14. ОХОТА ПУЩЕ КУРСАНТСКОЙ НЕВОЛИ

14. ОХОТА ПУЩЕ КУРСАНТСКОЙ НЕВОЛИ

Вспоминается мне в связи с этим одна примечательная охота. Толя Белосвет, мой большой друг, заместитель генерального конструктора фирмы Микояна, давно и упорно приглашал меня поохотиться на Севере.

Это так здорово, так здорово, тем более, ты на охоте настоящей ни разу не был! — убеждал он меня.

И убедил.

Поехали, мы с ним на эту охоту в Архангельскую область, далеко-далеко, в какой-то глухой райцентр. Долго ехали на автобусе. Пейзаж вокруг был каким-то сиротливо-унылым: редкие леса да болота. Видя моё неважное настроение, Толя всё время убеждал меня, как много вокруг нас затаилось дичи и зверя. Действительно, однажды мы заметили на ветвях придорожной сосны большого глухаря. Я впервые в жизни увидел эту птицу — огромную, чёрную, настоящую. На меня это подействовало: значит, рядом действительно дикая природа, и мы едем туда, куда надо. Настроение поднялось.

Потом мы долго-долго шли с вещмешками за спиной и с ружьями в руках. Я устал, и этот бесконечный путь напомнил мне как раз наше армейское обучение. Но здесь я хотя бы знал, для чего мы переносим эти трудности. Чтобы завалить хорошего зверя, действительно надо зайти подальше в глушь.

Наконец добрались мы до Толиного знакомого егеря. Оказывается, Толя вёл меня к нему не зря. Этот пожилой человек был механиком у самого Чкалова. Я смотрел на него как на живую легенду и с волнением слушал его рассказы о знаменитом испытателе.

Не менее интересен был и его сын. Перед нами сидел солидный мужчина, выглядевший лет на сорок. Вёл себя он весьма степенно, поучающе разговаривал с нами. Чувствовалась в нём большая житейская уверенность. И сидел он всё время на одном месте, с гордой осанкой.

Да, подумал я, большую жизнь прожил этот человек. И каково же было наше удивление, когда оказалось, что ему всего 25 лет. Он был почти наш ровесник, даже моложе меня на полтора года.

Вот тогда я впервые увидел, какова настоящая жизнь нашей российской деревни, знакомая раньше разве что по материалам пленумов ЦК и передовицам «Правды». Жизнь в деревне оказалась совсем не такой красивой и сказочной, какой она виделась сверху из самолёта. Эта жизнь старит людей не по дням, а по часам. Поэтому и стоят сейчас по всей Руси избы с заколоченными окнами. И это опять говорит о нашем отношении к человеку.

По традиции мы выпили с егерем немного дрянной местной водки — не своей, натуральной, что гонят в деревнях, а закупленной в каком-то сельпо по дороге. До сих пор вспоминаю её противный вкус. Зато огурчики, которыми мы закусывали, были классными, они весело хрустели во рту. И капустка была отменная, надо отдать ей должное, как надо и вспомнить добрым словом угостивших нас ею людей. С нашей стороны мы выставили консервы, которыми снабдила меня мама. Собирая меня в дальнюю дорогу, она сказала:

— Сынок, охота охотой, но поесть всегда надо хорошо.

Что мы и сделали перед тем, как отправиться в избу спать. Войдя в неё, я удивился, насколько в ней было чисто. Толя пояснил, что это принцип настоящих охотников: переночевав, ты обязан убрать за собой, навести чистоту и порядок. Мне это понравилось. Мы положили на стол недоеденные продукты и легли спать. У Толи был спальный мешок, я же лёг прямо в одежде.

Выпив ещё, Толя растянулся на полатях и захрапел. Я тоже начал дремать, как вдруг услышал сначала необычный писк, а потом — как кто-то скребётся в стену. Я встал, зажёг свет и к своему удивлению увидел, что стол, на котором оставались хлеб, колбаса и какие-то другие продукты, абсолютно чист.

Я понял, что это крысы, обыкновенные крысы. Разбудил товарища и говорю:

— Толя! Что делать? Крысы!

Вообще крысы, мыши, а также земноводные всегда вызывали у меня чувство брезгливости. И я сказал Толе:

— Вставай, надо что-то делать!

Но Толя уже был не в состоянии помочь мне никаким советом. Он посмотрел на меня издалека и снова захрапел. Я же заснуть уже не мог. Как только я выключал свет, крысы начинали бегать по полу. Тогда я не нашёл ничего лучшего, как взять сухую горчицу, оказавшуюся под рукой, обсыпать ею вокруг себя большой круг и лечь в центре этого круга. Потом я часто вспоминал этот эпизод, когда смотрел фильм, поставленный по гоголевскому «Вию». Крысы бегали вокруг меня, но в круг зайти не могли. Только таким образом мне удалось подремать перед самым рассветом.

После этой бессонной ночи я не мог притронуться к ложкам и стаканам и утром первым делом пошёл их мыть. Мыл долго, оттирая песком, как мне казалось, многочисленные следы крысиных лап, морд и хвостов. Потом мы накрыли стол, поели консервов и отправились дальше, теперь уже в лодке, вниз по реке.

Река была мелкой — ветер дул от залива к морю и уносил с собой воду. Я грёб, упираясь вёслами в дно. Проплыли мы всего чуть-чуть, но я устал как не знаю кто.

В первый день мы так ничего и не настреляли. Толя всё время экономил патроны и говорил: мол, скоро начнётся такая охота, что никаких патронов не хватит и поэтому их надо держать про запас. В результате такой монотонной «методики» у меня полностью пропало желание охотиться. И только лишь в последний день, когда нам нужно было уезжать, мы достали старую кепку, потом нашли пустые банки и бутылки и начали стрелять по ним.

И вот здесь всё изменилось. У меня появился азарт. Почувствовав запах пороха, я ощутил волнение. Я не убивал дичь, но во мне проснулось охотничье начало. Оно всегда живёт в мужчине. Он генетически — охотник, и всегда, как бы по зову предков, готов заниматься любимым делом. Я почувствовал себя окрылённым.

Мне кажется, чтобы привить любовь к охоте, тоже нужна правильная методика. Сначала надо пострелять по тем же бутылкам, мишеням — и азарт стрельбы перевесит все лишения, связанные с охотой. А дальше — выслеживание дичи, его тоже можно интересно преподать: пройти по звериным следам, разобрать, что за зверь прошёл, какой след — свежий или старый… Это всё надо правильно и интересно преподнести, и тогда родится новый неистребимый охотник. Это как в математике — чем труднее задача, тем интереснее её решать. Но если ты выключишь свет в комнате, где сидишь, а за стеной играет музыка и постоянно шаркают шаги, если у тебя вместо хорошего стула скрипящая и шатающаяся табуретка, а вместо ручки — сломанный карандаш, то у тебя ничего с твоей задачей не выйдет. Ты не сможешь сконцентрироваться на ней и напрячь своё внимание и память.

А вот если создать надлежащие условия, а саму задачу усложнить, то чисто математические трудности тебя будут не страшить, а привлекать. Так же и в армейской жизни — надо создавать трудности там, где они нужны. И не создавать их там, где их не должно быть: в быту — семейном и казарменном. Так же и с учебно-боевой подготовкой. Когда ты её делаешь интересной, то можешь нагнетать любые трудности. От этого она только выиграет.