ее трудно было застать дома без книги. Круг ее чтения был разнообразен. Помимо современной литературы и любимых классических произведений она увлеченно читала серьезные труды по истории. Перечитывала Плавта, Гомера, Данте. Однажды к ней зашла Анна Андреевна Ахматова и, застав ее за книгой, спросила, что она читает. Фаина восторженно ответила: «О, это так интересно! Переписка Курбского с Иваном Грозным!» Анна Андреевна рассмеялась: «Как это похоже на вас!..»

Из всех писателей мира самый любимый, боготворимый — Пушкин. Он постоянно был с ней. На столике у кровати и на письменном столе всегда жили томики Пушкина. Она не только великолепно знала его произведения, но пристально интересовалась всем, что о нем написано, всеми исследованиями наших пушкинистов. Однажды она мне сказала: «Все думаю о Пушкине. Пушкин — планета!»

Фаина Георгиевна признавалась, что к Пушкину у нее такое отношение, словно они встречались когда-то или могут еще встретиться. На вопрос «Как вы спите?» она отвечала: «Я сплю с Пушкиным».

Так и было — читала она допоздна, и преимущественно Пушкина. Мучимая бессонницей, могла читать его или думать о нем всю ночь. Если бы судьба уготовила ей встречу с Александром Сергеевичем, она бы призналась ему, что буквально живет им всю жизнь.

Актер и режиссер Сергей Юрский, в чьем спектакле «Правда — хорошо, а счастье лучше» Фаина Георгиевна сыграла свою последнюю роль — няньку Филициату, вспоминал: «В ее отношении к великим (в том числе к тем, кого она знала, с кем дружила) был особый оттенок: при всей любви — неприкосновенность. Не надо играть Пушкина. Пожалуй, и читать в концертах не надо. А тем более петь, а тем более танцевать! И самого Пушкина ни в коем случае изображать не надо. Вот у Булгакова хватило такта написать пьесу о Пушкине без самого Пушкина.

— Но тот же Булгаков написал «Мольера», где сам Мольер — главная роль.

Отмалчивается, пропускает. Когда говорят, что поставлен спектакль о Блоке, балет по Чехову, играют переписку Тургенева, что читают со сцены письма Пушкина, она говорит: «Какая смелость! Я бы не решилась». И чувствуется, что не одобряет. Обожая Чайковского, к его операм на пушкинские сюжеты относится как к нравственной ошибке. Пушкин для нее вообще выше всех — во всех временах и во всех народах. Жалеет иностранцев, которые не могут читать Пушкина в подлиннике. Возможность ежедневно брать с полки томик с его стихами считает великим счастьем».

Нина Станиславовна Сухоцкая вспоминала: «В последние годы жизни Фаина Георгиевна горячо увлеклась Маяковским, в это же время параллельно читала «Войну и мир» и радовалась, находя в этой великой книге все новые, ранее не замеченные драгоценные мысли. А обожаемый Чехов! Она обращалась к нему вновь и вновь.

Образование пришло к ней отнюдь не из средней школы, которую она с грехом пополам закончила (не любила в детстве «учиться»), и не из высшей школы, в которой никогда не была, а от жажды новых познаний, длившейся всю ее жизнь».

После «Вассы Железновой» о Раневской заговорила вся театральная Москва. Вскоре ее пригласили в Малый театр, где (невозможно поверить!) режиссер готов был даже ставить пьесы под нее.

Переговоры с Фаиной Георгиевной вел Судаков, режиссер Малого театра. После недолгих колебаний Раневская согласилась на переход. Больше всего, даже больше обещанного Судаковым хорошего репертуара ее взволновала сама мысль о том, что она станет играть на той самой сцене, по которой ходила великая Ермолова!

Кроме этого, попасть в труппу Малого вообще было лестно. Лестно очутиться вместе с таким количеством знаменитых актеров. Неслыханная, небывалая удача.

Само по себе желание Раневской мало что значило. Времена были советские, социалистические, и уйти из Театра Красной Армии без согласия руководства было невозможно. Тем более, что театр этот был больше военным, нежели гражданским учреждением.

Фаина Георгиевна подала Алексею Дмитриевиу Попову, ставшему режиссером после отъезда Юрия Завадского в Ростов, заявление об уходе. Тот, рассердившись, кричал на актрису: «Неблагодарная! Куда вы идете? В клоаку ретроградства! Что вы там не видели?! Погнались за длинным рублем?!» На самом деле в Малом театре Раневской никакой прибавки к зарплате не обещали.

Фаина Георгиевна уходила со скандалом — ее попросту не отпускали. Не хотели отпускать. Вдобавок 22 декабря 1938 года в газете «Советское искусство» была напечатана статья начальника Центрального театра Красной Армии (иначе говоря — непосредственного начальника Раневской) некоего батальонного комиссара (это звание соответствовало званию майора) М.И. Угрюмова под характерным для той поры названием «Решительно бороться с летунами и дезорганизаторами театрального производства».

«…есть у нас и такие артисты, как Герага и Раневская. Где бы они ни выступали, они говорят о своей любви и преданности театру. Однако стоит им получить приглашение из других театров, как они тут же забывают о своей любви и преданности к ЦТКА».

Артист Герага, упомянутый в паре с Раневской, это Павел Иосифович Герага, актер, народный артист РСФСР (1947), начавший свою сценическую деятельность в Красноярске и успевший, подобно Раневской, поработать по всей стране. С 1932 года Павел Иосифович осел в Москве и поступил в Центральный театр Красной Армии, откуда в 1939 году (вскоре после публикации статьи) перешел в театр имени Моссовета, где и работал почти до самого конца жизни. Ему хорошо удавались роли «людей новой эпохи», таких как Гайдай в «Гибели эскадры», Глеб Чумалов в «Цементе» по Гладкову, Ратников в «В одном городе». Снимался в фильмах «Цирк» (эпизод) и «Жди меня» (Федор Левыкин).

Советская власть не приветствовала переходы с одной работы на другую по инициативе работника. Только партии, иначе говоря — государству, дозволялось тасовать кадры, как душа пожелает, самим же кадрам предписывалось сидеть и не рыпаться. Люди, склонные менять места работы в поисках «лучшей доли» или же по каким-то иным причинам, назывались «летунами». Был даже такой лозунг: «Летун разрушает производство!» К врагам народа летунов, слава богу, не причисляли, но, как говорится, — от плохого до ужасного всего один шаг. Сегодня ты — летун, а завтра — враг народа.

Руководство театра, вероятно, надеялось, что после подобной статьи в прессе Раневская откажется от намерения покинуть ЦТКА.

Кстати говоря, в этом театре Фаина Георгиевна сыграла не только Вассу Железнову. Были у нее и другие заметные роли. Такие, например, как роль Оксаны в пьесе Александра Корнейчука «Гибель эскадры». Сам драматург восхищался игрой Раневской и признавался ей в том, что он видел свою пьесу в десятках театров, но никому еще не удавалось так хорошо сыграть Оксану. Сыграть так, чтобы она вызывала не только сочувствие, но и восхищение.

Радистка и коммунистка Оксана — роль героическая.

Летом 1918 года на Черноморском флоте возникает угроза захвата советских кораблей Германией. Советское правительство принимает единственное верное с его точки зрения решение — уничтожить флот. Как говорится: «Сам не «ам» и другому не дам». Разумеется, силы контрреволюции пытаются сорвать выполнение приказа, но в тяжелой борьбе, конечно же, побеждают большевики. Не без помощи Оксаны, которая заменяет погибшего комиссара и ведет массы к победе.

Сразу вспоминается Комиссар из «Оптимистической трагедии»…

В Театре Красной Армии были у Раневской и другие роли — мать в пьесе «Чужой ребенок», сваха в пьесе Островского «Последняя жертва».

Фаина Георгиевна все же ушла из ЦТКА. Ушла со скандалом, хлопнув на прощание дверью и заодно покинув театральное общежитие. Вроде бы все складывалось так, как хотела актриса, но… ее коллеги, ведущие актеры Малого театра, то ли опасаясь конкуренции, то ли по каким-то другим причинам, стали возражать против прихода Раневской в труппу. Судаков умолк и более не появлялся.

Вышло так, что Фаина Георгиевна, к тому времени уже получившая звание заслуженной артистки, осталась без работы и без жилья. Выручила ее Павла Леонтьевна, которая снова поселила Раневскую у себя.

Больше года актриса нигде не работала. Этот год был для нее очень тяжелым. Под впечатлением от столь тяжелого удара, уготованного ей судьбой, актриса впала в депрессию. Она избегала людей, почти ни с кем не говорила. Горькая обида терзала ее.

Оставшись без заработка, Фаина Георгиевна продавала свои вещи, спустила почти все, что у нее было, но никуда не ходила, ничего для себя не просила, не жаловалась. Да и на что ей было жаловаться? На то, что она вдруг оказалась ненужной театру?

Раневская не раз повторяла, что она вообще не может ходить по различным инстанциям со всевозможными просьбами. Для нее это занятие было противоестественно.

Постепенно к Фаине Георгиевне вернулись силы, хорошее настроение, вернулось желание жить. И разумеется, работать, потому что без работы она себя не представляла.

Оставшись без театра, Раневская полностью отдалась съемкам в кино, принесшим ей подлинно всенародную славу.

В конце тридцатых годов в Малом театре блистали Александр Грузинский, Владимир Владиславский, Елена Гоголева, Сергей Головин, Николай Анненков, Евгений Велихов, Александр Зражевский, Николай Рыбников, Николай Рыжов, Михаил Климов, Варвара Массалитинова… Жаль, что Фаине Раневской так и не довелось выйти с ними на одну сцену.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.