Глава пятьдесят третья. Мартин Иден и Ваня-дурачок
Глава пятьдесят третья. Мартин Иден и Ваня-дурачок
Самая эффективная диета
На целине я о своих семейных обстоятельствах мало думал. А вернулся — и они предстали передо мной в образе жены Валентины с большим животом и распухшими губами. Мои, достойные Чонкина, надежды на то, что за время моего отсутствия ситуация как-нибудь сама по себе рассосется, не оправдались, и жизнь обещала превратиться в полный кошмар. В комнате в 16 квадратных метров с одним окном на две семьи в одной половине, у окна, живут каменщик Аркадий, его жена Галя, двое детей и теща, у двери — мы с Валентиной. Через полтора месяца нас станет трое, а потом для ухода за ребенком прибудет теща. Жаловаться не на кого. Я сам, как будто черт меня подстрекал, громоздил себе препятствия и все сделал, чтобы они оказались непреодолимыми. Громоздил, но и сам же пытался их преодолеть. Засел за работу в надежде переложить на бумагу привезенный из Казахстана готовый сюжет, но скоро увидел, что у меня ничего не получается: фразы неуклюжие, характеры вымученные. Решил применить метод, отработанный мною в стихах. Писать, писать, писать. Писать плохо, очень плохо, как получается, но не останавливаться, двигаться дальше, писать и надеяться на чудо. Так и стал делать. Число страниц росло, но количество в качество не переходило.
Самуил Маршак говорил молодым писателям, что в литературе главное — талант, труд и терпение. Надо раскладывать свой костер, а огонь упадет с неба. Вот я и раскладывал свой костер, а огонь все не падал.
Иногда я падал духом, думал, а за свое ли дело взялся, и, пожалуй, пришел бы к выводу, что не за свое, если бы не Камил Икрамов и Володя Лейбсон, которые продолжали восхищаться всем, что я писал. Был у меня еще один почитатель, мой двоюродный брат Витя Шкляревский, он, едва ли не единственный из родственников, верил в меня безоговорочно, сравнивал меня с Мартином Иденом, и это сравнение не было натянутым. Как Мартин Иден, я писал много, но не печатался. Нищенской стипендии мне и одному бы не хватило, а чем она была в семейном бюджете (особенно после того, как в декабре 1958 года родилась моя дочь Марина), можно себе представить. Что делать? Вернуться в плотники? Я попробовал. Знакомый прораб согласился взять меня на работу. В зимний вьюжный день я пришел на строительную площадку, помахал топором, отморозил ухо, и такая тоска напала, что на второй день я свою трудовую книжку забрал. Время от времени я нанимался построить кому-нибудь перегородку, врезать замок, починить форточку, но работа подворачивалась лишь по случаю. Деньги я отдавал жене, а сам чем питался, не помню. Сейчас мне часто попадаются рекламные предложения дорогой, но эффективной диеты, а я точно знаю, что самая эффективная диета — когда нет денег на кусок хлеба. На одежду не хватало тем более. У меня были одни брюки, одна рубашка и одна пара ботинок. Брюки, чуть не до дыр протертые, пузырились на коленях и подметали пол бахромой, рубашка была застиранная, ботинки стоптанные. Сколько меня ни учили в детстве ставить ногу прямо, чтобы не стаптывать обувь, я этому так и не научился.
Мой тогдашний приятель Игорь Шаферан, женившись на дочери известного эстрадного автора, пригласил меня как-то к себе и показал блокнот тестя, где тот записывал ежемесячно свои заработки. Самый маленький был 25 тысяч, самый большой — 63 тысячи рублей. На эти деньги можно было покупать каждый месяц по нескольку автомобилей, а у меня были часы Чистопольского завода, которые я закладывал в ломбард, рублей, кажется, за пятьдесят, выкупал и снова закладывал.