Глава 23 Председатель Имперского банка

Глава 23

Председатель Имперского банка

13 ноября ознаменовало веху в истории стабилизации марки посредством фиксации курса доллара отметкой в 4,2 триллиона бумажных марок. В этот день произошло другое роковое событие. Совершенно неожиданно умер Гавенштейн, председатель Имперского банка.

Дебаты вокруг кандидатуры преемника Гавенштейна сосредоточились, главным образом, на двух фигурах. Одной был Карл Гельфферих, директор банка и представитель Германской национальной партии в рейхстаге. Другую представлял Яльмар Шахт, управляющий Комиссии по национальной валюте и один из основателей Германской демократической партии. С профессиональной точки зрения преимущество имел Гельфферих как бывший профессор, к тому же написавший несколько научных трудов и статей по монетарной системе. В активе Шахта имелся непосредственно недавний успех на посту управляющего комиссии. Оба кандидата сделали профессиональную карьеру в банковской сфере.

Сначала я не принимал участия в дебатах вокруг кандидатуры преемника Гавенштейна. Но когда стали злоупотреблять критикой, я подал голос.

Совет директоров Имперского банка как финансовый орган был наделен правом выражать свое экспертное мнение по поводу кандидатур на председательство в банке. Директора были прекрасно осведомлены о пожеланиях покойного председателя в этом отношении и, вполне естественно, хотели осуществить эти пожелания путем назначения Гельффериха. Тем не менее по непонятным причинам они позволили себе клюнуть на распространявшуюся клевету относительно моей личной честности в связи с инцидентом с оружием, который произошел у меня в 1915 году в Бельгии с герром фон Луммом. Конечно, брюссельский инцидент был представлен не открыто и объективно, но в форме пренебрежительных намеков и инсинуаций. К счастью, однако, Штреземан в качестве канцлера распорядился, по моей просьбе, тщательно расследовать брюссельское дело за несколько недель до моего назначения уполномоченным комиссии, и я мог сослаться на его письмо как на полное доказательство своей невиновности. Поэтому маленькая интрижка не достигла цели, и моя кандидатура была утверждена.

Беседа, на которую я был приглашен президентом Эбертом, возможно, послужила склонению чаши весов в мою пользу. До этого я был лишь немного знаком с Эбертом. Теперь представился удобный случай для довольно продолжительной дискуссии по вопросам политической экономии, в ходе которой я с большим удовлетворением осознал, как мало этот человек был подвержен партийно-политическим предубеждениям.

— Вы, конечно, понимаете, герр Шахт, что с профессиональной точки зрения мы не можем рассматривать герра Гельффериха менее квалифицированным, чем вы. С другой стороны, вполне естественно отдать предпочтение человеку, чье мировоззрение склоняется влево больше, чем мировоззрение Гельффериха.

— Весьма признателен, господин президент, за высокую оценку. Должен признаться с сожалением, что, хотя придерживаюсь широких либеральных взглядов, я ни в коем случае не социал-демократ. С точки зрения экономической политики я выступаю против раздутой государственной бюрократии и ожидаю улучшения нашего экономического положения в первую очередь от беспрепятственного развития частного предпринимательства.

Эберт отмел мои возражения:

— По-моему, тот факт, социал-демократ вы или нет, не имеет никакого отношения к данному вопросу, столь же не важно, склоняетесь ли вы больше к социализму или либерализму. Вы начали успешную работу по стабилизации нашей валюты. Но это только начало, и потребуются дальнейшие непрерывные усилия для доведения нашей монетарной системы до уровня определенной и прочной стабильности и сохранения такого положения. Вопрос, который я обязан вам задать, состоит в следующем: вы уверены в том, что доведете работу по стабилизации до положительного завершения?

У меня не было колебаний.

— Я тщательно продумал и проверил способы и средства проведения стабилизационной политики. Уверен, что смогу довести дело до успешного конца. Можете не сомневаться, что я отдам осуществлению этой цели все свои силы и знания.

Мы обменялись крепким рукопожатием, и Эберт завершил беседу словами:

— Замечательно! Мы еще увидимся.

В дальнейшем последовали довольно горячие споры. Вердикт правления Имперского банка был вынесен явно не в мою пользу. Консультативная группа центральной комиссии Имперского банка, в которую входили около сорока известных представителей бизнес-сообщества, высказалась против моего назначения, за исключением трех человек. Но этот вердикт имел значение лишь как мнение профессионалов. Окончательное решение зависело от правительства и федерального совета, а также от последней инстанции — президента. Федеральный совет проголосовал в целом за мое назначение, за исключением одного голоса — от Баварии. 22 декабря 1923 года я получил документ, составленный должным образом и подписанный президентом Эбертом, о назначении меня на должность пожизненного председателя Имперского банка.

Я вкратце писал жене о происходивших перепалках и спорах. Теперь, однако, я сообщил ей новость о своем назначении по телефону. Ведь это назначение вновь ознаменовало явную перемену нашего образа жизни. После этого я немедленно отправился в Швейцарию отпраздновать канун Рождества и само Рождество с женой и детьми.

Мы отмечали Рождество со свечами и елкой в своих двух комнатах пансионата. Пели немецкие рождественские песни и читали Евангелие. Пусть обстановка была не совсем домашней, но совместное пребывание в ней делало наше времяпрепровождение весьма радостным.

Вернулись в Берлин 27 декабря. Я распорядился переправить все свои бумаги из «темной» комнаты в министерстве финансов в светлые и просторные председательские апартаменты Имперского банка. Затем наведался к вице-председателю банка герру фон Глазенаппу. У меня был вопрос к нему, и от его ответа зависела моя последующая деятельность в банке.

Глазенапп, как и Гавенштейн, был прусским чиновником старой школы с первоклассными знаниями в области права. Его семья принадлежала к мелкопоместному дворянству Померании. Видимо, он разбирался в вопросах монетарной политики лучше Гавенштейна и заслужил высокую оценку участников международных дискуссий, касавшихся интересов Германии. В общении был приветлив и по-настоящему обходителен. Хотя на него и повлияли отчасти предрассудки окружения, тем не менее он достаточно непредвзято прислушивался к более разумным суждениям и более обоснованным доводам. Он обладал развитым литературным вкусом и оказывал большую практическую помощь своему старшему сыну, который позднее стал известным специалистом по Индии и переводил стихи с санскрита.

— Господин фон Глазенапп, — начал я, — мне пришла в голову мысль справиться у вас, имеются ли у Имперского банка планы по возврату в обращение валюты на основе золотого стандарта; если имеются, то каковы они. Полагаю, вы можете просветить меня по этому вопросу.

Приятная, хотя и несколько смущенная улыбка сопровождала его ответ:

— У банка нет никаких планов или намерений в этом отношении, господин председатель.

— Я так и думал, господин фон Глазенапп. Фактически другого ответа не ожидал. Тем не менее это вынуждает меня отложить на несколько дней вступление в должность. Перед этим хочу навестить управляющего Банком Англии, чтобы обсудить с ним положение с немецкой и международной валютой.

Последовал интенсивный обмен телеграммами с немецким посольством в Лондоне. Я справлялся, не согласится ли господин Монтегю Норман, управляющий Банком Англии, принять меня, и если согласится, то когда это будет удобно. Я был заинтересован в том, чтобы встреча состоялась как можно раньше. Ответ пришел быстро: меня рады видеть, и если возможно, то немедленно. Я сообщил о намерении выехать в Лондон вечером 30 декабря.

Перед рассказом о своем первом посещении Банка Англии в качестве председателя Имперского банка (посещении, которое принесло важные плоды) мне хотелось бы коротко описать заключительные стадии моей подготовки к вступлению в должность.

По возвращении из Лондона в начале января я назначил заседание совета директоров.

— Пользуюсь случаем, господа, чтобы приветствовать вас, как своих коллег, — начал я. — Сегодня я приступаю к выполнению обязанностей председателя Имперского банка и сознаю, что делаю это вопреки вашему единодушному нежеланию видеть меня в этом качестве. Понимаю ваше отношение, поскольку до сих пор вы знали меня весьма поверхностно. Вот почему я также готов понять, что кто-то из вас не стал бы работать со мной, если бы нашел работу в другом месте. Буду рад помочь любому из вас, кто пожелает перейти в другое учреждение. С другой стороны, что касается меня, то я не стану обижаться на такое отношение ко мне лично и буду счастлив видеть в Имперском банке любого из тех, кто искренне желает сотрудничать со мной. Поэтому прошу вас дать мне знать завтра утром, хотите ли вы поменять работу или готовы работать со мной. Приятного дня, господа.

Вслед за этим я удалился в свой кабинет. Через полчаса ко мне явился разгоряченный герр фон Глазенапп, чтобы заверить меня от имени всех директоров об их искренней готовности со мной сотрудничать.

— Благодарю вас за это заверение, господин фон Глазенапп, — сказал я. — Ценю искреннюю привязанность членов совета к работе в Имперском банке и уверен, что наша совместная работа будет выполняться в обстановке доброжелательства и взаимного доверия.

Я не разочаровался в своих ожиданиях. Мои отношения с коллегами по совету установились и сохранялись удовлетворительными, доверительными и дружелюбными. Это происходило не только из-за их честности, но также из-за того, что каждый из них профессионально соответствовал участку своей работы, а их профессионализм подвергся в последующие годы жестоким испытаниям.

Первая встреча с сорока членами центральной комиссии прошла несколько более непринужденно. Согласно уставу, совет директоров Имперского банка был обязан ежемесячно созывать сессию центральной комиссии. Я не вспомнил об этом правиле, пока утром 30 января мой личный помощник не привлек моего внимания к тому, что в этом месяце так и не собиралась предписанная уставом сессия.

— В таком случае займитесь этим делом и созовите ежемесячную встречу завтра, 31 января. Оповестите о ней телеграммами зарубежных членов комиссии.

На следующее утро члены центральной комиссии собрались в большом Зале императоров Имперского банка, названном так потому, что его стены украшали портреты трех императоров в полный рост — Вильгельма I, Фридриха III и Вильгельма II. Зал был так спланирован, что для приемов он имел проход в соседнюю резиденцию президента. Во время одного вечернего приема я прохаживался по Залу императоров с супругой президента Эберта. Она с несколько удивленным выражением лица посмотрела на картины и сказала с улыбкой столь же очаровательной, сколь многозначительной:

— Вы еще храните здесь портреты императоров!

— Конечно! В обязанности республики не входит стирать со страниц истории память о прошлом Германии. Но если вы будете так любезны, чтобы оглянуться вокруг, то увидите бронзовый бюст своего супруга в другом конце зала.

Именно в этом Зале императоров и собрались члены центральной комиссии. Кивнув нескольким знакомым, я сел в свое кресло и предложил всем тоже садиться.

— Господа, — начал я, — имею честь приветствовать вас здесь как новый председатель банка. Конечно, мне известно, что за некоторыми исключениями вы все проголосовали против моего назначения. Это сослужило мне хорошую службу во время моего визита в Лондон в начале месяца, поскольку помогло другим странам признать, что экономическая политика, проводившаяся до сих пор Имперским банком, претерпевает радикальные изменения. У вас будет возможность сформировать собственное мнение об этой политике в течение последующих нескольких недель и месяцев. Сегодня на этом собрание можно закрыть, если у вас не найдется еще что-нибудь сказать.

Три члена комиссии, которые проголосовали за меня, удовлетворенно улыбнулись, когда один из моих главных оппонентов, хорошо известный берлинский банкир, попросил разрешение говорить и от имени всех присутствовавших принес мне извинения, а также заверил в их лояльности. Я с благодарностью принял его заявление и закрыл заседание.