НОЯБРЬ 2010

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НОЯБРЬ 2010

1.11.10. 17–19

События сегодняшнего безумного дня. Первое – баня (понедельник). Долго ждал “лейку”, весь взмокнув от пота, долго вытирался и никак не мог вытереться насухо, обсохнуть и в мучительной, битком набитой этой тесноте одеться. Но все же кое–как помылся, пошел в барак.

Где–то около 11–ти – паника: на “большом” 2 “мусора” и 2 в масках! На тот “продол”. Потом там же оказались Куртюков, Агроном и какие–то “девяточные” “мусора”. Вместе с “масками” они пошли по всем баракам того “продола”. По слухам, это было именно то, о чем я думал (с иронией) и чего боялся все эти годы в Буреполоме: комиссия, совмещенная со шмоном! :) Говорили, что они докапываются (на тех бараках) до всего, буквально до всего, и поэтому местная блатота требовала убрать ВСЁ! – хотя вначале речь шла только о телефонах.

Перед проверкой “комиссия” с “масками” ушла на “контрольную”. Я так и знал, и сумки мои так и стояли под шконкой; лишь сырые полотенца пришлось убрать с торца.

Тут оказалось, что я записан в список, кого вызывают в посылочную! Что за черт? Т.к. посылок мне явно никто не слал, я сразу подумал, что это что–то вроде ценного письма, м.б., и бандероли с книгами (хотя уже все знают, что их сюда не пропускают).

Пошел. Вызвали одним из первых; оказалось, это действительно бандероль с книгами – от Виктора Павленкова из США, того самого, что к д/р в конце августа прислал мне перевод песни “лесных братьев” с эстонского, и я потом отвечал ему, просил рассказать о себе. Он и прислал свои книги – как я успел разглядеть, как минимум на части из них красовалась его фамилия. Разумеется, книги мне не отдали, ссылаясь все на тот же нелепый и хамский запрет от апреля 2009, здесь же, над окошком, наклеенный. Я сказал, что на их незаконные действия напишу жалобу, и ушел.

К сожалению, в посылочной простоял я только до начала 2–го, а в ларек надо было лишь к 2–м часам. Пока ждал на бараке – явился тот выродок–узбек с 4–го, который и так уже с сентября должен мне 112 р., но не только не отдает, а пришел вчера клянчить еще – ему, видите ли, на “расчет” за проигрыш в нарды нужно 5 пачек сигарет. Именно по этому поводу я и полез вчера после отбоя в баул и обнаружил, что сигареты украдены. Узбек теперь клянчил, чтобы я купил ему их в ларьке – и сообщил, что накануне нашел–таки 5 пачек на “расчет” – занял, по его описанию, вот у того самого сучонка, который спит надо мной. Тот дал ему – на мой уточняющий вопрос – сигареты россыпью, а не в пачках. Последние сомнения исчезли. А эта узбекская тварь, которой я лишь сказал вчера насчет ларька “посмотрим” и подчеркнул, что ничего не обещаю, – насела так неотступно и назойливо, как будто я именно обещал. На его счастье, выбитых денег мне хватило, и долг мне этой твари, таким образом, возрос до 200 р. Долг, который едва ли будет отдан...

Ну, и последняя, самая захватывающая серия – пока стояли в ларьке, там прошел слух, что “маски” пошли уже и на наш “продол”. Не теряя времени, я поспешил в барак. Сперва говорили, что с “масками” все те же, что ходили и утром; но потом выяснилось, что Агронома и Куртюкова вроде бы уже нет, а только “девяточные”, и что это уже не комиссия, а просто шмон.

Когда я пришел, они были на 12–м, а весь 12–й гулял во дворе. Я сперва подумал, что это они готовятся идти в столовку на обед – как раз в это время – и не придал значения. На 8–м в секциях было пусто и голо, насекомые еще не пришли с обеда, а убрано еще с утренней “комиссии” было все, что только можно убрать, начиная со “шкерок” и через проходняк от меня усердно опустошали тумбочку, набивая все, что “нельзя”, в баул, чтобы нести его в каптерку (как будто там не найдут!..).

Они были на 12–м долго – до 4–х примерно, даже дольше; часа полтора, в общем. Зато потом ушли, не пошли уже по остальным баракам. Огромный вздох облегчения! – но и дикие слухи, как по бараку, так и от зашедшего недавно сигаретчика. Отбирают все вольные вещи (ну ладно, свитер и спортивную куртку надеть на себя – пусть снимают), всё “неустановленного образца” – в том числе одеяла, и это притом, что с воли их сейчас не пропускают... Завтра, по словам сигаретчика, это должно продолжиться, – шмонать будут все бараки, хотя, м.б., какой–то и пропустят. На 3–м, говорят, забрали чайники, кастрюли и т.д. – чайник мой, открыто стоящий в тумбочке, под угрозой, но куда его прятать? – да и почему я должен прятать вещь, легально сюда пропущенную и не упоминающуюся в списке запрещенных?..

Да, и конец срока здесь не легче начала... Без чайника и теплого одеяла оставшиеся мне 139 дней могут показаться адом, какого не было еще до сих пор – хотя, конечно, на крайний случай можно укрываться телогрейкой. Я с ужасом и замиранием сердца жду следующего дня...

2.11.10. 8–20

И последний акт вчерашней драмы. Когда уже строились на вечернюю проверку – вдруг поднялась паника – промелькнули “маски”. Я их не видел за головами впереди стоящих, но прошел слух, что они зашли к нам. Насекомые побежали обратно в барак – прятать все, уже вынутое было после ухода их днем с 12–го. Но оказалось, что к нам вошел лишь “мусор”, который считает проверку, а “маски”, и с ними то же дневное “девяточное” и пр. начальство – на 13–м.

Все были уже в бараке, когда, возвращаясь с 13–го, они зашли к нам – Агроном и какие–то незнакомые начальственные хари в фуражках, но без “масок”. Пройдя по обеим секциям, Агроном проревел, что до отбоя осталось 2 минуты (на самом деле 5), вышел со свитой в “фойе”, потусовался где–то там (устроив кому–то разгром и разнос, как обычно), после чего вошел к нам в секцию с криком: “Всё, проверяю отбой!!!”. Свет тут же вырубили, я лег, не раздеваясь и не доставая одеяла, на шконку, в ногах у меня сидел тот мелкий верхний сучонок из Питера, а на соседней шконке – еще один. Сучонка Агроном проходя мимо, треснул по голове какой–то трубкой, в темноте похожей на дубинку, но, судя по звуку, пустой внутри, и повторил приказ об отбое. Тот сказал, что не хватает мест; Агроном, ни на секунду не задумываясь, как обычно, выдал очередной идиотский совет: “Тогда ложись рядом с ним” (со мной, то бишь) – и стал стараться рассмотреть в темноте мое лицо. Немного еще поколобродил, вся кодла ушла – и свет, разумеется, тут же включили, “отбоя” как не бывало...

А когда еще выходили на ужин, “козел” сказал мне, что звонили и вызывали в спецчасть. Вызывали еще днем, заранее, но из–за всей паники со шмонами я не пошел; да и не было охоты стоять в очереди за бумажкой об очередном отказе в УДО. А тут – решил пойти вместо столовки туда. Прошел через калитку “1–го поста” – она была открыта, хотя магнитный замок с “домофоном” (переговорным устройством) уже накануне был на ней наварен. Получить бумажку заняло не больше минуты, т.к. очереди уже не было. Иду обратно – калитка уже закрыта! Вот тебе раз!.. Рядом никого из “мусоров”, и лишь из “домофона” тихо, как с другой планеты, доносится какое–то бормотанье. Шли другие зэки, нажали, сказали, куда идут – им открыли, и я тоже прошел. Во всяком случае, “домофон” явно без видеокамеры, как ходили слухи еще летом, и откуда открывается, непонятно, – с вахты или с “нулевого”. Стоять перед ним, за глаза, в дерьмовый этот динамик упрашивая, чтобы открыли калитку (в баню или в ларек, – больше мне туда незачем) будет еще одним моим унижением здесь...

После завтрака большинство насекомых в бараке, как обычно, завалилось спать. Но еще с подъема они носились, снова все прятали, таскали туда–сюда баулы, и слово “каптерка” висело в воздухе, как обычно висят другие, куда более любимые ими слова – про чужую сексориентацию... Нервы у меня напряжены, натянуты до предела – хоть комиссия и прошла здесь, но шмон все равно возможен, и не столько страшен сам шмон, сколько – находиться в этой вот толпе трусливых, панически мечущихся тварей, которые и тебя непременно хотят подровнять под свой стандарт, заразить своей паникой; они все попрятали – так чтобы и ты тоже (хотя они потом половину спрятанного не находят), а то вдруг на них из–за тебя “заострят внимание” “мусора”...

А та злобная блатная мразь, которую я считаю здешним “домовым” (а там уж хрен ее знает, кто она!..), действительно ненавидит меня упорной, злобной, целенаправленной ненавистью – и это, м.б., даже хуже, чем шумно–взбалмошное обезьянье правление тогда, в 2008–09, на 13–м. Вчера, выходя вечером на улицу (перед проверкой они опять побежали туда “чифирить”), увидела, что я лежу на шконке – вернулась, уже на шаг миновав было меня – и пригрозила физической расправой, если я завтра “все не уберу”. Злобно так, и с сознанием полного своего “права” командовать и бить, пригрозила. Не знаю уж, наугад это было сказано, или уже донесли, что я не убираю сумки из–под шконки, – но эта сосредоточенная ее, твари, ненависть делает существование здесь и ежеминутное мое ожидание грядущих ужасов и несчастий еще более невыносимым. Сидеть и ждать – шмона, погрома, нашествия, ждать, что отберут все и оставят голым, босым, без одеяла, без чайника, околевать тут зимой, – что может быть унизительнее?.. Но это для мыслящего существа унизительно, а насекомым–то все равно, они не чувствуют. И что остается еще мыслящему существу, в этой ситуации полного бессилия, – кроме как скрупулезно фиксировать все факты, все эти творимые над ним унижения, – и чем унизительнее, тем скрупулезнее?..

3.11.10. 13–12

Ну что ж, вот он – отчет. :)) Хроника, так сказать. :) Комиссия с 2–мя “масками” – 2 раза на 10–й, – вчера сразу после обеда, в 14–45, и сегодня, с утра, в начале 11–го где–то. Вчера “маски” сразу же увели оттуда кого–то, – по словам (сегодня) сигаретчика, это был не кто иной, как “подложенец”, сука (жаль, не забили по дороге...). Сама комиссия тоже пробыла на 10–м меньше получаса – и ушла с “продола”. Сегодня же она проторчала там порядка часа, даже больше, м.б. ЧТО делала – еще не знаю.

Ну, а кроме этого, еще до комиссии, с утра сегодня – шмон на том “продоле”! Сперва 2 “мусора” зашли на этот – один во двор 4–го, другой в наш двор. Сразу стало ясно – и ЧТО готовится, и где. Точно – шмон–бригада минут через 5 на тот “продол” – и сперва “пробили”, что шмон на 9–м. Но, выйдя вскоре на улицу (благо, поддел еще свитер, от шмона, – не так холодно, а в секции вообще жарко) – толпа зэков стояла и во дворе 6–го. Видимо, выгнали, а барак шмонают; вещей, баулов – специально посмотрел – в их дворе видно не было. Зато сновали по двору, шаря по углам и закоулкам, 2 “мусора”, а третьим – стоял и громогласно распоряжался Палыч, шмонных дел мастер...

Завтра “праздник”, но они могут и завтра, – четверг, их “законный” шмонный день. Комиссия, говорят, пробудет до субботы, 6 ноября. Сейчас на очереди – очередное время их активности: послеобеденное, 3 часа! Пойдут или не пойдут на “продол”, по которому уже шлялись сегодня утром?..

Вчера получил и письмо от этого Павленкова из США, где он подробно рассказывает о себе, своем детстве, родителях (отец 7 лет просидел по 70–й) и пр.

22–45

И последнее на сегодня. Без четверти 4, что ли – комиссия таки пошла... на 2–й! :) Огромный вздох облегчения. До ее появления, видя, что все тихо–спокойно, я уже сел “обедать” и успел съесть 2 бутерброда с плавленым сыром из трех. Срочно все убрал – газету, нож, хлеб, остатки сыра – а когда сказали, что на 2–й, решил все же доесть и 3–й бутерброд – наскоро, по–походному, не стеля даже газеты. :) Не пропадать же добру...

Сразу после ухода комиссии (со 2–го – в “варочную”, потом – “на контрольную”) дозвонилась мать – видимо, узбекский телефон далеко не убирается, всегда под рукой, – и первым делом сообщила, что сегодня умер Черномырдин. Ни малейшего сожаления по этому поводу, туда и дорога! Потом – что дозвонилась–таки и Нижегородский УФСИН, тамошнему заму “по правам человека”. :) Он аж орал на нее, когда она стала спрашивать, почему на “четверке” ОМОН, – мол, эта зона находится на особом счету, вот поэтому. А если что–нибудь заберут при шмоне – велел сразу писать ему заявление. (Из Москвы в Нижний – как? Телеграфом или по факсу?..)

Договорить нам не удалось – опять какие–то “мусора” поперлись на наш “продол”, пришлось прерваться (сидя в проходняке, соседнем с азиатом, я тут же отдал ему “трубу”). Точно так же, как накануне не поговорили толком и с Маней – она сперва дважды попадала на 2–ю лииню, пока я говорил с матерью, потом все же дозвонилась; не прошло, наверное, и минуты – прется отрядник! Она успела только сказать мне, что переехала–таки на другую квартиру и не получила пока моего письма, а я ей – что согласен с пресловутым заявлением Михилевича об ответственности “простых”, “мирных” москвичей и пр. за геноцид в Чечне.

5.11.10. 8–47

Крупных событий никаких, мелких – только одно: этот тоже мелкий ублюдочный сучонок, спящий надо мной, продолжает воровать у меня лапшу б/п! Каждый день теперь пересчитываю пачки в пакете, стоящем в тумбочке; по вечерам, после отбоя, добавляю, чтобы было все время на 3 дня. Пакет стал хитроумно завязывать, да еще сверху обтягивать резинкой, чтобы контролировать попытки проникновения. И вот сегодня с утра – стал развязывать его, чтобы достать салфетки на завтрак – и одна из ручек пакета осталась у меня в руках! Сам пакет был завязан, резинка на месте – но я сразу почуял, что завязан он не так и не тем количеством узлов, как я оставлял с вечера. Лезу внутрь, считаю – точно: вместо 6 пачек лапши осталось 5!

Кроме этой мелкой сучки, больше взять некому. Именно она, из всех соседей, не спит по ночам, а пьет постоянно чаи, а то притащит откуда–то байзер и начинает жрать. А ЧТО ей жрать–то, если ничего своего у нее нет? Вот и таскает мою лапшу, тварь, – уже 2–й, не то даже 3–й раз...

Выбросил старые ботинки из–под шконки, другие засунул за шконку, а свои зимние самодельные “коты” (ту зиму носил, и скоро опять надевать), наоборот, из–за шконки вытащил под шконку, поближе. И – приготовил за шконкой, за изголовьем ее, побольше места, – лапшу опять придется держать там, как было на 11–м. Только на 11–м я ее там держал на случай, если продуктовый баул уволокут в каптерку, а тут – хотя бы половину всего запаса – чтобы не воровала эта тварь.

Если честно, я бы ее запорол за эту вот мелочь – за кражу у меня лапши, а до этого сигарет, – запорол бы насмерть, кнутом или плетью, порол бы, пока не сдохнет (а тварь мелкая, хлипкая, ей много и не надо). Этим русским свиньям, умеющим только пить да воровать, необходимо привить наконец уважение к собственности, – привить любым путем и любой ценой, не останавливаясь ни перед чем. Без этого, без возможности держать здесь собственность, не разворовываемую каждый день этим пьяным сбродом – никто тут ничего не сделает, на этой земле, будь то нынешняя или даже бывшая уже Россия, – никто, ни свои либеральные революционеры, ни даже контингент НАТО, хоть на 100 лет тут его поставь. За мелкие кражи (которые левые так любят оправдывать голодом и нуждой, хотя на самом деле реальная причина обычно – пьянство и иждивенчество) должна быть самая беспощадная расправа – плетью, а чем еще? Лагеря ликвидировать, конечно, к черту, – для них это как университеты, вместо “исправления” – рассадники воровской заразы. За материальный ущерб в любом случае – хоть мелкий, хоть крупный – все до копейки взыскивать с нанесшего ущерб, пусть хоть голым останется, – но в том–то и беда, что с них обычно много не возьмешь. Ну, и за имущественные преступления с крупным ущербом, кроме того (после наказания телесного, м.б.) – тюремное заключение. Одиночное! В строжайшей, жесточайшей изоляции, без всяких перекрикиваний и “дорог” через окна, как у уголовников сейчас. Да и без окон вообще, – умнее всего строить эти тюрьмы под землей, с толстыми стенами, исключающими перестукивание, и санузел продумать так, чтобы он тоже не позволял общаться. За большую квартирную кражу, ограбление магазина и т.д. эти твари должны сидеть там взаперти, в полной изоляции, без прогулок, без телевизора, без книг и т.п. – год, не меньше, хотя в более мягких случаях можно исчислять наказание и месяцами. Так, чтобы это было действительно НАКАЗАНИЕ, чтобы ужас охватывал потом при одном воспоминании – если за год не сойдут с ума... Чтобы неповадно было впредь тянуть свои мерзкие ручонки к чужому добру. Но – для этого нужно совсем другое государство, не нынешнее...

Комиссия вчера в 12, перед самой проверкой, поперлась в столовку. Больше никуда не ходила, шмонов тоже не было. Сегодня вроде бы тоже “праздничный” день, зарядки не было, как и вчера. Четверг, пятница (сегодня), суббота, – боюсь, не сделали ли они (на воле) рабочим воскресенье, не придется ли тащиться на зарядку.

Кончается 20–я неделя до конца, отмеченная шмонами и комиссией с “девятки”. Мне осталось до дома 135 дней...

6.11.10. 8–54

Главное событие вчерашнего дня – прихожу с обеда (пока никого еще нет) и вижу: этот мелкий верхний ублюдок из Питера стоит в моем проходняке обеими ногами на 2–х нижних шконках и будто бы заправляет свою, верхнюю. Но на самом деле он не заправляет, а роется в лежащем там у него... моем пакете с лекарствами, который я еще издали заметил и тут же узнал. Снимая “телагу”, мельком, пригнувшись, глянул на изголовье своей шконки, где этот пакет висел, – точно: пакета нет! А этот сучонок, как увидел, что я подхожу, быстренько накрыл его у себя на матрасе чем–то – простыней или одеялом – но я все равно уже заметил.

Можно было, конечно, схватить его за руку, поднять шум, устроить скандал. Почему я не стал этого делать? (Разделся, как будто ничего не замечая, вышел из секции – и он, разумеется, тут же повесил пакет на место.) В этот момент в секции не было почти никого – только стремщики в соседнем проходняке. Стремщики эти – такая же малолетняя шпана, отребье, биомасса, и наивно думать, что они всерьез поддержали бы меня. В конце концов, этот мелкий сучонок им свой – такой же уголовник, такое же примитивное, бессмысленное быдло, как и они – а я нет. Можно было бы, как вернутся с обеда, призвать в судьи по этому вопросу более старших (полу)блатных – здесь, в этой секции, это в основном узбеки, – и я даже думал отдельно, наедине поговорить об этом с тверским “узбеком”, знакомым “телефониста”, дающим мне сейчас телефон, – но в конце концов отказался от этой мысли. Тверской живет здесь не сам по себе, а в компании со всеми этими узбеками (и говорит с ними по–узбекски, хотя сам не узбек). А те любят этого сучонка надо мной, дружат с ним, опекают, приносят ему по утрам телефон в постель и рулеты–конфеты из ларька, когда у них есть там деньги. Хотя ясно, что, конечно, не даром они все это делают, что–то они выдаивают из него, видимо, на воле, раз так опекают здесь. Но – тем более тогда не согласятся они признать его виноватым против меня, на которого главный здесь блатной азиат уже смотрит косо, не здоровается, как первое время, телефон дает еле–еле (только когда звонят мне) – после того, как я перестал его кормить, давать ему не только сладкое, но и вообще жратву (колбасу, паштеты, консервы), как он явно рассчитывал. Ясно, что ничего мое обращение к ним и призывы к справедливости не дали бы, – ну, пожурили бы его немного за то, что залез в мой пакет с лекарствами, но ведь он ничего там не успел взять (я потом проверил), а как он крал сигареты и лапшу – я ведь не видел, свидетелей нет, доказать его вину мне не удалось бы, даже вопреки очевидности (вещи пропадают, а тут пойман на месте преступления воришка, без спросу залезший в мой пакет). И уж тем более – даже признай они, что курево спер он – мне никак не удалось бы получить с него назад это курево, либо деньги за него (1050 р. как–никак по нынешним ценам!), т.к. у него нет ничего, ему рулеты приносят эти же узбеки, посылок или передач он при мне не получал ни разу, в ларьке я его тоже ни разу не видел. Хоть бей его, хоть убей – он не вернет, ибо возвращать ему нечем, а без этого – какой смысл весь огород городить? (Яркий пример – бывший дружок сигаретчика, шнырь, который так и не вернул мне никакие 1500 р. из августовских 3000 ларьком, несмотря на жесткий, при мне данный блатным с 10–го приказ – вернуть до конца октября. И – никто его за это не бил, ходит себе спокойно, каждый день его вижу. А сигаретчик – как не стало у меня для него сигарет – не заходит вот уже 4–й день, а когда были – являлся в день по 2 раза. Дерьмо...) Только чтобы его убрали из проходняка и он перестал у меня воровать? Но и это не факт: могли ограничиться тем, что заставили бы его пообещать больше ничего у меня не брать (ха–ха!... :)) ), да и он, оставаясь один (ради уборки секции), когда все в столовке, мог бы все равно заходить в мой проходняк и воровать, куда его ни посели.

Ну, а о том, чтобы обращаться на эту тему к блатным из той секции, рулящим всем бараком, а меня ненавидящим, не могло быть и речи. Это обернулось бы против меня с первого же слова, точнее даже – с моего появления в их секции, куда, впрочем, вход мне теперь де–факто запрещен. :))

Вот так и получилось, что ко всей тоске, ко всем унижениям, ко всей окружающей мерзости этого досиживания, этих последних месяцев срока прибавилась теперь еще необходимость зорко стеречь свои вещи от этой твари, прятать, пересчитывать все время лапшу, туго завязывать пакеты (хотя что в этом толку!..), следить за всем своим добром и днем, и ночью – и круглосуточно, день за днем, видеть перед собой эту омерзительную мне теперь харю (а с виду – чуть ли не ангелочек!..), смотреть на нее с ненавистью, а возвращаясь из столовки – каждый раз думать: успела она что–нибудь украсть, или не успела... И сделать ничего нельзя, увы. Такова здесь моя жизнь...

Комиссия сделала вчера последний, надеюсь, безумный рывок: когда с дневной проверки, где–то в 12–25, заходили уже в барак – кто­–то вдруг крикнул, что комиссия и двое в масках на “продоле”! Забегали, засуетились, поднялась всегдашняя паника... Комиссия прошла мимо нас, постояла у 13–го меньше минуты – и, не заходя, ушла на тот “продол”, а минут через 20–30 оттуда – на “контрольную”. Сегодня она вроде бы должна наконец уехать. Я жду этого не дождусь – но все равно, останутся свои, “местные” шмоны каждую среду и четверг. А мне остается здесь все меньше и меньше – всего каких–то 134 дня. Не могу дождаться конца!..

7.11.10 8–38

Воскресенье. Такая ненависть клокочет в груди, так тошно и мерзко на душе, так сжимают горло эти спазмы ненависти и отвращения, – я не могу передать этого словами. Ненависть и омерзение к ним ко всем, ко всей этой их жизни, к их рабским, трусливым душонкам, ко всей этой злобной, бессмысленной, трусливой и наглой биомассе душат меня. За то, как они живут, какими стереотипами руководствуются, за их рабство, лень, трусость, отношение к меньшинствам и т.д. – вся эта зоновская гопота, да и вся населяющая эту страну нечисть, по совести, подлежат беспощадному истреблению...

Вчера днем явился–таки сигаретчик и первым сообщил главную новость: уже в понедельник–вторник ожидается приезд новой комиссии! До сих пор (утро воскресенья) еще неизвестно доподлинно, уехала ли та, “девяточная”, но уже со вчера бродят слухи про грядущую – еще более важную и страшную. Опять, значит, обнаружение моих сумок под шконкой (а м.б., даже и книг под матрасом) будет грозить мне злобной, истошной руганью, криком, визгом, потоком хамских угроз, а м.б., и в самом деле избиением...

Собирая вчера перед сном пакет с едой на следующие дни, наконец я обратил внимание, что теперь – без лапши и шоколада – пакет стал каким–то уж подозрительно, уж слишком легким и пустым. Вспомнил вдруг – как осенило! – полез проверять – и точно: паштета нет!!! Эта мелкая мразь, крыса, выходит, покрала у меня не только брикеты лапши, но и 2, по–моему, банки чешского паштета, – одну большую, привезенную матерью на последнюю свиданку, и одну маленькую, оставшуюся еще с прошлого раза. Насчет маленькой не совсем уверен, но большая была точно; я не съел их вовремя только потому, что нет нормального хлеба, а ни с вольным, ни с кислой столовской “чернягой” он у меня не идет, ларек же – раз в неделю, и хлеба там запросто может не быть. И вот – хорошая вещь досталась этой твари, мрази, говорящему куску дерьма, – лучше бы я обе банки открыл и скормил кошкам, если б знать!.. Набрав банок в пакет, я вынужден был на ночь спрятать его под свою шконку, со стороны “петушатника” – там эта мразь не достанет, со стороны проходняка путь закрывает мой продуктовый баул, да и не знает она про это, не видела. Теперь, видимо, придется постоянно, до самого ухода этой мрази в феврале, на ночь так и прятать жратву...

Ночь тоже устроили веселую. Еще с вечера целая толпа мерзких гопников, откровенных ублюдков–недочеловеков, собралась в соседнем “стремном” проходняке, даже, по–моему, с других бараков. Весь вечер они возились, бесились и дрались, то и дело валясь со шконки в мой проходняк и довольно ощутимо задевая меня. Но говорить что–либо этой биомассе бесполезно, кроме хамства, ничего в ответ не услышишь, поэтому я молчал. И так уже целую неделю, с понедельничного шмона на 12–м, я мучаюсь, – эти твари убрали на все время “комиссии” “шкерку”, наглухо отгораживавшую их раньше от меня, и лишь в изголовье хозяин шконки повесил полотенце – примерно четверть той ширины, которую надо завесить; так что теперь я страдаю вдвойне – не только слушаю их поневоле, но и вынужден лицезреть их дегенеративные хари. А этой ночью... Вдруг неожиданно рано вырубили свет после отбоя – и почти тотчас же один из этих ублюдков притащил и включил какой–то светильник, типа настенного бра (в проходняке у них, естественно, имеется нелегальная розетка, чтобы заряжать телефоны – вот в нее и воткнул). Стало светлее, чем бывает, когда над этим концом секции выкручивают лампу – хотя остальные еще горят, но по уровню освещенности можно уже ложиться спать. А тут вдруг – вместо желанной и неожиданно сбывшейся вдруг полной темноты – такой сюрприз!.. И даже не завешено ничем, кроме куцего полотенца, – “обиженные” рядом со мной тоже раньше жгли по ночам лампу, но они хоть отгорожены от меня одеялом, да еще завешено все у них там, внутри... И радостно стали говорить, что вот, мол, так гораздо лучше, чем сидеть в полной темноте. Вам, суки, лучше, а на всех, кому вы мешаете спать, вам плевать!.. Весь этот конец секции был ярко освещен, в т.ч. противоположная сторона, под окнами, но и там никто не возмутился, не потребовал выключить или хотя бы завесить. Когда пошел обход – они сразу погасили (впрочем, к нам “мусора” и не зашли, – только 12–й и сразу за ним 10–й), а потом – включили опять. Поспать в эту ночь, правда, сколько–то удалось, хотя раза 3 я просыпался; но в любом случае, при свете и под их (даже ночью) гомон и толчею под боком, в соседнем проходняке, на расстоянии вытянутой руки, – нормальным и полноценным этот сон считать, конечно, нельзя. Если будут включать каждую ночь – все ночи превратятся в один сплошной кошмар...

А “обиженный” ублюдок на этом бараке, которому я отдаю здесь стирать свои вещи, оказался такой же мразью, как и все его коллеги на других бараках. Он “поднимался” при мне на 13–й летом 2008–го, был первое время шнырем тогдашнего завхоза – и я, помню, писал в дневнике, как жестоко его избили тогда в раздевалке 13–го, узнав случайно от кого–то, что он “обиженный”. Навострился здесь за 2 с лишним года... Постирал еще в понедельник, после бани, вещи, повесил на улицу. Но ведь ясно, что в ноябре, да еще под частыми дождями, на улице они не высохнут. Я сказал ему дня через 2: занеси в барак, повесь где–нибудь внутри. Он обещал, а потом, к вечеру, сказал, что повесил в раздевалке. И вот вчера днем, когда что–то, навешанное поверх, убрали, я вдруг вижу на веревке во дворе знакомые прищепки. Подхожу – мои вещи висят как висели, уже все заиндевевшие, покрытые шедшим вчера днем снегом. Пошел спросить у этой твари – в ответ она начала столь же глупо, сколь и нагло врать: мол, я вешал в раздевалку, а кто опять повесил на улицу – не знаю... (Ага, на то же самое, в точности, место!..) По идее, завтра уже баня, вещи должны быть готовы, чтобы их надеть – но у этой мрази они так и висят во дворе, засыпанные снегом, и никакой перспективы их оттуда перемещения и высыхания пока не видно...

А магнитная теперь калитка бывшего “1–го поста” действует, собирает теперь по обе свои стороны толпы круглосуточно. Открывается она все же с “нулевого”, как я и предполагал. Насекомые подходят, нажимают кнопочку, что–то говорят в “домофон” – и, скапливаясь все большей толпой, долго, безнадежно ждут, когда им откроют. Завтра мне надо будет пройти через эту калитку за полдня дважды: в баню, а потом в ларек, и предвкушение этого мерзкого, унизительного стояния перед закрытой калиткой буквально переворачивает мне всю душу...

16–00

Все оказалось проще и неожиданней. Почти сразу после проверки блатной малолетка из той секции объявил, что комиссия, оказывается, приехала еще вчера (!) и сейчас – 2 полковника (на деле оказавшихся подполковниками) и двое в масках – смотрят баню, – мол, “уберите все лишнее”, как всегда.

Потащили опять сумки в каптерку – и наконец–то сняли картину со стены напротив меня! :) С тяжелым сердцем пошел я в столовку на обед: и блатная верхушка, и мелкий сучонок–уборщик остаются здесь, без меня, – мало ли что может случиться с вещами, продуктами, сумками...

Когда я увидел, что у ворот столовки столпотворение – 2 “мусора”, плюс отрядник 6–го, плюс двое “масок”, но маски у них были задраны, лица открыты, – хотел было (как уже не раз) повернуть назад, не ходить в эту западню. Первый порыв всегда правильный, в этом я убеждался не раз, но – может завизжать при виде такого демарша какая–нибудь полублатная сволочь, и я, скрепя сердце, пошел.

Пока гулял там, ожидая возможности уйти – из столовки вдруг вышли трое (кажись, – уже не помню точно) тех же “масок” с открытыми лицами и 2 “мусора” в форме, незнакомых. Я так и понял: вот она, “комиссия”!! :))) Один из “масок” нес свернутый чей–то матрас с вольным одеялом, простыней и т.д. – чью–то постель, короче. Ну да, вспомнил я, ведь по их “ПВР” запрещено устраивать себе спальные места на работе и вообще не в жилом бараке, – вот и забрали...

За воротами столовки постель отдали кому–то из зэков и тот понес ее в сторону вахты, а вся группа пошла в сторону бараков. Как раз стал строиться 9–й отряд, и я встал сзади, мечтая поскорее уйти. Но “мусор”, дотошно подравнивавший строй, спросил–таки меня: что, ты тоже с 9–м? Я в ответ сказал, что могу ходить и один (имея в виду разрешение Демина), он разрешил – и я вышел вперед 9–го.

Зашел в барак почти сразу после этих “мусоров”! – и увидел, как в моей секции, прямо в начале, около меня, все трое “масок” в зеленом камуфляже и синяя куртка подполковника – стоят кого–то о чем–то спрашивают, осматривают, распекают, – издали, подходя к секции, я еще не мог понять. Но когда я туда вошел – подполковник почти тотчас из нее испарился, а потом и “маски”.

Как выяснилось из разговоров, он выяснял, почему столько “ночных”, кто спит или вообще в бараке, когда все на обеде. Я сел, а синий камуфляж подполковника в это время уже мелькал в щели приоткрытой двери “культяшки” – похоже, они ходили, смотрели или рылись там. От проходящих мимо узналось, что они лазят в основном по “культяшке” и “приемке”; пару раз один из “мусоров” выходил в секцию, проходил туда–сюда, делая разные замечания уже пришедшим с обеда зэкам – типа, почему не встают его приветствовать, почему один небрит; азеру, не только вставшему для приветствия, но и надевшему на голову “феску” – посоветовал заодно и снять полотенце (висящее над его изголовьем в торце шконки, натянутое, чтобы загородить свет из окна) – если сухое, а если мокрое, то пусть висит, сушится. Сказал даже (тварь!), что по “ПВР”, если он их правильно помнит, на шконках нельзя сидеть – а на чем, спрашивается? Но в целом настроен он был не злобно, а этак иронически, с ехидцей, с юморком – и я, думаю, вполне смог бы ответить ему на любые придирки, ссылаясь на их же “ПВР”, – да вот беда, мне он не сказал ни слова! :)) Сумки мои, так и не убранные, стоящие под шконкой, естественно, не заметил, – а если б даже и заметил, ЧТО он мог бы сказать против них? Только – как “Макар” – что пол мести мешают...

Продолжалась это довольно долго, я уже стал уставать от этого напряжения. Наконец, один вышел из барака, а другой, выходя, потребовал ключ и полез в этакую тоже “каптерку” возле выхода, где хранится всякое хозяйственно–техническое барахло, какие–то коробки, большие телеантенны и т.д. Он рылся там, грохотал чем–то, потом слышен был звук, как будто сгребают осколки разбитой посуды, – в общем, отвел душу, глубоко засунув свой нос в обычный хозяйственный чулан. Наконец, ушел и этот – пошли сперва на 2–й, а потом, через полчаса примерно (у нас рылись дольше, по–моему) – на “контрольную”.

В общем, и на этот раз обошлось (для меня) без потерь. Сопутствие “масок” не оставляет особых надежд отстоять ни одеяло, ни чайник, если что... Хотя, повторюсь, когда один из подполковников лазил по секции в одиночку, да еще и иронически, юиористически настроенный – поговорить с ним я бы мог. Не пришлось!.. :)

23–08

И вот – еще сведения, самые уж последние, от зашедшего после проверки сигаретчика. По его словам, сегодняшние двое были: один из них – новый зам. по БиОР (!!), с “девятки”, а второй – из той, последней “девяточной” комиссии. А на начинающейся завтра неделе ожидается все равно еще какая–то комиссия!.. :))

8.11.10. 10–05

Понедельник. Шмона нет (?). Два дня, значит, подарено – до среды...

Баня прошла на этот раз уже лучше. Духотища такая же, но “лейку” я ждал не так долго (одна уже 2–ю неделю не работает), народу в раздевалке было поменьше. Когда я пришел, некоторые уже вымылись и одевались; мне самому удалось одеться более–менее без давки и тесноты, спокойно сев на лавку (и даже не возле выхода... :).

В калитку “1–го поста” тоже, на удивление, пропустили сразу – туда одного, а обратно – с какими–то двумя.

Я стал убирать на ночь под шконку пакет с консервами (больше там почти ничего нет, разве что пачка чая в пакетах), но сегодня ночью мелкий сучонок украл из моей тумбочки шоколадку, одну из трех, которые я держал вне пакета (в нем они крошатся и ломаются об банки)!..

9.11.10. 9–33

Противно, омерзительно писать, – как будто весь смысл моего здесь существования свелся теперь (и как быстро!..) к борьбе с этой гнусной тварью, с этой “крысой”, живущей надо мной. Хотя, конечно, своего рода азарт в этом есть. Жаль только, что нельзя забить ее собственноручно, даже поймав на месте... Ничего ценного этой твари украсть уже не удается, – блатные, видимо, определили ей ходить в столовку с бараком, а убираться после прихода – и днем уже не поворуешь. Остается только ночь, и на ночь я теперь всё убираю, и баул мой из–под шконки не достать. Так эта мразь украла сегодня ночью единственное, что еще оставалось ценного в тумбочке: несколько пакетиков чая (штук 7 где–то) и сукразит – довольно много, в “грибке” его осталось на донце. Просыпаюсь – сидит рядом, на соседней шконке в темноте (еще 4–х утра не было), попивает чай. Ушло, лезу проверить в тумбочку, – ага, миска с кружкой, пачкой чая, сукразитным “грибком” и т.д. стоит не так, как я ставил, с вечера я специально заметил... Потом – взял ее записную книжку с тумбочки, чтобы подстелить газету и готовить завтрак – а из книжки сыпется сукразит... А потом эта тварь МОИМ чайным пакетиком еще и угощает соседа, – как будто я свой–то не узнаю... Что ж, сегодня ночью в тумбочке не будет уже ни чая, ни сукразита. Вольный хлеб оно вроде не берет, это чмо, – хлеб такой здесь у меня одного, сразу видно. Надеюсь, клюкву (в 3 пакета замотанную) не полезет красть, – ее и так обычно не хватает...

Да, забыл еще – коробок спичек клал на днях в ящик тумбочки; шарю – уже нету! Но зато утром эта тварь кладет на тумбочку как СВОЙ – коробок, с обеих сторон накрест, жирно, ручкой перечеркнутый, как андреевский флаг. Сработало!!! – я специально перечеркнул его, кладя в ящик, чтобы посмотреть, где окажется, когда пропадет оттуда. А ночью, в темноте, этих полосок ведь не видно... :) Короче, коробок я без всяких сантиментов забрал, как только эта тварь отошла.

Вчера была вроде уже зима, морозец, обледеневшие скользкие “продолы”, утоптанный снег... Сегодня – опять осень, все растаяло, слякоть, мокрая раскисшая глина, сырость и мелкий дождик. Вместо зимних прошлогодних “котов” (из “прощаек”) пришлось опять надеть осенние ботинки.

19–30

Истомился, измучился, измаялся, не могу уже больше... Все это тянется медленно, нудно, невыносимо, бесконечно. Невыносимая эта, однообразная, ничтожная барачная жизнь, как в муравейнике – среди подонков и их забот, абсолютно чуждых тебе. Устал, вымотался... Господи, когда же все это кончится?.. 131 день...

10.11.10. 12–40

Среда. Шмона не было и сегодня, хотя все уверенно ожидали. Еще как выходили на завтрак, мелкая блатная шелупонь (получившая когда–то от меня ногой :) стала сообщать всем, что, мол, у столовой “мусора” – у кого поднят воротник или руки в карманах, сразу тащат на вахту. Проходивший тут мимо доходяга–диабетик, на 11–м спавший возле меня (сейчас он на 10–м) подтвердил, что у столовки творится нечто необычное.

Пришли – их там целая толпа. Какой–то здоровенный, незнакомый (не зам. по БиОР ли новый? Хотя вроде на того подполковника не похож и ростом выше) за старшего, командует. Еще один какой–то, потом еще отрядник 3–го – ну, и трое “масок” без масок, в зеленом камуфле.

Стали, конечно, выстраивать по трое, проходить весь строй, подравнивать конец (где обычно я); один из “масок” скомандовал всем опустить воротники. Одного, у которого был поднят (местный стремщик, непонятно за что меня ненавидящий), выдернули из строя и закинули в приличную уже толпу стоявших поодаль “нарушителей”. Но ни он, ни кто другой, разумеется, не подумал даже спросить, на каком основании он требует опустить воротники, если нигде в их же “правилах” об этом нет ни слова. Рабы... Люди, человеческое достоинство которых не унижает подобное обращение, не имеют его вовсе – и людьми называться не могут.

Стоя во дворе столовки, я смотрел продолжение этого фарса, – как они запускали другие отряды. Все проходящие на входе в ворота внимательно осматривались, регулярно кто–то выдергивался из строя. Под конец из какого–то (7–го?) барака старший надергал несколько человек – оказалось, пор признаку шарфов! До сих пор тут такого не было – он заставил их всех снять с шей шарфы, у всех эти шарфы были цветные, не черные – и только тогда пустил в столовку. До моего черного шарфа, да и других он не докопался, – черные, видимо, пока можно...

А стремщик, уведенный и впрямь на вахту (вместе с другими там стоявшими, видимо), вернулся с нее в барак только около 11 утра.

11.11.10. 14–47

С утра – “флюшка”, еще загодя, еще с той недели объявленная отрядником. Официально ее начинали аж с 8 утра! – но там, в больнице, в это время еще не бывает никого, кроме дрыхнущих санитаров. На новеньком зато оборудовании, подключенном к компьютеру! – и имена и отчества зэков сидевший за ним врач выбирал мышкой из огромных списков. Я пошел только в 10, когда уже начали прибегать и разыскивать последних, кто еще не ходил. Дело было не только в том, что в 8 утра ходить – безумие, стоять со всей толпой на улице, а в 9 – с той же толпой стоять внутри, в предбаннике, перед решетчатой дверью, охраняемой санитарами. Дело было еще и в том, что – четверг, и мог быть шмон, но, слава богу, обошлось. И даже никаких “режимных” эксцессов, типа вчерашних “воротников” у столовки, сегодня не было.

Зато перед самой утренней проверкой – вдруг 4 “мусора” на наш “продол”! Затем – еще чище: “с ними, по ходу, прокурор!” (цитирую стремщиков). Овсов, старый дурак, которого ногами в морду и кулаками – учить! это тебе не бумажки писать, старый дебил! – таскается опять зачем–то по баракам, – никак не могу понять, зачем. 12–й. 5–й, затем зашли к нам – новый, по–моему, зам. по БиОР, отрядник 5–го, еще кто–то – и Овсов. Отрядник 8–го вышел к ним в “обувничку” и стал там ему докладывать, сколько в отряде народу и т.д. А время уже – самая проверка, надо выходить, строиться, хотя отрядник занят с ЭТИМИ в бараке, а считать будет, несомненно, он. Я промедлил с выходом – и в результате пришлось стать в 1–й ряд, что со мной происходит, по–моему, всего 2–й раз за все годы здесь. Но все опять обошлось – моих сумок под шконкой так никто и не заметил. :)

Ублюдочный сучонок–воришка вчера, когда я беспечно вышел раньше его на ужин, умудрился–таки спереть у меня из тумбочки шоколадку – когда уже все вышли; он всегда долго собирается, возится, тянет до последнего. А потом пошел на ужин и сам. Но он не только уходит – он и приходит позже меня. :) Я–то пришел, когда еще никого не было (повезло быстро выбраться из мышеловки столовского двора), тут же обнаружил пропажу – и движимый каким–то взрывом чутья и сообразительности, внезапным обострением всех способностей – понял, где он только и мог ее спрятать (на ночь), полез в его пакет, валяющийся под моей же шконкой , и – точно! – достал ее оттуда и положил на прежнее место. Представляю, как была изумлена и разочарована эта тварь ночью, когда полезла в свой пакет... :) А вообще – она законно и вполне гласно имеет здесь репутацию “крысы” и регулярные синяки под глазами – воровала не только у меня, но и у кого–то еще, за что была бита блатными, и отношение их соответствующее (очень злобное). А сегодня, придя на “флюшку” в начале 11–го, я увидел такую картину: никого из барака уже нет, и лишь этот крысеныш задумчиво гуляет по коридору, читает плакаты на стенах. Именно гуляет, а не стоит у кабинета “флюшки”. И, когда я уже одевался – появился вдруг откуда–то (со 2–го этажа?) один из блатных “начальничков” 8–го, еще наиболее спокойный и не столь злобный, как другие, – что–то сказал “крысе”, и она тут же, вперед меня, пошла к выходу. Т.е., видимо, приказал ей, пока все не пройдут “флюшку”, торчать в больнице – чтобы не оставалась одна и не воровала в пустом бараке...

12.11.10. 9–53

Дневник мой становится однообразен... Мелкий ублюдок со 2–го яруса опять залезал ко мне в продуктовый баул – вчера вечером, видимо, или в обед – и украл последний блок сигарет с 2007 года, уже начатый – я отдал оттуда пачку “обиженному” за стирку, да еще одна выпала – и осталась валяться в бауле, а 8 пачек – украл... И шоколадка хорошая пропала из пакета там же, – теперь мне не хватит до свиданки, на 2 дня; хорошо, что есть еще другие шоколадки, которые я обычно не ем, и много их раздал этим мерзким блатным попрошайкам...

Вот так вот. Снявши голову, по волосам не плачут, конечно, – тут 5 лет жизни потеряно, и что уж после этого плакать над блоком сигарет, да даже и над 7–ю блоками (тем паче, я не курю)... Но все–таки этой гадине, этой гнусной, неисправимой твари я лично переломал бы все ноги, все ребра, своими руками забил бы, отрезал бы уши, выколол бы глаза, – пусть доживает, как хочет... Очень, очень жаль, что нельзя – здесь на страже даже такой мрази (хорошо им самим известной как “крыса”) стоят всей кодлой такие же, только во много раз более злобные ублюдки, сидящие за точно такие же “подвиги” – воровство и грабеж...

14.11.10. 9–00

Проснулся сегодня в 15 минут 2–го ночи – и понял, что – всё, пропала ночь!!. Теперь не уснуть до утра, – хорошо еще, успел хоть 2 часа поспать... В соседнем проходняке, на стремщицкой шконке и с обеих ее сторон (т.е. в том числе и на моей шконке, в моем проходняке!) насекомые усаживались играть в карты...

Сперва были вроде бы в основном эти же стремщики, но потом из них остался только один, второй лег спать – и кодла почти вся оказалась составленной из жутких харь с того конца секции. В полпятого утра, проходя мимо, к игре присоединилась и косоглазая узбекская харя – главный (в этой секции) блатной азиат...

Мало того, что еще до начала игры у них в проходняке горела лампа, что мешает спать уже само по себе. Теперь же они гомонили и галдели вовсю, абсолютно не заботясь о ночном времени и сне окружающих, а после каждой партии, постоянно переругиваясь, выясняли, кто как сыграл, на сколько “попал”, сколько выиграл – и записывали в тетрадку. Писала харя настолько омерзительная, ущербная, откровенно уголовная и вызывающая у меня одним своим видом такое отвращение, что описать невозможно – и она же горланила больше и громче всех.

Еще в самом начале их игры какой–то хмырь, несмотря на мой протест, уселся на край моей шконки (я воспринимаю это как крайнее унижение, плевок в лицо – спишь ты, не спишь, нам все равно, мы и ночью плюхнемся на твою шконку и будем заниматься, чем нам надо... В ответ они обычно говорят, что шконка не твоя и вообще ничего твоего здесь нет.). Посидев немного, он с ворчанием о том, как неудобно ему сидеть, притащил табуретку, впёр в проходняк и уселся на нее. Но через некоторое время опять кто–то уселся на саму шконку в ногах, прижав мое одеяло. Лежа к ним спиной, я оглянулся – это был верхний мелкий сучонок–вор; он сам не играл (не на что!!! :), но все время норовил пристроиться наблюдать это зрелище, то стоя, то сидя. Он уходил, потом приходил и садился снова, а порой вместо него приходили и садились другие.