Глава 39 Снова председатель Имперского банка
Глава 39
Снова председатель Имперского банка
В первые недели прихода Гитлера к власти я встретился с ним лишь однажды, но это было значимое событие. Мне случилось присутствовать в комнате с группой его соратников, когда он впервые обратился к немецкому народу по радио. Его речь начиналась словами: «Дайте мне четыре года». Мне показалось, что я впервые имею возможность заглянуть в душу этого человека. У меня было впечатление, что бремя его новой ответственности было слишком тяжело для него. В этот момент я ясно почувствовал, что значило переместиться из рядов оппозиционных пропагандистов на ответственный правительственный пост. Я ощущал его внешнее и внутреннее волнение, которое не было простым «разыгрыванием роли», но реальным состоянием. Это укрепляло мою надежду на возможность направить этого человека на истинный путь.
В ходе переговоров по поводу назначения Гитлера президент — и, вероятно, Гугенберг тоже — подчинялся необходимости проведения еще одних выборов. Они были намечены на 5 марта 1933 года. Неясно, почему они должны были состояться. Не считая коммунистов, Гитлер и партия Гутенберга составляли большинство в существующем законодательном собрании. Если, несмотря на это, Гитлер все же настаивал на выборах, то он, должно быть, вынашивал надежду (тем более что теперь он пришел к власти) достижения большинства для своей Национал-социалистической партии. Это привело бы к созданию новой ситуации, которая позволила бы ему сформировать чисто национал-социалистический кабинет вместо национального правительства. Но попытка провалилась.
Совершенно неожиданно я получил приглашение от Германа Геринга на собрание 25 февраля в резиденции председателя рейхстага, которую он занял по своему официальному статусу. Я встретил там много промышленников — почти все они были мне знакомы, — которых Геринг пригласил, чтобы оказать финансовую поддержку выборам в рейхстаг. Я знал, что большинство присутствовавших лиц не были сторонниками национал-социалистического движения. Тем не менее они не отказались от приглашения. Геринг поприветствовал гостей и разъяснил, что цель встречи заключается в сборе средств в предвыборный фонд правых партий. Затем прибыл Гитлер и изложил свои политические взгляды в такой убедительной форме, что, к моему удивлению, когда он закончил, поднялся Крупп фон Болен и от имени собравшихся гостей выразил полную готовность поддержать правительство Гитлера. Мое удивление было вызвано и тем, что мне было известно об отклонении четыре недели назад тем же самым Круппом фон Боленом приглашения посетить дом Фрица Тиссена, где Гитлер собирался обратиться с речью к промышленникам земли Рейнланд-Вестфалия.
В тот вечер в предвыборный фонд было собрано 3 миллиона марок. Гитлер попросил меня распорядиться проведением этого фонда через банковские процедуры, на что я согласился. В последующие годы много писали о том, насколько Национал-социалистическая партия была обременена долгами в конце 1932 года. На основе собственного опыта работы с фондом на мартовские выборы могу назвать эти утверждения смехотворными. Если бы партия действительно нуждалась в деньгах, она могла бы, по крайней мере, затребовать свою долю из этих 3 миллионов. На самом деле это было не так. Из 3 миллионов марок 2 миллиона 400 тысяч были полностью использованы правыми партиями, включая национал-социалистов. В итоге выборов на балансе осталось 600 тысяч марок. Нужно отдать должное национал-социалистическому движению за то, что ббльшая часть его пропагандистской деятельности оплачивалась за счет его собственных членов.
Вскоре после 25 февраля произошел поджог Рейхстага. Теперь совершенно ясно, что эту акцию нельзя было навешивать на Коммунистическую партию. До какой степени отдельные национал-социалисты соучаствовали в планировании и осуществлении ее, трудно установить, но в свете всего того, что вскрылось, можно считать непреложным фактом: Геббелье и Геринг играли в этом ведущую роль — один в планировании, другой в осуществлении плана. По моему собственному твердому убеждению, Гитлер сам был одержим этой идеей. По высказанным позднее словам супруги одного из ведущих партийных лидеров, окружение Гитлера хотело «положить тлеющие руины Рейхстага на его стол как сюрприз». Во всяком случае, пожар Рейхстага послужил удобным предлогом для окончательного устранения Коммунистической партии с политической сцены.
Проблемы, стоявшие перед правительством Гитлера, были нелегкими. Цифры безработицы с самого низкого уровня летом 1927 года росли год за годом бешеными темпами и достигли своего пика зимой 1931/32 года. Следующая зима вновь показала тенденцию на повышение. Безработица наиболее затронула строительную индустрию, в которой составила девяносто процентов. Безработицу нельзя было преодолеть без крупных государственных заказов, и такое преодоление требовало огромных расходов. Заводы опустели, станки стояли без движения, запасы гнили, а рабочие томились без дела.
Лишь значительно позднее я узнал, что Гитлер посылал за председателем Имперского банка доктором Лютером, чтобы узнать, сколько средств банк может выделить на создание рабочих мест. Подумав над этим, Лютер, как утверждают, назвал сумму в 150 миллионов марок. Если это утверждение верно, то понятно разочарование Гитлера беседой с Лютером. Цифра, объявленная Лютером, была бы вполне достаточной для обеспечения работой ровно на четыре дня и пять часов всех немецких безработных с зарплатой 5 марок в день. Она была столь же бесполезной, сколь и 3 миллиарда марок на пособия по безработице, которые растаяли как дым в 1932 году.
В середине марта 1933 года Гитлер послал за мной и задал мне тот же вопрос, что и Лютеру, однако не обмолвившись ни словом о разговоре с председателем Имперского банка.
— Честно говоря, господин канцлер, я не могу назвать какую-либо конкретную сумму. Мое мнение таково: что бы ни случилось, нам нужно положить конец безработице, и поэтому Имперский банк должен обеспечить все необходимое для увода с улиц последнего безработного.
Последовала короткая пауза. Затем Гитлер взглянул на меня и спросил:
— Вы готовы снова принять на себя руководство Имперским банком?
Я понимал далекоидущий подтекст этого вопроса. Предпочел бы, чтобы Брюнинг спросил меня об этом в июле 1931 года. Теперь же этот вопрос задавал мне канцлер, с мировоззрением и пропагандой, с методами политической борьбы и даже отдельными акциями которого я часто не соглашался. Должен ли я отказаться от предложения, руководствуясь такими соображениями, или обязан посвятить всю свою энергию спасению шести с половиной миллионов человек от безработицы?
Во время суда по денацификации, которому я подвергся после краха Германии, против меня неоднократно выдвигалось одно и то же идиотское обвинение:
— Если бы вы не помогли Гитлеру, он бы обанкротился в своих усилиях.
Я отвечал с понятной горячностью:
— Не могу поверить, что успех Гитлера зависел только от меня. Он нашел бы другие способы и других помощников. Он был не из тех людей, которые готовы сдаться. Вас, сэр, обрадовало бы, если бы Гитлер погиб без моей помощи. Но с ним бы погиб и весь рабочий класс Германии. Даже вы не стали бы оправдывать это.
Поскольку мне предоставлялась теперь возможность покончить с безработицей, все другие соображения должны были отступить на задний план.
— Не считаю справедливым, господин канцлер, чтобы мое замещение должности влекло за собой отстранение от нее председателя Имперского банка господина Лютера.
— Не сомневаюсь в этом. В любом случае господин Лютер не останется председателем Имперского банка. Я имею на него другие виды.
— Если так, то я готов возобновить работу в качестве председателя Имперского банка.
17 мая 1933 года — почти через три года после моей добровольной отставки — я вновь приступил к работе, на этот раз в более трудных условиях, чем в конце 1923 года, и с более тяжелым бременем ответственности.
В Веймарской республике мое жалованье составляло 200 тысяч марок. В 1924 году оно было установлено на том же уровне, что и зарплата генерального агента по репарациям.
Имелись очевидные основания, почему следовало придерживаться цифры прежнего оклада. На мой запрос Гитлер ответил, что оставляет установление зарплаты на мое усмотрение. Я отклонил его предложение и передал решение этого вопроса триумвирату, состоявшему из министра финансов, министра экономики и меня. Я предложил, чтобы мой оклад составлял тридцать процентов от прежней цифры, то есть 600 тысяч марок, включая все мои официальные расходы. На этом и согласились. Я стремился показать пример партийным боссам, чтобы и они получали свое вознаграждение в разумных границах. К сожалению, они не последовали этому примеру.
Первая программа по созданию рабочих мест (программа Рейнхардта), рассмотренная правительством, имела целью ремонт и перестройку домов, заводов и оборудования. На эту программу Имперский банк выделил один миллиард марок.
Следующим делом, которым предстояло заняться — и им занялись очень скоро, — было строительство национальных автобанов. На это я санкционировал первоначальный кредит в 600 миллионов марок, которые, однако, следовало возместить из национального бюджета. В течение очень короткого времени Управление государственными железными дорогами занялось строительством автобанов. Чтобы эти автомобильные трассы окупались, я с самого начала договорился с Гитлером о тесном взаимодействии в работе дорожного и железнодорожного ведомств. Не могу сказать, почему впоследствии эта цель была упущена из виду, поскольку с течением времени, после получения возмещения на сумму 600 миллионов марок для Имперского банка, я больше не имел дел со строительством автобанов.
После краха Германии немецких государственных, земельных и общинных деятелей постоянно обвиняли в явной готовности предлагать свои услуги «преступнику» Гитлеру. Однако при правлении Гитлера они постоянно получали средства, позволявшие им заниматься проектами, которые они давно хотели осуществить, но не могли этого сделать при прежних правительствах. Многие из них испытали подъем позитивных эмоций от того, что наконец смогли снова выполнять действительно нужную руководящую работу. Анализ национал-социалистической «философии» совершенно их не интересовал: все, чего они желали, заключалось в немедленных мерах правительства с целью поощрения деловой активности и удовлетворения потребностей населения. Множились сообщения из отдельных земель и общин, свидетельствовавшие о том, что безработица сократилась или даже исчезла вовсе.
Что касается «философского» мировоззренческого конфликта, то ему следовало происходить в высших сферах. В рейхстаге. Именно там я пережил свое первое большое разочарование.
Правые партии все вместе составляли в рейхстаге шестьдесят процентов голосов, из которых одни национал-социалисты имели почти пятьдесят процентов. Поэтому рейхстаг мог вполне претворять в жизнь идеи кабинета. Большинства в две трети всех голосов требовали только решения с целью внесения конституционных изменений. Нежелательные конституционные изменения не могли быть проведены одной Национал-социалистической партией. Правые депутаты, не входившие в Национал-социалистическую партию, и депутаты умеренных партий были в состоянии заставить уважать конституционные нормы. Почему в этих обстоятельствах был введен благоприятствующий акт от 23 марта 1933 года, который дал правительству полномочия производить конституционные изменения, было и осталось тайной. Рейхстаг сдал свои контролирующие полномочия без всякой нужды, создав таким образом легальную основу для практически всех мер, к которым Гитлер прибегал впоследствии вопреки бывшей конституции.
Я присутствовал на этой сессии рейхстага как зритель и наблюдал с нарастающим разочарованием, как умеренные пренебрегали собственными шансами. Именно благодаря этому закону Гитлер установил диктатуру. Среди этих депутатов имелось порядочное число людей, которые по любопытному совпадению сегодня занимают ведущие политические позиции в Федеративной Республике Германии и которые превозносят парламентскую демократию как альфу и омегу германской конституции.
В последующие месяцы я был вынужден с сожалением наблюдать, как центристские партии доводили свое самоистязание до степени самоубийства. Умеренные партии распадались одна за другой. Депутаты рейхстага, избранные народом для выражения интересов народа, пренебрегли обещаниями, которые давали избирателям. По собственной воле они отказались от власти и влияния без всякого уведомления тех же самых избирателей. Демократия сама вырыла себе могилу.