У ПОСТЕЛИ

Первое, что увидела Ирина, когда открыла глаза, были лица подруг — Мики и Зойки. В ногах кровати сидела мать. А там дальше, около стола, сжав голову руками, — отец.

В первый момент она не поняла, зачем это все собрались около неё, почему она лежит здесь на отцовской кровати, а не у себя, в своей маленькой тёмной комнатке. Она не поняла, как попали сюда Мика и Зойка, главное, что случилось с отцом? У него такое расстроенное лицо.

Потом она вспомнила, и ей сделалось страшно. Она пошевелилась. Мать и подруги бросились к ней.

— Доченька! Иринушка! Что ты наделала? — плачущим голосом воскликнула мать. — Поили-кормили, ростили… а ты… добилась, что из гимназии исключили!..

Мать громко заплакала.

— Будет тебе! — сердито оборвал её отец.

Тут случилось то, что Ирина не могла забыть потом всю жизнь. Отец, любимый, но такой суровый и молчаливый, встал со стула и подошёл к ней. Сам!

— Как же ты это, дочка, а? Разве можно так? В жизни многое случается, надо уметь всё перенести. Ну — исключили… что мы — звери с матерью? Вырастили тебя и на смерть послали бы?.. Неужели ты думала, что я тебя не люблю?! Эх ты… гусёнок!

Он круто повернулся и, пряча лицо, быстро вышел из комнаты.

— Это было когда-нибудь, чтобы отец плакал? — вскрикнула мать. И, сильно шаркая ногой, она торопливо ушла вслед за отцом.

— Вы давно здесь? — спросила Ирина.

— Часа два, — ответила Мика и горячо воскликнула: — Ах, Иринка, как мы рады, что ты жива. И папа мой рад..

— Разве он был здесь?

— Да он же тебя лечит, вот чудачка! А то кто же? А я у тебя сегодня буду ночевать, папа поручил мне уход за тобой, — с гордостью сообщила Мика. — Ещё сестра из папиной больницы, она сейчас в аптеку ушла. Знаешь, Ирина…

— Мика, не болтай! — строго остановила её Зойка. — Ирине нельзя разговаривать.

— Без тебя знают, — огрызнулась Мика. — Она ведь молчит, я говорю.

— Говорите обе! — попросила Ирина.

— Тебе все девочки привет посылают и Геннадий Петрович. Он тоже придёт сегодня.

— Правда? — взволновалась Ирина и привстала.

— Лежи, лежи! Придёт. Ты знаешь…

— А Катя Русанова, — перебила её Зойка, — про Буруниху такие стихи написала — ужас! Её теперь все зовут: «Ната Бурунова — рыжая корова».

— Да помолчи, Зойка! Мы, Ирина, хотели тебе сказать…

Мика стала серьёзной.

— Ты не думай, что мы всё на тебя свалили… с журналом. Мы с Зойкой и Катя с нами к Ольге Генриховне ходили и всё рассказали… что мы тоже выпускали журнал, а что придумала это я.

— Вы с ума сошли! — испугалась Ирина. — Да ведь вас тоже исключат!

— Мы и хотели, чтобы исключили. Раз тебя — пусть и нас… Только ничего не вышло. Ольга Генриховна рассердилась, не поверила, говорит, что мы для того, чтобы тебя выручить, что не ожидала такой глупости, особенно от меня. Поведение ещё на минус сбавила, и всё. Ну и пусть. Но не в этом дело, а в том… — Мика сделала значительное лицо и продолжала: — Мой папка — прелесть, он уговорил твою маму, ты будешь жить у нас на даче и… — Мика сделала паузу и торжественно закончила: — и готовиться к экзамену у моей жужелицы. Вот!

— Ты, видно, забыла, что сказала Сова: «Без права поступления в другие гимназии», — грустно проговорила Ирина.

— Нет, я не забыла. Теперь уже всё по-другому! Я ведь тебе не всё рассказала.

Мика ласково наклонилась к Ирине:

— Ну, сбавила поведение на минус, и всё. Я тогда рассердилась, и Зойка тоже, честное слово. Правда, Зойка? Мы обе страшно рассердились и пошли к моему папе, и я сказала ему, что раз тебя исключили, то и я не буду учиться. Не пойду в гимназию, и всё. Ни за что не пойду. И не пошла. Тогда папка поехал к Ольге Генриховне. Как уж они там сделались — не знаю, а только опять было заседание, и тебе можно учиться в другой гимназии. А мы попрежнему будем дружить и видеться каждый день. Видишь, как всё хорошо! — говорила Мика, счастливая тем, что может порадовать Ирину.

А та смотрела на неё, не отрываясь, чуточку испуганно. Слишком уж это хорошо, чтобы можно было верить.