11. МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ АМЕРИКИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

11. МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ АМЕРИКИ

В 1989 году я побывал в Америке в составе представительной делегации. В неё вошли министр авиационной промышленности СССР А. С. Сысцов, генеральный конструктор АНПК «МиГ» Р. А. Беляков, генеральный конструктор фирмы Антонова П. В. Балабуев, директор ЦАГИ Г. И. Загайнов, начальник отдела информации и прекрасный специалист-переводчик А. Велович.

Нашей главной целью было посещение центров авиационной промышленности, предприятий, институтов, учебных заведений, связанных с авиацией, и обмен опытом с американцами. Впервые нам предоставили возможность увидеть уровень наших конкурентов. Надо сказать, что уровень оказался высочайшим. На производстве кругом чистота, станки и технологические линии совершеннее наших, компьютерное обеспечение инженеров-конструкторов, условия труда рабочих и, конечно же, работников интеллектуального труда — выше всяких похвал. У нас тоже была вычислительная техника, без неё невозможны современные конструкторские разработки, но в Штатах мы увидели то, что называется «хай левел», высший уровень.

А вот бездушной потогонной эксплуатации человека, о которой у нас так любили писать в газетах, мы не увидели. Просто каждый делал своё дело, не спеша, но сосредоточенно, и главное — квалифицированно. При этом нигде не висели вдохновляющие призывы к труду. Зато существовала чёткая связь: ты фирме — свой квалифицированный труд, фирма тебе — гарантированную зарплату, медицинскую страховку (по-нашему — бесплатное медобслуживание), помощь в кредите на жильё. Думаю, это действует лучше любых лозунгов, грамот и наград. А потогонная система — для одних и работа вразвалочку — для других существуют не у них, а у нас. Как раньше говорили, «один с сошкой, а семеро с ложкой».

В Америке удалось многое посмотреть. Естественно, мы всё время думали, что нам показывают только самое красивое. Мы побывали во многих «кантри-клубах». У них эта клубная система очень развита, она предполагает чёткое разделение разных слоёв общества. Можно сказать, что это вековая традиция. Люди в таких клубах общаются свободно.

Нас интересовало, как живут представители не только высших слоёв общества, политическая элита, но и средний класс и, разумеется, самые бедные люди. Поэтому мы попросили свозить нас в бедные районы, в гетто. Как сказал Пётр Васильевич Балабуев, которого мы звали «сэр Питер», лучше бы по этим районам нас не возили. Потому что когда мы там побывали, то поняли, насколько богата Америка. Богатые районы с красивыми домами не произвели на нас такого впечатления, как бедные. Богатый человек и есть богатый везде. Вон нашим богатым сейчас дали волю, так они такие дворцы понастроили — умом тронуться можно. Поразило нас то, что низшие слои населения не предоставлены в Штатах сами себе, о них заботится государство, обеспечивая достойную жизнь в соответствии с их достатком.

В Далласе мы посетили одно такое гетто, район проживания темнокожего населения. Хотя этот термин в Америке употреблять не принято и расовой дискриминации мы там совершенно не почувствовали. Мы нигде не видели, чтобы люди с чёрным цветом кожи чувствовали себя дискомфортно в присутствии белых. Даже на встречах с элитой бизнеса мы общались с представителями темнокожей расы, и это ни у кого не вызывало никаких отрицательных эмоций, напротив, они в этих встречах участвовали на равных. Так что расовая дискриминация, о которой мы так много слышали, тоже оказалась мифом.

Когда мы посмотрели, как живут люди в бедных районах — а в них действительно живёт в основном темнокожее население, — то увидели, что условия жизни у них вполне нормальные. Так у нас не живёт основная часть населения. У каждой семьи есть отдельный домик, рядом с которым мы часто видели по 2–3 машины. Они были, может быть, не супер, но проехаться на них было бы не стыдно и по московским улицам — во всяком случае, в то время. Вот это нас и поразило: слои, считающиеся у них низшими, жили на очень приличном, по нашим меркам, уровне. Пётр Васильевич так откомментировал увиденное:

— Я у себя в Киеве для руководящих работников такие же дома построил на садовых участках в шесть соток, а тут у них в таких домах самые бедные живут…

Мы убедились, что Америка заботится о своих гражданах, а те, в свою очередь, чтят свою родину, уважают её законы и честно ей служат. Американцы по этому поводу не любят говорить высокопарных слов, но они настоящие патриоты. Я много раз видел на стадионах, с каким трепетом они относятся к подъёму национального флага, с каким воодушевлением поют национальный гимн. Родина для них не пустой звук, они в это понятие вкладывают большой смысл. Для американца родина — это прежде всего его дом, его семья. И из этой любви к малой родине рождается любовь к стране, в которой они живут. Нам оставалось только завидовать их духовности в этом отношении и их материальной независимости. В Америке как нигде понимаешь, что деньги — это гарант свободы.

И отношение руководящих лиц к своим избирателям в США совершенно иное, чем у нас. Не дай бог, чтобы там, например, губернатора штата заподозрили в том, что он далёк от повседневной жизни народа, от его интересов, не разделяет местных патриотических чувств. Для доказательства своей лояльности руководитель любого уровня использует каждую возможность.

Мне вспоминается один случай. В штате Индианаполис у нас была запланирована встреча с губернатором. Он опоздал минут на пятнадцать и долго перед нами извинялся за опоздание. Оказалось, что он пришёл на встречу с нами совершенно больной, с высокой температурой, а ему ещё предстояло в этот день посетить футбольный матч, в котором играла команда штата. Мы-то привыкли к тому, что наше начальство не опаздывает, а задерживается, и 15-минутное опоздание американского губернатора просто верх пунктуальности для наших начальников. Удивило нас то, что в таком состоянии губернатор собирался ещё идти на матч, который должен был продлиться не меньше трёх часов.

— Господин губернатор, — спросил я, — может быть, вам не стоит идти на стадион, раз вы себя так плохо чувствуете?

— Что вы, — с удивлением посмотрел он на нас, — я обязательно должен туда пойти, ведь сегодня играет наша команда. Все же сразу увидят, что меня нет, и подумают, что меня не интересует исход матча, а значит, не интересуют и они. Нужны очень веские причины, чтобы я не пошёл на футбол.

Вот так-то. А у нас посещение каким-нибудь руководителем спортивного мероприятия не является важным событием, да и сами мы к этому относимся не всегда одобрительно, думая: ему что, заняться больше нечем? В этом отличие американцев от нас. Они со своим руководством составляют единое целое: у них общие задачи и цели, общие пути их достижения. Интересы власти и интересы народа у них находятся в одной зоне.

Возможно, я всё воспринимаю слишком просто, и кто-то может сказать, что я наивен, — политики везде одинаковы. Но раз внешне всё выглядит так прилично, значит, талантливы и режиссёры, и актёры, и художники, поставившие этот спектакль в масштабах всей страны. Думаю, многие из нас хотели бы побывать в этом театре. Многие наши политики любят повторять фразу, что у России свой путь, не похожий ни на какой другой. Может быть, это и правильно, но только по форме. А вот по содержанию… Именно в капиталистической Америке наиболее совершенны институты власти, система разграничения полномочий, защита граждан и их частной собственности законом.

Поэтому не надо «изобретать велосипед», надо лишь брать за основу то, что отработано и проверено временем, а главное — видно по результатам. Кстати, если кому-то не нравится американский вариант (хотя, на мой взгляд, он лучший и именно к нему надо стремиться), можно взять, например, французский. В основу законодательства Франции входит свод законов, изданных ещё Наполеоном Бонапартом, а тот, в свою очередь, заимствовал их у римского императора Августа III. Но мы всё ищем свой «русский путь», постоянно восклицая: как несовершенны наши законы! Мне кажется, главное препятствие состоит в том, что внутри многих из нас сидят ещё остатки старой, прогнившей идеологии, поэтому и у многих «реформаторов» замашки прежние.

Американцы по-другому относятся и к учёбе. Визит нашей делегации в Мичиганский университет, где мы читали доклады, совпал с его 70-летием. Директор ЦАГИ Герман Загайнов сказал:

— Я бы никогда не допустил, чтобы у меня на лекциях или на занятиях студенты занимались кто чем хочет, я бы занятия вести не смог.

— Это дело твоей профессиональной чести, — ответил я. — Это зависит от твоего педагогического дара, от того, интересно ли ты читаешь свои лекции.

В Америке каждый учится в меру своих возможностей. Есть система оплаты за обучение, студенты сдают экзамены по выбору, и если кто-то не хочет учиться в этом году, он может это сделать в следующем — пожалуйста, плати деньги и продолжай учёбу. Всё упирается в стоимость обучения. Если ты согласен платить в год по 15 тысяч долларов и валять дурака — пожалуйста, это твоё личное дело. Можешь хоть десять лет учиться таким образом, если тебе денег не жалко.

Что нас ещё удивило в американской системе высшего образования? В университетах есть обязательные предметы, которые изучают все, а есть предметы, которые входят в программу обучения, но изучают их по выбору — например, из 20 рекомендованных предметов студент может выбрать себе 10. Мне кажется, в этом есть разумное зерно. Каждый преподаватель понимает, что его студент выбрал эти предметы целенаправленно и по ним можно судить о наклонностях этого студента, о том, чем он намерен заниматься в будущем. Студент же, который выбирает предметы сам, с учётом своих интересов, относится к их изучению серьёзнее.

Понравилось нам и отношение к физической подготовке. Практически все студенты занимаются в каких-то спортивных секциях, причём очень часто самостоятельно, любят различные спортивные игры — футбол, бейсбол, баскетбол, поголовно увлекаются лёгкой атлетикой, гимнастикой. Сейчас там большое распространение получил наш европейский футбол, они его называют «сакр». Такое поголовное увлечение спортом помогает студентам поддерживать хорошую физическую форму, что, в свою очередь, способствует их работоспособности.

В Америке мы узнали о том, как государство может заботиться о молодых специалистах. Им предоставляются широкие возможности для быстрого становления. Там широко распространена система кредитов, при которой государство берёт часть нагрузки на себя. Программа жилищного устройства нацелена на то, чтобы каждая американская семья имела собственный дом. У них нет стремления к централизации, наоборот, они живут по поговорке «Мой дом — моя крепость», имея в виду, что каждая семья должна жить отдельно и самостоятельно.

Дети американцев долго не засиживаются в родительском гнезде, они рано начинают самостоятельную жизнь. Даже в состоятельных семьях принято, чтобы ребёнок-студент хотя бы частично брал на себя оплату обучения. Поэтому практически все студенты где-то подрабатывают. В этом есть здравый смысл. Таким образом воспитывается уважение к любому труду, и никого не удивляет, что сын какого-нибудь зажиточного бизнесмена подрабатывает, например, на бензоколонке. Это считается естественным, это приветствуется, это доказательство того, что молодой человек способен к самостоятельности, к зарабатыванию собственного капитала.

Мы много общались с американцами и в семьях, и на предприятиях. Нас поразило, что в каждом доме, буквально у каждого станка есть американский флаг. Его вывешивают не по праздникам, а по разным поводам, иногда просто по причине хорошего настроения. Это очень распространённое проявление чувства патриотизма. Свой личный праздник американцы приравнивают к празднику национальному и потому считают необходимым вывесить флаг. И это приятно. Так они выражают свою дань уважения к родине.

Помню, мы приехали в Форт-Уорс на «Дженерал Дайнэмикс», и в знак солидарности с нашей страной американцы вывесили флаги Советского Союза и США. А когда мы вошли в цеха, то увидели огромное количество американских флагов. Мы спросили, почему их так много, может быть, сегодня какой-то праздник? Оказалось, что, придя на работу и увидев у главного офиса развёрнутый флаг, служащие поняли, что произошло какое-то важное событие, и тоже отметили его таким образом на своих рабочих местах. У нас в стране, к сожалению, такой традиции нет, мы флаги развешиваем только по праздникам, да и то лишь в общественных местах. А уж на собственном доме флаги никто и не думает вывешивать. А ведь в этом тоже проявляется любовь и уважение к своей родине. Правда, в давнее советское время такая традиция существовала, но флаги на домах развешивали работники домоуправления, управдомы, а не сами жители. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

Хотя, надо сказать, есть и негативные моменты в системе управления США. Например, тамошнюю бюрократию я бы вполне сопоставил с нашей. Обычно, ругая наших бюрократов, мы их сравниваем с американцами, говорим о том, какие они деловые, как быстро у них всё решается. Да, решается, но в сфере частного капитала, и то не очень крупного. В крупных компаниях решение тоже быстро не принимается, существует определённый порядок, определённая процедура, переступить которую нельзя. Например, если решение должен принимать совет директоров, то даже президент компании не имеет права принять решение единолично. Такая коллегиальность позволяет не принимать спонтанных, необдуманных решений. Что же касается правительственных учреждений и различных институтов власти, то их бюрократия сродни нашей, а может, даже и похуже.

В США во время нашего третьего визита мы не только сами летали на наших МиГ-29, но и вывозили на них американских лётчиков-испытателей, бизнесменов, политиков. Делали мы это отчасти из-за того, что нас сильно критиковали за нашу закрытость, за нежелание международного сотрудничества. Чтобы продемонстрировать нашу открытость, мы в меру дозволенного всем желающим дали возможность ознакомиться с нашей техникой. Но когда мы, в свою очередь, попросили разрешения полетать на американских истребителях, то упёрлись в железобетонную стену, которую практически невозможно было пробить. Достаточно авторитетные люди, вхожие и к президенту, и к госсекретарю, имеющие определённые рычаги давления на власть имущих, тоже не смогли ничего добиться, и разрешения на эти полёты мы так и не получили.

После того как нам отказали, мы летали в городе Каламазу на своём самолёте в одном шоу с любимцами всей Америки — лётчиками группы «Blue angels» («Голубые ангелы»), принадлежащей морской авиации США. Полковник Макнамар, руководитель группы «Голубых ангелов», тоже выразил желание совершить полёт на МиГ-29. Но тут упёрлись мы и объяснили ему, что мы идём американцам на все уступки, даём возможность лётчикам США самого разного уровня — от любителей до представителей определённых ведомств, шеф-пилотам и лётчикам-испытателям различных фирм — полетать на нашей современной технике, и вправе ожидать, что у нас тоже будет такая возможность. Но раз её нет, то мы вынуждены отказать остальным желающим. Сложилось впечатление, что нас просто используют. Хотя многие американские специалисты были чрезвычайно разочарованы таким подходом своей администрации к этим полётам.

В этом отношении мне очень понравилось поведение и стиль общения любимой американцами группы «Голубых ангелов». Мы с ними договорились о том, что я всё-таки слетаю на самолёте F-18, а мы им предоставим возможность слетать на нашем МиГ-29. Мы разработали план полётов, но когда обратились с ним в вышестоящие инстанции, он, к сожалению, не получил одобрения. И тогда командир группы принял достаточно рискованное решение. Он предложил всё-таки организовать этот полёт, но втайне от начальства. Поэтому о полёте знали всего несколько человек: трое с нашей стороны (я, Анатолий Белосвет и переводчик) и двое — с американской (командир группы и её пресс-секретарь). Пресс-секретаря звали Джон, в группе он был седьмым номером, в его обязанности входил показ техники тем, кому разрешено её осматривать, а также комментарий показательных выступлений.

Чтобы провести подготовку, не вызывая утечки информации ни у своих, ни у американцев, мы разработали план. Нам устроили дискотеку. Джон пригласил двух девушек, девятый номер «ангелов», прекрасный лётчик негритянского происхождения, перекрыл вход, и мы, обнявшись и распевая песни, пошли в один из номеров. Зайдя в номер, мы сказали девочкам «гуд бай» и выпустили их через другой вход, а сами остались в номере. Потихоньку подошли остальные посвящённые, и мы провели детальный разбор предстоящих полётов.

Каждый день с 7 утра у нас был стандартный вылет на показательные полёты. Заранее никогда не было известно, кто из американцев должен полететь, это знал только узкий круг. То, что на следующее утро должен полететь командир группы «Голубых ангелов», знало всего три человека.

В тот день мы инкогнито в том же составе пришли на аэродром. Для того, чтобы вылететь, нужно было сделать доклад первому заместителю командующего военно-морским флотом США. Чтобы исключить утечку информации о моём полёте, было решено сделать этот доклад только тогда, когда я уже приступлю к запуску и порулю на взлёт. «Голубым ангелам» мы сказали, что первый полёт должен сделать я на F-18, а затем уже их лётчики полетят со мной.

Я вырулил и получил «добро». Этот полёт дал мне очень богатую информацию. Конечно, благодаря тем компьютерным средствам и системам анализа, которыми мы владели, все характеристики самолётов F-18 и F-16 были нам отлично известны. Но тем не менее мне хотелось самому ощутить их «вкусовые» качества. Именно этого «вкусового» мнения больше всего боялись американцы. Они так прямо и сказали:

— Если бы Валерий был обычным лётчиком, это бы не вызвало такого волнения. Но поскольку он шеф-пилот такой фирмы, то для нас очень важно, какие у него будут «вкусовые» ощущения по поводу качества того или иного аппарата.

Надо сказать, американцы дорожат «вкусовым» мнением лётчика.

После выполнения полёта радости моей не было предела. Я сразу побежал к самолёту МиГ-29 и сделал полёт с командиром группы «Голубых ангелов». Он, мне кажется, получил ещё большее удовольствие, чем я, — мы от души полетали и «оторвались» на полную катушку. После того как мы сели, наши ребята достали традиционную бутылку водки, икру, шампанское, мы выпили прямо у самолёта и даже специально немного облились шампанским, как в «Формуле-1». Буквально вся группа техников и лётчиков — и американских, и наших — была в приподнятом настроении: мы радовались тому, что тоже наконец слетали на американской технике, причём самой последней, а американцы радовались тому, что проявили характер, организовав мой вылет, и тому, что тоже слетали на нашем истребителе…

Кстати, Джон сказал, что они получили «добро» от первого заместителя командующего флотом, когда я уже взлетал. И даже если бы он не дал «добро», я всё равно бы взлетел. Для них это уже был вопрос принципа. Надо сказать, и замкомандующего флотом проявил большое мужество, приняв такое решение. Ему по линии госдепартамента было сделано серьёзное внушение, но, как он заявил в своём интервью, поскольку наши военные ведомства уже владели информацией о самолёте F-18 и она не представляла секрета, то он смело разрешил мой полёт на F-18. И хотя сейчас это воспринято администрацией президента США в штыки, история потом покажет, что он принял правильное решение. Хочу выразить своё уважение этому человеку за его мужество. Он самым достойным образом представил Америку в сложном процессе наших взаимоотношений.

Что же касается полёта на F-16, мне его осуществить так и не удалось, хотя и компания «Дженерал Дайнэмикс», и мой друг Тэрри Стинсен сделали всё возможное для этого. Они согласовали этот вопрос с председателем комитета начальников штабов, с главкомом ВВС, с командующим Национальной гвардии, с министром обороны, негласно было даже получено «добро» президента Соединённых Штатов. И тем не менее госсекретарь США в лице своего помощника наложил запрет на этот полёт. Хотя я даже видел фотографию самолёта-спарки F-16, на борту которого была написана моя фамилия. Так американская бюрократия не дала мне подняться на их самолёте в небо Соединённых Штатов.

Это тем более обидно, что самолёт F-16 мы знали достаточно неплохо, летали на тренажёрах, которые полностью имитировали характеристики устойчивости и управляемости этой машины. И этот запрет послужил не авторитету руководителей администрации президента США, а его дискредитации. Все, кто организовывал этот полёт, испытывали чувство неловкости и стыда за действия властей. Этот случай говорит как раз о том, что когда в дело вступает американская бюрократическая машина, мало может не показаться, эта бюрократическая махина может смять любое прогрессивное начинание, даже отвечающее интересам США, не говоря уже о двусторонних интересах в международном сотрудничестве. Конечно, это весьма печально, потому что, ещё раз хочу подчеркнуть, многие не только простые американцы, но и специалисты понимают всю несостоятельность этих запретов. Никто не спорит: существуют государственные секреты и их надо охранять, но в пределах разумного.

В этой связи я сразу вспомнил, как мы приехали делегацией в Техас на фирму «Дженерал Дайнэмикс». На входе нас остановила охрана и попросила отдать им всё, что у нас было в руках, все наши папки тщательно проверили. Всё это происходило, между прочим, в присутствии вице-президента фирмы, который не смог ничего сказать, он только виновато улыбался и объяснял, что таковы порядки, он их изменить не в силах. Исключения при проверке не сделали никому из нашей делегации: ни министру, ни генеральным, ни мне. Только после проверки мы прошли на территорию фирмы. Но отнеслись ко всему с пониманием: таков порядок, хотя мы, наверное, себе такого не позволили бы. Но в чужой монастырь, как известно, со своим уставом не суются. А когда эти секреты начинают выдумывать на ровном месте…

Во время этого визита, улучив удобный момент мы уединились с Кевином Дуайером в тренажёрном зале и говорили с ним о лётной подготовке. Такая беседа не входила в протокол встречи, который американцами тщательно планировался и не менее щепетильно выполнялся. Разговор не носил какой-либо сверхсекретной направленности. Несмотря на наши дружеские отношения, было бы глупо ожидать от Кевина разглашения мало-мальски секретных данных. Я, со своей стороны поддерживая дружеский разговор, тоже понимал, где находится граница дозволенного. И тем не менее незапланированная в протоколе встреча была тут же замечена. К нам подошёл представитель службы безопасности и предложил перейти в общий зал. Когда я пояснил ему, что «добро» на эту беседу нам дал первый вице-президент «Дженерал Дайнэмикс», работник службы безопасности связался по радиотелефону со своим начальником и снова попросил нас:

— Господа, вам придётся пройти в большой зал.

Кевин Дуайер виновато улыбнулся и сказал:

— Служба есть служба! Таков порядок.

И мы покинули с ним тренажёрный зал.

Кстати, о тренажёре. Мне удалось «полетать» на тренажёре F-16C. Он мне понравился и с точки зрения визуализации, и с точки зрения эргономики. Я ощущал себя практически в настоящей кабине самолёта в настоящем полёте. Интегральная «вкусовая» оценка тренажёра вызвала во мне яркие положительные эмоции. В то же время я сравнивал эти стенды с нашими в ЦАГИ и НИИАСе и понимал, что мы находимся примерно на одном уровне. Но уровень комплексирования у американцев был выше. По отдельным разделам у нас выходило всё хорошо, но когда собирали всё вместе, единого комплекса не получалось. Здесь же тренажёр объединял в себе всю техническую и «вкусовую» гаммы в самом лучшем их сочетании. Но когда я начал проверять на тренажёре отдельные режимы по устойчивости и управляемости F-16, он неожиданно не выдержал и сломался. Я понимал, что с точки зрения американской кибернетики и электроники такой отказ в принципе невозможен. Такие отказы происходили обычно на нашей наземной технике, где меньше ресурс и коэффициент надёжности, мы их называли «генеральским эффектом». Не думаю, что здесь случился тот самый «эффект». Дело в том, что те режимы, которые я выполнял до поломки тренажёра, относились к боевому применению самолёта, к пилотажным фигурам. Но когда я перешёл к режимам, непонятным американской стороне, их техника вышла из строя. Я же просто опробовал наши методологические режимы по выявлению критических характеристик в эксплуатации самолёта.

Политика политикой, но технари остаются технарями. Каждый на своём месте должен выполнять свои функциональные обязанности. И если есть вещи, информация о которых должна быть ограничена, мы должны неукоснительно исполнять инструкции, независимо от политических взглядов наших руководителей, что со всей наглядностью и продемонстрировали нам американцы. И это никакая не закрытость. Они просто выполняли свой долг и обязанности. Я привёл этот пример для контраста с нашим порою слишком расхлябанным отношением к делу защиты информации. Многие наши технические службы и службы, предназначенные для ограждения информации от несанкционированного доступа, идут зачастую впереди политиков, дабы показать насколько они открыты и прогрессивны. На самом деле это чистый непрофессионализм и дурь.

Иногда в своей открытости мы заходим за грани дозволенного. Помню, как мы делали вылет на самолёте-лаборатории с двигателем Чепкина. Этот двигатель по праву называют двигателем XXI века. Мы долго ждали его опытный образец, наконец он прибыл к нам на летающую лабораторию. Излишне говорить, что эта работа была совершенно секретной. Я сидел в машине, мы долго ждали пролёта спутников радиолокационной разведки, чтобы нас не засекли. Потом я подъехал к «мясищевскому» ангару, где у нас стоял «Буран», — это была дальняя стоянка для опытных вылетов — и стал готовиться к вылету. А когда уже подходил к самолёту, то обратил внимание, что метрах в двухстах-трёхстах от самолёта стоят три автобуса, в которых размещалось человек 80. Я спросил, что это за люди, и мне ответили: это американская делегация, которая знакомится с некоторыми экспонатами на нашем аэродроме. Это был полный беспредел нашей открытости. Как бы хорошо мы друг к другу ни относились, есть определённые эксклюзивные работы, совершенно секретные, которые являются секретом не какой-то частной фирмы, а всего нашего государства. И мы должны их строго охранять.