Глава пятьдесят третья Вдоль обрыва, по-над пропастью…

Глава пятьдесят третья

Вдоль обрыва, по-над пропастью…

1996 год начался для Филатова с радостного события: в конце января указом президента ему было присвоено звание народного артиста России. Судя по всему указ родился стараниями друзей Филатова, которые таким образом хотели приободрить его, дать ему сил бороться с теми напастями, которые навалились на него в последние несколько лет. Что касается Ельцина, то он, подписывая указ, вряд ли забыл события апреля 93-го, когда Филатов выступил в «Правде» со статьей «Как мерзко быть интеллигентом», где, по сути, выступил против той политики, которую проводил первый президент России. Да и другие интервью и статьи Филатова в различных печатных изданиях тоже не оставляли сомнений в том, как их автор относится к демократии по-ельцински. Однако все это было забыто в свете того, что Филатов пережил в последние два года: ведь его жизнь неоднократно висела буквально на волоске, да и теперь еще могла оборваться в любой момент.

Указ вдохновил Филатова на активную работу, и он в течение нескольких месяцев трудился не покладая рук: записал несколько выпусков «Чтобы помнили», а также вернулся к литературному творчеству – продолжил работу над пьесой «Три апельсина», собственный парафраз классической пьесы Карло Гоцци «Любовь к трем апельсинам». Правда, сам писать он не мог – диктовал жене, а та записывала.

Аккурат в разгар этих событий, весной, подоспело новое радостное событие: Филатова и весь коллектив передачи «Чтобы помнили» наградили высшей телевизионной премией «ТЭФИ». А в самом начале июня еще одна награда нашла Филатова: он стал лауреатом Государственной премии России. Правда, спустя сутки после последнего известия актеру вновь стало плохо и его той же ночью увезли в больницу. К счастью, на этот раз все обошлось и в клинике Филатов пробыл недолго – всего несколько часов. А едва вернулся, как в его доме стали раздаваться телефонные звонки – люди звонили, чтобы поздравить его с Госпремией и пожелать крепкого здоровья.

В те дни в газете «Культура» была опубликована заметка Н. Каминской о Филатове, из которой я позволю себе привести небольшой отрывок:

«Филатов свои творческие возможности неизменно превращает в поступки. Ощущая жизнь как художник, он действует как гражданин. При этом Филатов избрал самый нелегкий и, пожалуй, самый достойный для творческого человека путь гражданского волеизъявления. Он не украсил своим именем и авторитетом ни одну из политических кампаний. Он лишь взял на себя смелое право и горькую обязанность говорить о судьбах артистов России. Шекспировское „мир – театр…“ и наше, отечественное, „поэт в России – больше, чем поэт“ артист Филатов знает лучше, чем иной модный проповедник или профессиональный комментатор. Он оплачивает это знание собственным сердцем, которое не всегда выдерживает такой груз. А что взамен? Уверенность в том, что должен сказать свое слово, невидимое миру единство судеб братьев-артистов, которое благодаря ему стало достоянием миллионов телезрителей. Он рассказывает нам о некогда любимых, а ныне брошенных девичьей общественной памятью артистах потому, что это необходимо ему самому. Но это оказалось нужно всем нам. Чтобы помнили…»

Именно в этот период в жизни Филатова появился его бывший коллега по «Таганке» актер Леонид Ярмольник. В одном театре они играли короткий период в конце 70-х – начале 80-х, после чего расстались: Ярмольник ушел из «Таганки» в свободное плавание. Потом их пути если и пересекались, то случалось это редко и весьма мимолетно: типа «здрасьте—до свидания». Однако в 96-м, узнав, как мыкается Филатов, Ярмольник навестил его и предложил свои услуги. И первым делом определил бывшего коллегу на лето в правительственный санаторий «Сосны». Но и там состояние Филатова продолжало оставаться тяжелым: он целыми днями лежал на кровати и жене каждые полчаса приходилось переворачивать его с бока на бок, чтобы не было пролежней. В итоге однажды Шацкая предложила мужу сделать анализы, причем, зная, что уговорить его на это дело трудно, пообещала пройти вместе с ним все положенные уколы. И Филатов, пораженный этим заявлением (он хорошо знал, что его жена больше всего на свете боится уколов), согласился.

Процедура прошла в тот же день, а еще спустя сутки врачи схватились за головы. Оказалось, что анализы Филатова показали настолько катастрофическую картину его здоровья, что главный врач немедленно вызвала Ярмольника и сообщила: «Вы знаете, ему жить осталось всего лишь несколько дней. Но я бы не хотела, чтобы это случилось здесь». Можно себе представить, какие мысли в тот момент пронеслись в сознании Ярмольника. Но надо отдать ему должное, он не запаниковал и немедленно повез Филатова в другое лечебное учреждение: в Центр трансплантации к знаменитому доктору Валерию Шумакову (ученик Бориса Петровского, Шумаков считался признанным лидером отечественной трансплантологии и возглавлял Центр с 1974 года). Именно это спасло Филатова от неминуемой смерти. Там актеру впервые поставили правильный диагноз – больные почки. И вскоре провели операцию по удалению одной почки (оперировал выдающийся хирург Ян Масюк).

Вот как бывает: в течение нескольких лет Филатов сменил несколько разных клиник, однако ни в одной из них врачи так и не смогли установить точный диагноз его болезни. Более того, в каждой из них его лечили от разных хворей, выписывая лекарства, которые скорее не лечили его, а калечили (одно время у него даже опухоли на теле от них появились). А оказалось, что все дело было в больных почках.

Судя по всему, корни этой болезни следовало искать в событиях 10-летней давности, когда Филатов ушел из «Таганки» и весь свой гнев обрушил на Анатолия Эфроса. Утверждать это мне позволяют слова известного врача-терапевта Валерия Синельникова, который так характеризует причины почечных заболеваний: «К заболеванию почек приводит сочетание таких эмоций, как критика или осуждение, гнев и злость, обида и ненависть с сильным разочарованием и чувством неудачи. Страх перед будущим, за свое материальное положение, уныние и нежелание жить в этом мире всегда отражаются на почках. Для того чтобы почки всегда были здоровы, необходимо следить за чистотой своих помыслов. Надо исключить страх, злость из своей жизни…»

Начало 1997 года Филатов встретил в больнице. Зная о том, что вскоре ему предстоит операция по удалению второй почки, коллеги по искусству решили поддержать Филатова и 7 января ему была присуждена премия «Триумф» за создание передачи «Чтобы помнили». К этой премии прилагалась солидная денежная сумма в долларах, которая была весьма кстати, поскольку лечение в постсоветской России было уже коммерческим и обходилось больным россиянам в копеечку.

Операция Филатову была проведена 6 февраля. С этого момента актеру предстояло в течение нескольких месяцев по 8 часов в день лежать на гемодиализе – подключении к искусственной почке и терпеливо ждать момента, когда ему пересадят донорскую почку. Однако это время ожидания Филатов впустую не тратил: он дописал-таки пьесу «Три апельсина». Все это время его поддерживали друзья, навещавшие Филатова чуть ли не каждый день. Среди них был не только Ярмольник (он специально поставил в квартире Филатова антенну НТВ+, зная, что тот обожает смотреть фильмы), но и друзья юности Филатова: Владимир Качан, Борис Галкин, Михаил Задорнов и др.

О тех днях сам Филатов рассказывал следующее: «Леня (Ярмольник. – Ф.Р.) уложил в клинику, в которую я езжу на процедуры. И он же пригласил женщину, которая готовит нам обеды. Я через день езжу в больницу и провожу там целый день. Со мной ездит мама, а до этого Нина и мама вместе. Достается им здорово. Я лежу там пластом, с двумя иглами, неподвижно: собственные почки не фурычат, и там есть аппарат искусственной почки, который чистит кровь. Через день из меня в течение трех часов выкачивают всю кровь, чистят и закачивают обратно…»

Говорят, сочувствие Филатову даже выразил Юрий Любимов, правда, не лично, а через посредников. Впрочем, послушаем лучше рассказ самого Филатова об этом:

«У Любимова свои проблемы: молодая жена, взрослый сын… Проблема заработка на старости лет. Ведь это человек, привыкший всегда жить хорошо более или менее. А при данной ситуации в стране так не получается. Так что обижаться на то, что он не сидел рядом с моей койкой в больнице, было бы глупо. Я знаю, что он с сочувствием отнесся к этой ситуации, мне передавали. И это был чисто человеческий жест. А требовать от человека очень пожилого глубокого огорчения нельзя. Это неправильный подход. Пару лет назад из театра ушел Давид Боровский. Перед уходом он написал заявление Любимову, смысл которого сводился к следующей фразе: вы всегда боролись с тоталитаризмом, а в итоге создали тоталитаризм в своем театре».

О том, как тяжело приходилось в ту пору Филатову, говорят слова Леонида Ярмольника. Вот его рассказ:

«Однажды я навестил Леню у него дома на Таганке. Его жена Нина сказала, что сбегает в магазин. Мы с Леней сидели на кухне. Он казался веселым, но, как только захлопнулась дверь, выдал тираду. Это была исповедь минуты на три: что все, кранты, он больше не может выносить жуткие боли, длящиеся годами, он не хочет жить. Я сидел в оцепенении и лихорадочно соображал – пытался найти верную реакцию. То, что Лене тяжко, я знал и раньше, но что он до ТАКОЙ степени отчаялся – был к этому не готов. И в секунду животное чутье подсказало мне, как быть. Я все „сломал“ – без пафоса. Подкалывал, что-то вспоминая, почти смеясь, стал говорить: „Ты что, в своем уме?! А как же девки, водка, друзья? А Нина? Если есть один шанс из миллиона – его надо использовать. „Туда“ ты всегда успеешь!“ Он внял. И с этого момента мы пошли в наступление и победили. Он прожил еще несколько лет…»

Побороть отчаяние Филатову помогло еще и литературное творчество. 20 августа 1997 года он прочитал труппе театра «Содружество актеров Таганки» свою новую пьесу «Три апельсина». В конце читки Губенко не без сарказма заметил, что хотел бы сыграть премьеру к грядущему в сентябре юбилею Юрия Любимова.

Однако в начале октября состояние здоровья Филатова внезапно ухудшилось. В течение нескольких дней организм актера функционировал на искусственной почке. Наконец 10 октября ему была сделана операция по пересадке донорской почки, которую провел сам директор Института трансплантологии и искусственных органов академик Валерий Шумаков. Это была почка трагически погибшего молодого москвича, о чем сам Филатов так и не узнал (ни врачи, ни родные не раскрыли этого секрета).

Вспоминает Н. Шацкая: «Когда Лене стали делать искусственную почку, стало чуть-чуть лучше, а потом стало ухудшаться. Врачи испугались: ну как делать операцию по пересадке донорской почки? Я говорю: я возьму ответственность на себя, ни вы, ни мама Лени – я буду отвечать. Хотя маме Клавдии Николаевне я так за помощь благодарна. Я говорю: он сильный, я чувствую, он справится. А позвонили неожиданно. Спасибо опять Лене Ярмольнику, помог с донорской почкой (он же достал и редкую итальянскую аппаратуру, без которой операция была бы невозможна. – Ф.Р.). Вообще он золотой человек. Мы утром встали, позавтракали – вдруг звонок: быстрее, чтоб через 20 минут здесь, через 40 минут операция. Я его собираю, мою, кладу на каталку, его везут – я быстро в часовню при больнице, а она закрыта. Мама родная! Я сажусь в машину, семь церквей объехала, везде поставила свечи и бумажки отдала, чтоб молились за Леню. Мне сказали: категорически не приезжать в первый день, он все равно в реанимации. Позвонила моя подружка замечательная Танечка Горбунова, я говорю: Тань, приезжай, я с ума сойду. Приезжает. Вдруг звонок от нашего лечащего врача Галины Николаевны: Ниночка, все нормально, писать начал чуть не сразу, как почку поставили… Следом Ярмольник: я был у него… (Ярмольник оказался первым, кого Филатов увидел возле своей постели, когда очнулся. – Ф.Р.) И мы выпили, да еще как выпили!..»