Глава 50 Внешняя политика

Глава 50

Внешняя политика

Я никогда не претендовал на роль политика. Очевидно, мне недостает определенных качеств, необходимых для такой карьеры. Мне также кажется, что репутация политика зависит, как правило, не столько от его способностей, сколько от обстоятельств, благоприятствующих его успеху. Я не верю словам Муссолини на тот счет, что люди делают историю.

Люди, которые прославились в истории как великие политики, часто были всего лишь инструментами эпохи. Когда вызревает время для нового восприятия, оно содействует многим политикам, которые при всех своих добрых намерениях и усилиях были бы в иные времена обречены на забвение.

Экономическая политика — часть общей политики. С увеличением значения с 1890 года экономической политики в Европе я неизбежно вовлекался во внешнюю политику. Я описывал свои поездки в Лондон и Париж в начале 20-х годов с целью привлечь за рубежом внимание к той идее, что репарации, навязанные в Версале, в целом вредоносны. В последующие годы я указывал снова и снова, что предоставление возможности Германии получать сырье и продовольствие за границей посредством своего труда и на свою валюту является единственной надежной основой для развития страны в мирном направлении.

В этом вопросе, так же как и в вопросе валюты, я был вынужден доказывать несостоятельность классических принципов учения о свободной торговле. Изучение трудов британских ученых-меркантилистов ясно показало мне, что политическая экономия отнюдь не абстрактная наука. Именно на требованиях к торговле ученые-меркантилисты основывали теоретические формулы, в соответствии с которыми смогли создать и защитить производство шерсти и судостроение своей страны.

После того как Англия преуспела в развитии крупной промышленности и обеспечении превосходства своего торгового флота, британские политэкономы начали выдвигать свободную торговлю, то есть неограниченную конкуренцию, на уровень стандартной экономической теории. Она достигла высшей точки в формулировке принципа наиболее благоприятствуемой нации, который должен был гарантировать британское экономическое превосходство на все времена, если бы в конце концов против этого не восстали другие страны в силу явной необходимости. Так называемая классическая политэкономия обязана своим долгим существованием блестящей пропаганде, которой британские ученые-экономисты смущали умы на континенте. И если какой-нибудь экономист добивается по случаю защиты интересов своей нации, его не понимают и высмеивают собственные соотечественники — особенно если он такой немец, как Фридрих Лист.

Экономическая свобода, как и политическая, — идеал, к которому люди самонадеянно стремятся, но не могут достичь, пока мыслят эту свободу как идеал. На изречение: «Все, что идет во благо моей стране, справедливо» — я всегда смотрел как на преступное. Ибо справедливость коренится в божественном принципе. С другой стороны, цель любой экономической политики должна заключаться в возможности гарантировать обеспечение средств существования своему собственному народу с экономической точки зрения: это всегда было первоочередным принципом моей деятельности.

В 1926 году я читал лекцию в Германской колониальной ассоциации, где выдвинул требование, чтобы те или иные заморские территории Германии были переданы ей в целях экономического развития. Даже в то время я характеризовал вопрос о немецком суверенитете над такой территорией как несущественный. Меня исключительно интересовало экономическое развитие, которое осуществлялось бы немецкими предпринимателями на немецкие деньги, поскольку только посредством наших собственных денег вопрос о добывании иностранной валюты стал бы гораздо менее существенным.

Сегодня доступ на малоразвитые территории повсеместно признается существенным для мировой экономической политики прекрасными речами и резолюциями. На практике, однако, для немецкого предпринимателя невозможен доступ на бывшие германские территории и открытие там дела без разрешения британских или французских властей. Ни один международный закон не служит для него защитой от произвольных действий правительств-мандатариев, которым он подчиняется.

На опыте двух мировых войн весь мир сегодня осознает, что германская проблема является центральной проблемой Европы. Если мы не сумеем предоставить Германии возможность обеспечивать себя сырьем и продовольствием, социальные проблемы Германии останутся грозным и разрушительным фактором мировой политики и торговли.

Гитлер, конечно, знал об этой жизненно важной проблеме. Чем больше у меня было оснований опасаться того, что он ищет другие способы ее решения, тем активнее я старался увлечь его своими идеями экономического развития заморских территорий. В начале лета 1936 года я почти склонил его к согласию принять мое предложение. Я объяснял ему, что западным союзникам должно быть также выгодным найти решение проблемы удовлетворения потребностей немцев в сырье и продовольствии. Поэтому я попросил его согласиться на мою поездку в Париж, где я обсудил бы этот вопрос с правительством Леона Блюма, находившимся тогда у власти. После долгих споров он дал письменное согласие на мою поездку, к которой я готовился вместе с господином Франсуа-Понсе, французским послом в Берлине. Господин Франсуа-Понсе проинформировал свое правительство о моих намерениях и удостоверился, к моему большому удовлетворению, что Леон Блюм примет меня для переговоров.

О последующем пребывании в Париже и беседах с Леоном Блюмом и его министрами, в том числе министром финансов и будущим президентом республики Ориолем, у меня сохранились самые приятные воспоминания. Меня принимали доброжелательно и обходительно, и вместо отклонения предложения, которого боялся Гитлер, я встретил широкое понимание того факта, что решение поднятого мной вопроса внесет большой вклад в обеспечение мира.

Естественно только, что Леон Блюм со своей стороны сомневался в искренности Гитлера. Его позиция мне была вполне понятна. Припоминаю один из наших разговоров во время прогулки в парке Елисейского дворца, когда он высказал удивление по поводу того, что Гитлер согласился на мою инициативу, особенно учитывая, что она связана с контактом с ним самим, премьером-социалистом.

— Конечно, Гитлер знает, господин Шахт, что…

— Разумеется, господин премьер-министр, — прервал я его, — Гитлер знает, что вы социалист, масон и еврей. Тем не менее он уполномочил меня выдвинуть эти предложения. Ваш посол в Берлине в курсе дела.

Леон Блюм выразил готовность — не касаясь вопроса о суверенитете — рассмотреть возможность передачи Германии подмандатной территории Камеруна для экономического развития, но подчеркнул, что должен будет связаться по данному вопросу с британским кабинетом министров. Я не мог не признать необходимость такого шага. В последующие месяцы Блюм основательно обсудил этот вопрос с британским правительством, и я ознакомил с обстановкой своего друга Монтегю Нормана. Отношение британского правительства к предложению сначала было негативным, потом нерешительным и, наконец, склонным к ведению переговоров. К сожалению, это заняло более шести месяцев. Весной 1937 года дела продвинулись настолько, что этот вопрос наряду с другими должен был обсуждаться во время предполагавшегося визита в Лондон германского министра иностранных дел барона фон Нейрата. Затем неожиданно произошел инцидент с испанской Альмерией, который ударил Гитлера по касательной. Визит Нейрата в Лондон отменили, возможность была упущена. Большая терпимость со стороны Англии могла способствовать иному развитию многих событий.

В апреле 1937 года я смог изложить свои взгляды королю бельгийцев во время своего визита в Брюссель. Он попросил меня дать оценку политической обстановки в немецком толковании.

— Вы знаете, господин Шахт, что Бельгия крайне заинтересована в возвращении к нормальному состоянию мировой торговли. Пожалуйста, скажите, как, по мнению немцев, можно изменить нынешнее неблагоприятное положение дел.

— Ваше величество может быть уверенным, что Германия вполне готова присоединиться к международному соглашению всех заинтересованных сторон об ограничении производства вооружений, так же как по вопросу сотрудничества в новой Лиге Наций при условии, что эта организация не будет настаивать на выполнении требований Версальского договора и санкциях. Но основа всякого мирного развития событий заключается в возможности для Германии обеспечивать продовольствием и работой свой народ.

— В чем вы видите шанс для этого?

— Ни политически, ни экономически мы не можем зависеть от благотворительности или капризов других великих держав. Я вижу единственное мирное средство получения доступа к сырью и продовольствию в восстановлении нашей деятельности на заморских территориях. Тогда мы сможем использовать свои ресурсы без препятствий.

— Понимаю вас. Хорошо знаю, что значит Конго для благосостояния бельгийцев. У вас есть надежда, что ваше предложение осуществится?

— Поскольку я верю, ваше величество, что союзники в конце концов признают справедливость моей идеи, то не теряю надежды. Но медлительность, с которой этой проблемой занимаются политики, создает Германии трудностей больше, чем хорошо обеспеченным странам. Это, естественно, усугубляет ощущение ненадежности.

— У вас есть какие-нибудь конкретные предложения?

Поскольку я не считал оправданным раскрывать содержание своих бесед в Париже, то ответил:

— Так как я не политик, то предпочитаю не делать конкретных предложений. Но поскольку правительство Бельгии пользуется уважением своих друзей и может быть уверено в их внимании к своим действиям, то мне хотелось бы надеяться на сотрудничество Бельгии в разрешении этой проблемы.

Король попросил меня рассказать о наших отношениях с Россией.

— Прошу, ваше величество, еще раз учесть, что я не политик и не имею полномочий от своего правительства. Могу только высказать собственное мнение.

— Будьте любезны.

— Пока русское правительство продолжает пропаганду мировой революции, мы явно обязаны считать это угрозой для Германии. Такая высокоразвитая страна, как Германия, не может терпеть большевизм ни при каких условиях. Если события в России приведут к отказу от принципа мировой революции, Германия с большим удовлетворением вернется к прежним экономическим отношениям с этой страной.

В течение всего продолжительного разговора король бельгийцев был весьма приветлив в смысле не только обходительности, но и подлинной заинтересованности и желания помочь, где возможно.

После беседы с королем я навестил министра финансов господина де Мана, которого знал давно и с которым сблизился благодаря своей дочери, учившейся вместе с ним. Ввиду большой влиятельности де Мана в то время привожу отчет, который я написал сразу после своей поездки.

«Теоретически он — социалист, но с глубоким пониманием практических проблем. Разговор зашел, как это происходит здесь повсюду, на следующую тему: что можно сделать для исправления экономической ситуации и особенно для вовлечения Германии в международные схемы развития. Я разъяснил наши идеи. Де Ман выразил полное понимание и подчеркнул свое горячее желание улучшить отношения с Германией. Согласился со мной по вопросу о колониях.

Он высказал только одну новую идею, а именно: что в случае всеобщего международного соглашения по монетарной проблеме нам следует привязать свою валюту к валютам других стран. Я ответил, что, как бы ни был настроен против любого рода инфляции, никогда не делал секрета из того, что готов к обсуждению вопроса о привязке немецкой валюты к другим, но при условии, что будет установлена окончательная система валютных паритетов, которая снова послужит прочной основой международной торговли.

Относительно общих настроений в Бельгии де Ман отметил, что они кардинально изменились в последние два года, особенно в том, что касается Германии. Тем не менее нельзя недооценивать роль, которую играет антагонизм левого толка фашистским идеям. Старые либеральные группировки утратили свое влияние.

Взаимодействие внутри кабинета, особенно между де Маном и ван Зеландом, развивается в направлении объединения усилий. Оно образовало, так сказать, единую силу, во главе которой стоит сам король».

Я воспроизвел этот отчет, во-первых, потому, что он проливает свет на международные проблемы, преобладавшие в то время, и, во-вторых, он является типичным примером направления, в котором я искал пользу от своих зарубежных контактов. Достижением экономического соглашения я надеялся помочь заложить фундамент прочного мирного сосуществования между народами.

С моим посещением Лондона в декабре 1938 года была связана особая проблема. Это был мой последний официальный визит за рубеж. Ему предшествовало позорное разрушение еврейских синагог 9 ноября 1938 года, а также контрибуция, наложенная на евреев, суммой в миллиард марок. Я не стал скрывать от Гитлера свое мнение по поводу последнего варварства, организованного Геббельсом, и сказал ему откровенно, что такого рода действия не должны продолжаться.

— Если вы не в состоянии сформулировать правовую основу проживания в Германии евреев в достойных условиях, то должны, по крайней мере, создать им условия для эмиграции.

Сам Гитлер, казалось, еще не пришел в себя после бури возмущения, вызванной злодейством 9 ноября. Он бросил на меня вопросительный взгляд:

— Что вы предлагаете?

Я изложил свой план:

— Все имущество евреев в Германии должно быть передано попечительской компании, которая будет им распоряжаться в соответствии с законом. Эта трастовая компания станет управляться международной комиссией, в которой будут представлены также евреи. На основе имущества, содержащегося на надежном попечении, комиссия выпустит заем на международном рынке на сумму, скажем, полтора миллиарда марок. Заем будет выпущен примерно под пять процентов и будет выплачиваться ежегодными платежами в период двадцати — двадцати пяти лет. Германское правительство гарантирует перевод процентов и платежей в погашение займа в долларах, так что заем может быть выпущен в долларах. Евреев разных стран следует призвать подписываться на заем.

— А как быть с долларами?

— На долларовую выручку от займа каждый еврей, желающий эмигрировать, получит определенную сумму, которая поможет ему устроиться в другой стране и послужит фундаментом, на котором он будет строить новую жизнь.

Я понимал, что мое предложение не идеально. Но опасался, что любая возможность экономического существования для евреев будет подорвана партией, пока не будет что-то создано для предотвращения этого. Мое предложение означало, что еврейская собственность в Германии будет храниться в течение многих лет. Между тем могло произойти много новых событий.

К моему огромному удивлению, Гитлер заявил, что не возражает против моей попытки осуществить мою идею на практике. По моему предложению он санкционировал проведение мной политической дискуссии в Лондоне. Переговоры состоялись там с 14 по 17 декабря 1938 года. Я связался с лордом Берстедом из фирмы «Сэмюель и Сэмюель», который отреагировал согласием на предложение встретиться, в то время как другие фирмы, как он мне сообщил, отклонили его. Последовало обсуждение с американским и британским председателем так называемого комитета Эвиана господином Рабли и британским министром лордом Уинтертоном. Они оба, а также лорд Берстед проявили интерес к тому, чтобы отслеживать мой план и способствовать его осуществлению.

Однако эта попытка разрядить международную обстановку также провалилась, когда 20 января 1939 года Гитлер уволил меня с должности председателя Имперского банка. Официальные контакты с Лондоном были прекращены.