ПОСЛЕ КАНИКУЛ

Ирина пришла в гимназию рано. В классе ещё никого не было. Она села на своё место и стала ждать. Надеялась, что, может быть, всё изменится и девочки снова будут разговаривать с ней. Ведь могло же так случиться!

Стукнула дверь. Ирина оглянулась. Вошла Кропачёва, весёлая, в новой форме. Но, как только увидела Ирину, лицо у неё сразу стало неподвижным. Она быстро прошла мимо и села на свою парту.

— Значит, всё по-старому… — подумала Ирина и низко наклонилась над книжкой.

Девочки входили одна за другой, шумно здоровались, разговаривали.

Она больше не поднимала головы, пока не пришла Зойка.

Ирина радостно повернулась к ней. Но Зойка как-то смущённо кивнула головой, положила на парту книги и сразу отошла к другим девочкам. Через несколько минут она взяла свою сумку и, не сказав ни слова, пересела к Насоновой.

Ирина ещё ниже наклонила голову.

Вбежала Мика. Она обняла Ирину, смеясь, прижалась к её лицу щекой.

— Смотри, какая я холодная. Я тебя заморожу. Да что с тобой, Иринка? У-у, бука! Ты чего? — удивлённо спросила она, видя, что подруга ни одним движением не отозвалась на её ласку.

— Ничего! — ответила Ирина.

— Как ничего? Ты сердишься на меня? А Зойки нет?

— Вон она. И ты иди к ней!

— Ничего не понимаю! — пожала плечами Мика и крикнула:

— Зойка! Иди-ка сюда!

— Я, Мика… я здесь теперь буду сидеть, — краснея, отозвалась Зойка.

— А-а! Вот как! Идём за доску, мне надо с тобой поговорить! — потребовала Мика.

Зоя неохотно поднялась и с опущенными глазами прошла за доску.

Сначала Ирина не слышала их разговора. Из-за доски были видны Зойкины ноги. Носком туфли она ковыряла пол. Потом донёсся возмущённый голос Мики:

— …Стыдно… Что же, что весь класс… А когда над тобой смеялись — Тебе было хорошо? Ну и пусть, я не боюсь… Нет? Ну, ладно!

Мика с поднятой головой вышла из-за доски, села с Ириной и громко сказала:

— Зойка больше нам не подруга — ни тебе, ни мне.

После каникул Ирина совсем перестала готовить уроки.

Мика всячески старалась её развлечь, уговаривала, но она не хотела ничего слушать.

— Ничего ты не понимаешь! Оставь!

Измена Зойки подействовала на неё сильно. Даже к Мике она стала относиться недоверчиво, подозрительно, каждый день ждала, что и Мика перейдёт на сторону класса. Между ними происходили частые ссоры. Вспыльчивая Мика обижалась на несправедливые придирки Ирины, но тут же остывала и снова становилась ласковой.

— Не надо ссориться, Ирина! — говорила она. — Я ведь тебя очень люблю.

Но бывали дни, когда Ирина вела себя по-другому. Она громко смеялась, ходила по классу с высоко поднятой головой, бегала по коридорам, предлагала Мике такие шалости, что Огнева, очень охотно участвовавшая в разных проделках, только качала головой:

— Смотри, Ирина! Попадёт. Ты ведь знаешь, как тебя не любят!

— Ну вот, ты сама говоришь, что меня не любят. И не надо и пусть не любят. И ты не люби!

В такие дни единиц и замечаний бывало больше. Раз одна девочка из другого класса дала ей две книжки Пинкертона. Ирина прочитала их запоем и с тех пор сама доставала эти книжки у старика-газетчика, торговавшего газетами на углу, около кондитерской. Книжки можно было возвращать старику. Он брал по пятачку залога за каждую.

Ирина стала отдавать старику все свои карманные деньги. Иногда он давал ей книжки в долг. Она читала дома, говоря, что готовит уроки, читала в классе во время урока, пряча книжку в учебник. Читала в перемены. Прочитав книжку, она подолгу сидела на одном месте и мечтала. Ирина воображала, что вместе с Пинкертоном она мчится с бешеной скоростью в автомобиле и спокойно кладёт руку на плечо убийцы, уже занесшего нож над своей жертвой. Она видела себя женой замечательного сыщика. Он рассказывает ей о страшном преступлении, она помогает распутывать его… Какая необыкновенная жизнь! Тут красавица с распущенными волосами в ужасе простирает обнажённые руки, моля о пощаде, а дуло револьвера безжалостно направлено на нее. Там связанный молодой человек, с ниточкой пробора на голове, во фраке и лаковых ботинках, томится в подземелье, связанный крепкими верёвками, а большие крысы бегают по его лицу, по всему телу.

И не одна только Ирина увлекалась этими книжками. Читали их многие. Во время уроков под партами шёл обмен. В один конец класса посылалась «Адская месть», оттуда передавали «Украденное ожерелье».

Мика неодобрительно относилась к этому увлечению:

— Какая чепуха! Есть же другие книги — лучше. Неужели тебе нравятся эти глупые книжонки?

— Нравятся! — коротко отвечала Ирина.

Однажды перед уроком французского языка Ирина дочитывала последние страницы «Графа-убийцы». Книжка была в ящике парты.

Вошла француженка, мадам Пикар. Склонив по-птичьи набок голову в рыжем парике, она шла по классу и, улыбаясь, отвечала на нестройное «bonjour, madame»[6]. Ирина поднялась с места, но продолжала читать.

Она читала и тогда, когда мадам Пикар, расправив многочисленные оборки своего сиреневого платья, уселась на стул. Француженка открыла журнал, пробежала глазами по фамилиям девочек, потом подняла лицо. Взгляд её остановился на склонённой голове Ирины:

— Mademoiselle Лотоцкая, dites vous la po?sie![7]

Ирина вздрогнула и встала. К этому уроку была задана басня Лафонтена «Стрекоза и муравей». Дома Ирина рассеянно прочла её и захлопнула книгу.

— Смелее, mademoiselle! Bon courage! «La cigale et la fourmi», fable par Lafontaine[8].

— «La cigale et la fourmi», fable par Lafontaine… — повторила Ирина.

— Bien, dites![9]

— Ayant chant? tout l’?t?…[10]

Ирина остановилась и закусила губы. Она старалась вспомнить дальше. Но вместо басни перед ней прыгали строчки: «Граф стоял с сверкающими гневом глазами…» «На его бледном прекрасном лице ярко горели глаза…»

— Ну, ну, дальше.

— Ayant chant? tout l’?t?.

— Уже сказали! Дальше!

В классе послышался сдержанный смех. Ирина покраснела. Лицо у неё стало злым.

— Тссс, mesdames, — француженка приложила к губам палец с блестящим розовым ногтем.

— Ayant chant? tout l’?t?.

Se trouva fort d?pourvue[11].

— Quand la bise fut venue[12], — самоотверженно старалась выручить подругу Мика.

— Quand la bise fut venue. Да повторяй же, — шептала она, пряча лицо в книжку.

— Quand la bise fut venue… — повторила Ирина и снова замолчала.

— Но вы не знаете басни, mademoiselle! Вы не потрудились приготовить урока. Tr?s mal. Asseyez vous[13], — недовольно сказала француженка.

Ирина села. С передней парты на неё насмешливо блеснули очки Буруновой.

В первый момент Ирине было стыдно до того, что на глазах выступили слёзы. Она несколько минут сидела с опущенной головой, потом, успокоившись, снова потянула из парты книжку.

Читая, Ирина забылась и совершенно не замечала, что делается в классе. Мика уже несколько раз, предупреждая, подтолкнула её локтем. Ирина ничего не слышала, не видела.

В классе между тем происходило вот что.

Басню читала Бурунова.

Пикар сначала издали поглядывала на Ирину. Потом молча встала, направилась к окну. От окна — вдоль парт. Затем прошлась до двери и оттуда, обогнув «Камчатку», бесшумно подошла к Ирине. Заглянула через её голову и стремительным движением выхватила из рук оторопевшей Ирины книжку.

— Oh la, la! — пропела мадам Пикар, — Пинкертон? Charmant! Charmant![14] Я покажу эту книжку Ольге Генриховне.

Отставив наманикюренный мизинец, француженка двумя пальцами взяла за самый уголок книжку и отправилась на место. Урок продолжался.

— Я же тебя подталкивала. Вот опять замечание, — говорила в перемену Мика. — Ты стала совсем плохо учиться. Не читай ты, бога ради, этих мерзких книжонок. Давай вместе готовить уроки.

Ирина махнула рукой:

— К чему? Всё равно!

Неприятности продолжались. Через несколько дней на уроке закона божия Ирина снова оскандалилась.

Законоучитель, отец Александр, объяснял очередной урок. На его уроках класс чувствовал себя более или менее свободно. На каждой парте занимались своим. Кто рисовал, кто уткнулся в книжку, на «Камчатке» о чём-то шептались. Телятникова сосала конфеты, делала из бумажек крошечные лодочки и ловко стреляла ими в девочек. Колобова дремала. Зойка что-то писала, а Ирина и Мика увлеклись игрой в крестики.

Отец Александр говорил, глядя в окно на шпиль кирки. Слабый, дребезжащий голос его звучал монотонно. Голова тряслась. Ему было лет семьдесят, но он никогда не садился во время урока. Стоял прямо, держась за спинку стула растопыренными восковыми пальцами с жёлтыми ногтями. Время от времени медленно поднимал руку и приглаживал свою седую, с прозеленью бороду. Эта борода делала его похожим на апостола Павла, каким он был изображён на иконостасе гимназической церкви. Полуприкрытые толстыми, как бы опухшими, веками глаза, казалось, ничего не видели. Но это только казалось.

— Что учили… на сегодня? — спросил он негромко. Он говорил, отдыхая после каждых двух-трёх слов.

— «Верую», батюшка!

— Так. Отвечать будет… — он помедлил, пошевелил заросшими губами. — Отвечать будет Лотоцкая… Ирина.

Сердце у Ирины заколотилось. «Верую» она не знала. Она испуганно взглянула на батюшку, проглотила слюну.

— Отвечайте!

Руки Ирины нервно дёргали чёрный передник. В классе было тихо. Батюшка смотрел в окно. Ждал. Вдруг она почувствовала толчок, и перед ней на край парты медленно и осторожно легла раскрытая книжка. Ещё один быстрый взгляд на законоучителя. Он попрежнему смотрел в окно.

— Читай же! — шепнула Мика.

Кося глаза на книжку, Ирина прочитала «Верую». Замерли последние слова молитвы. У Ирины горели щёки.

— Прошло? Заметил или нет? Чего он молчит? — мучилась она.

И вдруг:

— Так. По книжке-то… хорошо, а теперь попробуйте… без книжки!..

Негромкий, дребезжащий голос оглушил Ирину. Класс сдержанно засмеялся.

— Из старого расскажите… Заповедь… вторую.

Заповеди Ирина помнила, начала читать, но от волнения, от стыда она спутала трудный текст.

— Да нет… чего уж там. Не знаете… вероятно?

— Я, батюшка, знаю! «Елика на воде под землёю… елика на земле под водою»…

— Да нет уж… довольно. Сядьте. Плохо… очень. По знаниям вашим… тройку заслу… живаете.

Дружное «ах» пробежало по классу. Тройка! По закону — тройка! Неслыханно! Даже самые плохие ученицы имели четвёрку. А тут…