19. ФАНФАРЫ НА ТРИЗНЕ
19. ФАНФАРЫ НА ТРИЗНЕ
Запомнился грустный эпизод, связанный с его похоронами. Естественно, я забросил все дела и участвовал в траурных церемониях. А на поминках, проходивших в большом зале ресторана в Жуковском, мне стало больно и обидно за Сашу. Есть у нас, русских, одно слабое место. Я редко когда надеваю «брошки» — так мы называем Звезду Героя и знак «Заслуженный лётчик-испытатель СССР». Но чтобы отдать последнюю дань уважения своему товарищу, чтобы родители видели, что их сын общался и работал с уважаемыми и достойными людьми, мы всё-таки на такие печальные церемонии всегда их надеваем. И пытаемся больше рассказать родным об их сыне, брате, муже, о его работе, о тех опасностях, которые его подстерегали, поведать некоторые эпизоды его поистине героической профессии и жизни. И здесь иные начинают хвастать и больше восхвалять себя.
Когда меня попросили рассказать о Саше, мне вдруг стало больно и грустно, и я поначалу даже отказался выступать. Но часа через полтора, когда пошли уже «самостоятельные» выступления, я заметил: многие говорят не о погибшем, а о себе. Человек же, который вёл траурное заседание, представляя очередного оратора, говорил примерно следующее:
— А вот сейчас выступит такой-то… Это человек со сложной судьбой… У него было столько всяких происшествий. Но тем не менее вот сейчас он…
И начинались дифирамбы в адрес здравствующего… Мне стали так противны эти самовосхваления на тризне по товарищу, что, когда в очередной раз ко мне подошли и попросили выступить, я взял слово и сказал, волнуясь:
— Тут почему-то многие забыли, где мы находимся. А мы присутствуем на вечере памяти после предания земле нашего друга Александра. Все почему-то об этом забыли и начинают вспоминать тяжёлую судьбу каждого из здесь сидящих, рассказывая про свои тяготы и лишения. Да что наши тяготы и лишения, что наша судьба по сравнению с судьбой Александра?! Кому тут тяжело? Кому здесь трудно? Александра нет, а мы сидим здесь. Да, у каждого есть какие-то трудности и проблемы. Но мы-то здесь, на земле, а он — в земле сырой, о чём тут можно ещё говорить?!