Глава 30 Тучи на горизонте

Глава 30

Тучи на горизонте

Покупка Гюлена вскоре доказала, что это был мудрый и дальновидный шаг. Человек в моем ненадежном, полуэкономическом-полуполитическом положении нуждался в жилище вне столицы, нуждался в крепости, куда можно было бы удалиться, когда численность его врагов становилась слишком большой.

В годы, последовавшие за периодом инфляции, моя роль как председателя Имперского банка представляется мне в первую очередь ролью цепного пса, зорко следящего за состоянием нашей валюты и заботящегося о том, чтобы ее котировки на бирже не падали. Я тщательно регистрировал малейшие изменения на валютном рынке, каждую значимую котировку, нарушающую паритет новой германской марки. Любое нарастание признаков опасности влекло за собой быстрое вмешательство с моей стороны. Сегодня мне представляется вполне естественным, что я не всегда прибегал к мягким методам и что мои оппоненты на свободном рынке, заинтересованные лишь в личной выгоде, но не в общем благосостоянии, избегали меня. Ни один человек, защищающий дело, в которое верит, не сможет постоянно ограничиваться мягкими словами и дружескими предостережениями.

Для гарантий выплаты Германией репараций комитет Дауэса ввел доверенных посредников в правления Имперского банка и другие немецкие экономические учреждения. Эти люди, работавшие под руководством Паркера Гилберта, агента по репарациям, практически контролировали платежеспособность Германии. В их функции входило следить за тем, чтобы репарационные платежи пунктуально переводились.

Но в состоянии ли мы были выплачивать репарации — переводить ежегодно за рубеж более двух миллиардов марок в иностранной валюте? Нет, это было выше наших возможностей. Тем не менее переводы продолжались. И делали мы это посредством заимствования денег за рубежом, которые потом переводили туда же.

Другие страны давали нам деньги взаймы. Но кому? Политикам? Конечно нет. Политики занимались ловлей голосов избирателей в своих странах, обещая им, что Германия выплатит огромные суммы репараций. Экономисты и деловые люди были мудрее, дальновиднее политиков. Они видели ту большую опасность, которая грозила такой стране, как наша, если ее вывести из международной конкуренции. Они понимали, что было бы правильнее и разумнее предоставить Германии экономический шанс. В то время такие люди, как Монтегю Норман, делали больше во имя упрочения мира, чем любой партийный политик со своим вечным лейтмотивом в обращении к своим последователям: «Германия должна платить…»

В книге «Прекращение выплаты репараций» (1931) я завершил точный подсчет денег, которые вливались в Германию и снова уходили из нее в течение шести лет после периода инфляции. Даже тогда я высказывался вполне откровенно о трофеях, которые приобрели после войны другие страны, в виде немецкой собственности без подведения ее под рубрику «Репарации». Эти трофеи составляли огромную сумму. Одни лишь немецкие колонии, которые были переданы «мандатариям», стоили от 80 до 100 миллиардов марок.

Но политики не унимались: они добивались также твердой валюты. Поэтому вымогали ежегодные репарационные выплаты.

Основными жертвами этой политики становились иностранные заимодавцы. Они ссужали деньги немецким фирмам, государственным компаниям, корпорациям, муниципалитетам и городам. Имперский банк обменивал эти иностранные переводы (валюту) на немецкие деньги. Валюта же собиралась в фондах, из которых выплачивались репарации. Таким образом, зарубежные политики получали деньги, которые отдельные зарубежные капиталисты отправляли в Германию в виде займов и кредитов.

Такой способ расчетов налагал на вновь возрождавшуюся германскую экономику огромное бремя долгов. Ведь вместе с долгосрочными и краткосрочными кредитами мы брали на себя ответственность не только за окончательную выплату этих сумм, но также за проценты на них. К репарациям прибавлялись проценты по иностранным займам.

Теперь читатели понимают, почему вскоре после занятия поста председателя Имперского банка я стал предостерегать против чрезмерного заимствования за рубежом, особенно для таких проектов, как плавательные бассейны, развлекательные павильоны, библиотеки и спортплощадки. В мирное время это все признаки растущего процветания, но они не соответствовали нашей стране, обнищавшей и разоренной войной и послевоенными трудностями.

Но, как это часто случается в истории, мои предостережения воспринимались далеко не всеми. В новом политическом статусе — республики вместо империи — Германия раздробилась на множество мелких земель, общин, районов, провинций. Все они яростно соперничали друг с другом за заимствования.

Наряду с этой переменой стал играть свою роль партбилет. Он довольно часто заменял квалификацию, эффективность, профессиональную подготовку. Партийные интересы стали важным фактором заимствования за рубежом. Представители партий соперничали друг с другом в том, кто сделал больше «для народа». Кто добивался большего, получал большинство голосов избирателей.

Состязание личных и общих соображений, призванных облагодетельствовать всех, происходило совершенно открыто. Это не означало, однако, что публика понимала подобную мелочную игру. Наоборот, каждый индивид рассчитывал, со своей собственной точки зрения, как деньги от этих иностранных инвестиций могут повысить жизненный уровень немцев. Коллективная задолженность без личной ответственности — очень опасная игра, которая не могла оставаться незамеченной агентом по репарациям Паркером Гилбертом. Он понял, что немецкие платежи по репарациям не были реальными, что страна выплачивала долги не путем наращивания экспорта, но посредством заимствования денег. Полная неспособность Германии переводить за рубеж иностранную валюту была вопросом времени.

Понимание этого привело к созыву новой конференции, на этот раз под председательством американца Оуэна Янга, который уже играл важную роль в работе комитета Дауэса. Конференция, разработавшая так называемый план Янга, собралась весной 1929 года. Подготовке к этой конференции был посвящен весь 1928 год.

В начале 1927 года состоялась сессия общества Фридриха Листа — на ней я коротко остановлюсь, поскольку на эту сессию упала тень грядущих событий, которые постепенно были вынесены на обсуждение конференции Янга.

В связи с этой сессией и моим председательством в Имперском банке я занял полуофициальное положение в правительстве. Поэтому я не делал публичных заявлений, но обратился к узкому кругу членов общества Фридриха Листа, приглашенных на заседание, среди которых были представители газет Frankfurter Zeitung и Berliner Tageblatt. Обе эти газеты способствовали образованию Германской демократической партии в 1918 году. Когда я позднее вышел из партии, они ополчились против меня. Тем не менее я полагал, что их представители понимали разницу между публичным выражением мнения и приватным разговором. Как выяснилось, я ошибался в этом.

Суть моих аргументов в 1927 году состояла в категорическом отрицании доводов, которые как-то оправдывали выплату репараций с экономической, политической или моральной точек зрения. Я заявлял, что считаю своим долгом решительно добиваться отмены репараций. Доказывал, что не могу сидеть сложа руки и наблюдать, как постоянно падает жизненный уровень немецких рабочих в результате ежегодного перевода за границу миллиардов марок.

Из-за злоупотребления конфиденциальностью мои слова стали известны в Париже, и впоследствии это сыграло свою роль.

В 1928 году происходила подготовка к Парижской конференции с целью реструктуризации долгов Германии по репарациям. Требовалась большая и тщательная работа. Она легла в основном на экономический и статистический отдел Имперского банка.

Конференция Янга открылась в Париже в феврале 1929 года в отеле «Георг V», новом фешенебельном здании, больше известном молодому поколению как место, где постоянно останавливалась Рита Хейворт.

Атмосфера конференции была явно более дружественной, чем пятью годами раньше на конференции Дауэса. Теперь все мы сидели за одним столом — немцы вместе с американцами, англичанами, французами, бельгийцами и японцами.

Председатель Имперского банка (я) возглавлял немецкую делегацию, которая включала, среди прочих, генерального директора фирмы Vereinigte Stahlwerke AG Феглера и его заместителя, тайного советника Касла, от Национальной ассоциации немецких промышленников и моего заместителя Мельхиора от гамбургской банковской фирмы «Варбург и KV В мое непосредственное окружение входили директор Блессинг и моя секретарша фрейлейн Штеффек от Имперского банка.

Америку представляли Оуэн Янг и Джек Морган, старший сын еще более великого Пирпонта Моргана. С французской стороны присутствовал господин Моро, президент Центрального банка.

Среди наших переводчиков выделялся Пауль Шмидт, который недавно добился известности своей увлекательной книгой «Статист на дипломатической сцене».

Конференция сосредоточилась на двух главных вопросах. Во-первых, уровень сумм, которого Германия должна достичь в будущем, чтобы выполнять ежегодные платежи по репарациям. Во-вторых, пропорция, в которой сумма должна переводиться в иностранной валюте без ущерба германской экономике.

Второй вопрос имел решающее значение.

Как глава немецкой делегации я подготовил план действий. Перед обсуждением вопроса о переводе репарационных платежей я стремился, прежде всего, посредством предоставления исчерпывающих данных убедить конференцию уменьшить репарации на возможно большую сумму. Затянувшаяся дискуссия вокруг этих данных привела вскоре к некоторой усталости. Джек Морган первым взял несколько дней отдыха, которые провел на своей яхте, совершившей круиз по Средиземноморью. Но и другие участники конференции хотели расслабиться.

Поскольку приближалась Пасха, я решил, что мы, немцы, должны тоже взять передышку на несколько дней. Внес предложение, чтобы каждый из экспертов западных союзников выдвинул минимальное требование, на которое имел полномочия от имени своей страны. Предложение было принято и дало возможность мне с женой посетить замки Туреня в живописной долине Луары.

Когда я снова встретился по возвращении из поездки со своими коллегами за столом конференции, то обнаружил, что мое предложение дало поразительный результат. Представители западных союзников фактически ни разу не контактировали друг с другом по вопросу сумм, которые им следовало запрашивать. Каждый из них явно опасался упреков союзников, что его корысть переходит все границы. Вышло так, что, когда председательствующий американец попросил огласить соответствующие цифры и это сделали, отдельные требования значительно превосходили общую сумму, предусмотренную планом Дауэса, в то время как целью конференции было уменьшить немецкий долг по репарациям. Такой итог, поразивший каждого из участников конференции, вызвал чувство смятения, которое в конце концов произвело взрыв веселья и несколько улучшило наше настроение.

Это, однако, не изменило упрямую позицию наших оппонентов в ходе конференции. Французы не стеснялись прибегать к закулисным методам давления наряду с реальными аргументами. Однажды я получил известие из Берлина, что все французские банки в Берлине, которым немцы значительно задолжали, неожиданно потребовали возврата долгов, либо приобретенных в рассрочку, либо взятых на определенный срок. То, что это случилось без предварительного уведомления в один и тот же день и что в это были вовлечены все французские банки, указывало на преднамеренную акцию, явно продиктованную сверху.

Подобная акция привела к резкому сокращению резервов Имперского банка в золоте и иностранной валюте, так же как и других банков, обязанных обращаться в Имперский банк за иностранной валютой для покрытия платежей по долгам Франции. Мне предстояло немедленно ответить контрударом.

Я повидался с Паркером Гилбертом, который находился в Париже большую часть времени проведения конференции, и сообщил ему, что случилось, хотя он, конечно, был сам прекрасно осведомлен о происшедшем событии. В ходе нашего с Гилбертом разговора выяснилось совершенно очевидно, что как французы, так и господин Гилберт (если он действительно одобрял французскую акцию) сильно просчитались. Они рассчитывали заставить меня пойти им навстречу в вопросе задолженности, а между тем сыграли мне на руку и предоставили новые аргументы в выступлении против чрезмерного бремени перевода валюты.

Я спросил Гилберта:

— Считаете ли вы французскую акцию достойной или политически целесообразной?

Он не понял, что я имею в виду. Пожал плечами и сказал:

— Вам не следует удивляться. Французы считают, что вы пытаетесь уклониться от оплаты. Они стремятся показать вам воочию, к чему это ведет.

— Могу сообщить вам, господин Гилберт, в нескольких словах, к чему это ведет, и полагаю, французы очень скоро отменят эти меры. Если это взыскание долгов — не очень значительных — будет явно угрожать немецкой валюте, что отмечается на фондовой бирже в последние несколько дней, если немецкая валюта будет дестабилизирована оплатой займов в иностранной валюте, то совершенно очевидно, что выплаты репараций, о которых французы еще мечтают, просто станут невозможными.

Гилберт стал бледнее, чем обычно, и занервничал. Я же продолжал спокойно:

— Если французские банки не отзовут своих требований, я поблагодарю на следующем заседании французскую делегацию за предоставление мне столь убедительного доказательства невозможности перевода платежей по репарациям, которых они добиваются.

В результате этого разговора Гилберт сказал, что разыщет моего коллегу господина Моро, президента французского Центрального банка, и передаст ему суть моих возражений. Буквально на следующее утро он позвонил мне:

— Господин Шахт, в связи с нашим вчерашним разговором хочу сообщить, что французские банки отзывают свои извещения. Поэтому надеюсь, что вы не станете ссылаться на этот инцидент в ходе конференции. Уверен, вы разделяете мое мнение, что упоминание этого вопроса вызовет очень неприятный обмен взаимными обвинениями и неблагоприятно скажется на атмосфере конференции.

Мне пришлось, разумеется, согласиться с этим. Я был рад, что все окончилось благополучно, и вопрос о французской акции не поднимался на конференции.

Поездка по Туреню стала последним приятным эпизодом в ходе проведения конференции Янга. Забавный инцидент с требованиями отдельных стран западных союзников воплотился в замечательной карикатуре, опубликованной французской юмористической газетой Le Rire. Эта история получила широкую известность. За ней последовали весьма серьезные дебаты на конференции, работа которой приближалась к концу. На горизонте уже виднелись грозовые тучи.