ИЮЛЬ 2008

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ИЮЛЬ 2008

1.7.08. 8–45

Я заканчиваю завтрак, споласкиваю кружку, ставлю ее на место – и начинаю погружаться в ужас бытия. Здешнего, лагерного бытия, – ждать очередного шмона, или обхода какой–нибудь комиссии, если она приезжает, или появления Макаревича... И так каждый день, – ну, м.б., кроме выходных (но бывают неожиданности и по выходным). Макаревич уже был сегодня, – на зарядке, недолго; и уже со вчера ходят слухи о какой–то сегодня как раз комиссии в зоне. Опять начнется: “СидорА убирайте в каптерку!”.

3.7.08. 6–40

Фантастическое событие! Впервые за почти год, что я тут нахожусь, на этой зоне, – “мусора” вообще не ходили сегодня во время подъема и зарядки по баракам! Не то что до нас не дошли, как порой бывает, – нет, вообще ни на одном бараке ни одного “мусора” не “пробивали”! Фантастика!.. Что бы это значило? Сама зарядка была, дождей утром не было... Должно быть, волк в лесу сдох.

14–50

Вернулись с обеда. Давали на 2–е пшенку – большая тут редкость, ее хоть можно есть. Вроде полдня прошло – пока без шмонов (больших и малых), без макаревичей, без каптерок, без всей этой мерзости. Но – тут надо ждать чего–нибудь такого каждую минуту, расслабляться нельзя.

Ушел домой сидевший за угон парень на костылях, без ступней обеих ног. Неплохой парень, неглупый, 1971 г.р., из Нижнего. Мы иногда разговаривали тут с ним, в том числе и на политические темы, хотя у него была склонность больше не к политике, а к бизнесу. Тут – он был из самых еще лучших. Я не спрашивал, но что–то вроде говорили, что ноги он потерял уже тут, в зоне...

Старая мразь Сапог, ежедневно и жестоко глумясь над несчастным Трусовым, то и дело называет его “Дездемона”. Интересно, понимает ли смысл этого слова Трусов, но еще интереснее, – читал ли Шекспира сам Сапог. По его виду, манерам и разговору, – едва ли.

Вдоль “продола”, со стороны заборов бараков (“локалок”) вся обочина дороги засажена цветами. У 8–го и 4–го аж лилии цветут у других – поскромнее. Дешевая показуха для начальства? Или – желание “подсластить пилюлю” самим зэкам? Вроде тюрьма, неволя, а – цветы, занавесочки шелковые, обои, мягкая мебель в “культяшке” на 8–м (планируется), – дом родной, и о рабстве не думаешь, а? Впрочем, они и так не думают, – они рабы генетические, привычны к рабству веками, поротыми задницами прапрадедов...

То, что три дня назад, по слухам, было “комиссией” – на самом деле оказалось (узнала мать у Милютина) тем же самым Большаковым, приезжавшим на (вдруг! С чего бы это?!) собрание мусульманской общины (джамаата? :).

4.7.08. 8–38

4 июля. День независимости США. Праздник, с которым можно искренне и от души себя поздравить (больше здесь некого). Действительно великая страна, великая, потрясающая цивилизация, основанная на принципах Свободы. Образец для всего остального мира (который за это именно США и ненавидит). Пример того, как попросту НОРМАЛЬНО, по–человечески должны жить люди. Цивилизованные люди, граждане, обладающие всеми правами, уважающие себя, сознающие свое достоинство и не желающие мириться с рабством и несправедливостью. Только вот, увы... За Чечню они уже давно должны были бомбить Москву, как в 99–м бомбили Белград, Я требовал этого открыто в 99–м и требую сейчас: НАТО и США, разбомбите Москву за ее военные преступления и геноцид в Чечне и за фактическое восстановление тоталитаризма в самой России! Без этого, без готовности ежечасно и в любой точке мира отстаивать свою свободу от варваров и тоталитаристов, – великая американская Свобода девальвируется, ставит себя под удар и перестает не то что быть примером для остальных, а вообще чего–то стоить.

А Россия – это, увы, вообще антипример. Пример того, как НЕ НАДО жить. “Третий Рим” гребаный, будь он неладен...

А лето между тем пролетает, едва успеваешь его замечать. Уже почти середина лета. А, казалось бы, только вчера еще начинал снег таять, начиналась весна, за забором нашей “локалки” лежали сугробы (от уборки двора) высотой с сам забор... Лето всегда пролетает быстро, а тут, видимо, особенно. Дни пустые, ничем не занятые, кроме мыслей и чтения...

Хорошая новость: суд окончательно освободил Андрея Новикова от всякого “лечения” в системе карательной психиатрии. Год он провел при путинщине в психушках. Год жизни... Майсурян, сообщивший эту новость, говорит, что потихоньку, не сразу заметно – но все же “медведевская оттепель” идет, движется. Ну что ж, посмотрим...

12–40

СДиП – это капо, внутрилагерная полиция. В других зонах они лютуют побольше “мусоров”, но вроде бы не здесь? Тем не менее – сейчас, сегодня, – опять происшествие с баней. Давно уже туда по одному не пускают СДиПовцы у ворот “нулевого поста”. А сегодня я собрался пораньше, вышел с пакетом во двор – и как раз наш 13–отрядный СДиПовец кого–то куда–то повел (в ту же баню, скорее всего). Уж с ним–то должны пропустить! – и я пошел за ними. Но этот выродок – сперва предупредив меня – сказал на “нулевом посту”, чтобы меня не пропускали. И не пустили, пришлось возвращаться. Хотя раньше себе такого ни это конкретное чмо, ни другие “общественники” не позволяли.

5.7.08. 8–30

Мерзость какая... Вчерашний день был “веселеньким” весь, до самого вечера. И вечером, как венец всего, – только я сел ужинать в 8 часов, – блатные собирают “общее собрание” (термин мой, не их), да еще практически принудительное, с особо строгой проверкой, не остался ли кто в бараке, всех ли поголовно согнали в “культяшку” слушать. И на этом собрании они начинают опять вдохновенно призывать, что надо всем обязательно вставать по подъему, ходить на зарядку и на завтрак, чтобы не цеплялись “мусора”. Т.е. вместо того, чтобы “мусорам” сопротивляться и звать к этому остальных – блатная сволочь работает у них на подхвате, агитирует за их “режим содержания” лучше, (или хуже) любых “общественников” и СДиПовцев. Вся рабская русская натура здесь как на ладони: не будем не то что пробовать бороться, а сами сделаем, что нам велят, добровольно, – чтобы хуже не было. Народ добровольных рабов и холопов... Мразь... Редко когда меня тут так выворачивало от отвращения к ним, как на этих их собраниях с агитацией за добровольное и сознательное хождение строем в столовую и поголовный выход на зарядку...

Да, и еще они смутно говорили, что это последний разговор, а если опять кто не послушается – будут “разговаривать по–другому”. Угроза мордобоем за невыполнение режимных требований? По–видимому, да. Причем от блатных. Забавно...

13–40

Быдло, быдло, быдло, какое же они тут все–таки быдло! Тупые скоты, а не люди, чернь, мразь, слякоть, биомасса, примитивные одноклеточные существа, тупорылые и ни о чем не имеющие понятия. Зачем такие вообще на свете живут, не пойму. Общаясь в Москве, в своем кругу, с интеллигенцией, – можно ли вообще вообразить существование на свете до такой степени тупых, примитивных, невежественных, неотесанных и хамоватых существ? Из породы тех, что не могут сесть на шконку – свою или чужую – просто так, как нормальные люди, – а обязательно с ногами, задрав ноги прямо на кровать (как мой сосед и по прошлому проходняку, и – теперь, увы – по нынешнему). Абсолютнейшая нечисть, биомасса, одноклеточные существа, абсолютно недостойные зваться людьми, немыслимые в роли людей. Люди – это те, у кого образование и приличные манеры, как минимум. А этих – лучше всего на мыло перерабатывать, или на удобрения, сколько их есть.

14–34

Вернулись с обеда.

Отделить себя от этой мрази и жестко, решительно противопоставить ей – первое, что должен сделать приличный человек, попав в такую среду. “Понять закономерность совершающегося и найти в этой закономерности свое место – такова первая обязанность революционера” (Троцкий).

Среди них есть такие экземпляры, с которыми не то что рядом, в одном помещении находиться, – а даже просто в каком–то одном звании состоять, на равных (будь то звание зэка в ИК–4, гражданина России или землянина), – глубоко, непереносимо оскорбительно для всего твоего существа. Настолько они чужие и никчемные, нелепо неприменимые ни к чему не только в твоей жизни, но, кажется, и ни к чему на свете вообще, в жизни всего человечества. О защите прав таких существ, всей этой воровато–пьяноватой сиволапой биомассы просто так, ради них самих – не может быть и речи! Только попутно, мимоходом, – незаслуженным подарком от нас в ходе защиты НАШИХ прав. А их – лучше б и правда всех в переработку на мыло!

“Подварим, что ль?” “Покурим, что ль?” “Покурить–заварить” – вот их главные здесь заботы, мировые, космические проблемы их крохотной одноклеточной вселенной. Уже с первых минут рассвета, задолго до подъема, они бегут, несутся, скачут с топотом на “фазу” с кружками, банками и кипятильниками. “33–я” (кружка 0,33 литра), кипятильник, чайник – их сакральные предметы, можно их хоть на гербе изображать, как серп и молот. Чай и табак – их манна небесная, высшие святыни их бытия, предметы исступленных мечтаний и неустанных круглосуточных поисков. А к любой вопросительной фразе они – надо, не надо – прицепляют “что ль” или “что ли”, отчего фраза приобретает этакое пренебрежительное, сверху вниз снисходительное звучание. “Нитки есть, что ль?” “В ларек пойдешь, что ль?”.

7.7.08. 12–48

Проверка под ливнем... В 12, как раз перед проверкой, вдруг все жутко почернело, загремел гром, – в общем, ясно было с самого начала, что без ливня не обойдется, Ждали минут 15, – наконец, полил. Страшный, безумной силы ливень. “Контролеры”, числом 3, пережидали его на 8–м, – видимо, где застал их. Вроде стал послабее, – один идет к нам. “Выходим строиться!”. Выходим, а он идет в барак – считать там “больных”. Ждем его – а ливень опять усиливается. Народ, чуть подумав и повозмущавшись, бежит обратно в барак и собирается в предбаннике.

Приходит тот же контролер и возмущенно выгоняет опять. Мол, “не сахарные, не растаете!”. Падаль такая... На просьбы посчитать здесь, в бараке – “не буду я здесь никого считать! Выходим строиться, я сказал!”. Построились, посчитал, а ливень – вполне приличный, затихать не думает. В результате – хорошо, что вместо летней куртки от костюма догадался одеть телогрейку, оставленную “ночным”. Но брюки, особенно внизу, – сплошь мокрые, как и казенная тряпичная шапчонка на голове. И – казенные ботинки, моя надежда на случай всех дождей, тоже – левый слегка промок.

10.7.08. 19–50

Ничего не происходит, 3 дня не о чем писать. Жара, изнуряющая духота, расслабленность и усталость. Сейчас вот, видимо, собирается гроза, тучи еще не черные, но уже густые (очень красиво!), сверкнула уже молния, – а в бараке все равно духотища, хотя почти из всех окон уже повынимали стекла и заменили марлей (до холодов стекла, естественно, не сохранятся, побьются, – осень предстоит веселая...).

Единственная новость – таки сломали наконец полностью прогнивший “плац” из поломанных досок во дворе барака. При этом в “локалку” навезли кучу битого кирпича, свалили прямо у калитки. Будут вместо досок мостить кирпичом? И когда, – в этом ли году, или не раньше 2009? Посмотрим...

За эти дни только одно и было принудительное построение у столовой – сегодня после ужина, каким–то мелким, никому даже по кличке не известным “мусором”. 13–й отряд, по его требованию и при закрытой “локалке”, построился, он велел открыть и выпустить. Но когда туда же сразу потянулся и 12–й, непостроенным еще стоявший здесь же – “мусор” было велел СДиПовцу закрыть калитку и не выпускать. Однако 12–й отряд на это просто не обратил внимания, всем потоком вылился в эту калитку, так что закрыть ее было просто невозможно, и пошел себе домой, не обращая на жесты и угрозы “мусора” ни малейшего внимания. Редкий (и слабый еще) пример того, как действительно надо себя с ними вести (если уж не убивать их).

11.7.08. 19–31

Выключают свет. После обеда на несколько часов, потом вроде включили, и вот, только собрался сейчас ужинать, – опять!!.

Жить здесь, между тем, становится все труднее. Гайки понемногу, не сразу заметно, но закручиваются, быт становится все менее пригодным для жизни. “Локалка” теперь постоянно закрыта, надо звать СДиПовца открыть. Ни в какую баню одному, заранее, как зимой, – теперь нечего и думать. 3 (!) препятствия на пути вместо прежних 2–х.

Который раз уже (явно не первый) зашли сегодня в ларек – пусто, ничего нет, только хлеб. Даже тушенки, всегда бывшей, уже нет, а в тот раз – уже не было сардин, тоже прежде бывших постоянно и которыми и я питался нередко. Только остались хамящие продавщицы, да еще так идиотски устроен ларек: 2 окна – в одно с фамилиями на первую половину алфавита, во 2–е – на 2–ю. В одном какого–нибудь товара может не быть, а в другом – есть, но там тебя не обслуживают, и оттуда не возьмешь. Говорю сегодня в том (не моем) окне продавщице: “Вот у вас конфеты шоколадные есть, а в том окне – нет...”. Конфеты лежат прямо перед ней на прилавке. Она – грубым тоном: “Ну и что?! У меня тоже нет!..”.

13.7.08. 8–36

Мрачная годовщина. Ровно год я уже здесь, в Буреполоме, в этой проклятой зоне. Ровно год назад, 13 июля 2007, привезли сюда из Нижнего, – и этап этот был, наверное, самым тяжелым испытанием в моей жизни. Главным образом, конечно, из–за совершенно неподъемного баула, который мне приходилось переть с переломанным позвоночником и больной ногой, которая от такой нагрузки болела адски. Да еще 14 часов сидения в “столыпине” (7 – в дороге, но и 7 – до отправления, просто так, с 7 вечера до 2–х ночи), в переполненном купе, на жестком сиденье (адская боль от этого в спине), обливаясь потом от духоты, в насквозь промокшей от пота одежде, ни повернуться, ни облокотиться даже (не то что – лечь), зажатым со всех сторон. Приехали – первым делом получать форму, потом – многочасовое ожидание шмона в запертых прогулочных двориках ШИЗО, потом – шмон, баня и, наконец, размещение в карантине. Хорошо помню, что после этого кошмарного дня (и ночь перед тем не спал ведь), после таскания баула (даже и облегченного наполовину шмоном), – на вечерней проверке в карантине я не мог стоять, чувствовал, что позвоночник не поддерживает тело, и ноги отказываются, и палки нет, и опереться рядом не на что, – вот–вот упаду. Не знаю уж, каким чудом удалось все–таки удержаться на ногах.

“И познаете истину, и ненависть к ней сделает вас свободными”. Действительно, все истины, познанные тут, за этот год, и до этого еще по тюрьмам, – невозможно не ненавидеть. Знать эту жизнь – да, нужно и полезно, но принять ее – нет, это совершенно невозможно! И – действительно – только ненависть к ней, ко всему этому окружающему тебя миру, ко всем его правилам, понятиям и законам, – дает ощущение свободы. Только открыто, ясно, четко и бескомпромиссно противопоставив себя зоне, уголовникам, быдлу, сброду–народу, всей этой кровавой империи–убийце, ее властям и ее населению, всем их ценностям и морали, – можно почувствовать себя не только свободным, но и сильным, – готовым сражаться со всей этой нечистью до победы или до смерти. Что бы там ни говорила Е.С. об ужасном действии ненависти на человеческую душу, – наоборот, все эти годы именно лютая, смертельная ненависть к врагу и придает мне силы, только ею я и живу, только она – источник, единственный и незаменимый, моих сил, надежд, оптимизма и бодрости (порой, и обычно – под вечер). Так же, как долгие годы и на воле, собственно, я жил одной только ненавистью, только ею дышал и держался, – не потому, что таков был мой сознательный выбор с самого начала, а просто потому, что с самого начала был острый недостаток любви...

“То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть”.

18–30

Какие же все–таки они все мразь – все эти правозащитники, законники, святоши ненасилия, какие они все дешевые ничтожества, чистоплюи и трусы!.. Сейчас вот звонила Е.С. – непонятно вообще, зачем, что хотела сказать. Письмо мое с фактическим обвинением в предательстве, в отказе полностью от моей защиты, – она получила, – и ничего, никакой реакции, никаких попыток хоть ответить, хоть возразить, и упомянула–то о письме случайно. Они все – не одна она – просто бросили меня защищать, предали, плюнули – и оставили так и сидеть дальше, до самого 2011. Не их взглядов – так и не надо защищать... Подонки! Будьте вы прокляты!...

14.7.08. 18–03

Что–то на удивление легко и спокойно прошел сегодняшний день, – понедельник. Лежа утром в постели в ожидании подъема, я внутренне готовился к худшему, ко всей этой привычной, но все равно каждый раз всю, душу переворачивающей мерзости. Но – не было ни обходов Макаревича по баракам, ни шмонов – больших и малых, – ни хамских принудительных построений у столовой, ни даже – вызовов в спецчасть (хотя этого я ожидал меньше всего). Только отрядник приперся утром на зарядку, так что пришлось выйти (иногда все–таки удается не выходить, и это – хоть малюсенькая, но все же победа над из “режимом”). Впрочем, – день еще не кончился, и не только отрядник, скорее всего, еще припрется попозже вечером, но и вообще – абсолютно любая пакость может еще произойти...

16.7.08. 12–44

Разгар лета, жара стоит дикая, а тут еще вчера к вечеру вроде бы поднялась температура (по ощущениям, естественно, по щупанью лба, т. к. градусника нет). Жар, тяжесть какая–то, да еще – вопреки и жаре, и жару – аж подташнивает от голода, еле дождался времени ужина. Хреново было, короче. Лег спать – еще и кашель вдруг какой–то начался, и одеялом не накрыться (оно шерстяное, мать в том году привезла), и заснуть не мог до 1–го часа ночи, если не позже. Вот, думаю, чертовщина какая – разболеться в самую жару... Сегодня с утра вроде получше. Да еще схожу тут с ума от безделья, – прочел все книги, читать нечего. И – “приятная” коллекция предательств, разочарований и человеческой подлости не идет из головы: и “правозащитники”, падаль такая, меня так–таки и бросили, это уже точно (прежде всего – Е.С. и Лера, но это именно они тормошили остальных, без них остальным вообще пофигу), и Ленки своей я таки лишился, как и подозревал еще 2 года назад, после ареста. Не лежит душа ей звонить или писать первым после ее отказа приехать, а от нее – нечего и ждать...

15–26

На застекленном стенде у столовой вывешено огромное, на целый лист, объявление: 11.7.08. Тоншаевским судом осуждены 2 человека из 12–го отряда по 321–й ст. УК – о “дезорганизации работы исправительных учреждений”. Дали обоим по 3 года строгого режима, по 1–й части статьи (насилие над заключенным? Над СДиПовцами, что ли?), плюс неотбытые куски сроков, итог – обоих теперь на 6 лет в зону строгого режима.

Конечно, все читали возбужденной толпой. И, конечно же, все смолчали и будут молчать дальше. Зона не ответит на это ни всеобщим восстанием, ни разгромом и поджогом штаба и вахты, ни отрезанными головами макаревичей–русиновых–одинцовых–милютиных. А стоило бы! Увы, уголовники на такое не способны...

Смешно слушать их опасливые рассуждения, их рассказы–ужастики про режим на других зонах и про ОМОН, приезжающий карать за ослушание. Все – и “мусора”, и по их выучке зэки – рассуждают об этих взаимоотношениях на зоне в категориях юридических, в категориях УИК и “правил внутреннего распорядка”. Но “наша обязанность – превратить политическую ситуацию в военную”, и этого – 100% – ни одна зона не выдержит, да едва ли – и вся система ФСИН. И с ОМОНом в зоне еще вполне можно подраться, позакидывать его камнями; а что такое гранатомет, с воли бьющий прямой наводкой по караульным вышкам, вы себе представляете? Что такое, допустим, обстрел штаба зоны – из крупнокалиберного пулемета? И неужели же мы в России, стольким подонкам мира поставлявшей весь ХХ век высшие виды вооружений, не сможем смастерит такие же ракетные установки, из каких тупые нелюди арабы каждый день обстреливают Израиль? И выдержит ли зона ультиматум, предъявленный после 3–х дней такого обстрела?

А ведь еще, в принципе, и в саму зону сейчас можно затянуть взрывчатку, – ее не обнаруживает никакой металлоискатель, через передачи и свиданки это делается элементарно. Кого они будут судить, чтО они будут визжать в истерике после парочки предупредительных взрывов в их штабе? А потом им позвонят по телефону (через интернет, разумеется, чтобы не отследили) и объяснят, что к чему...

Вообще, целью войны з/к с администрацией зоны (при поддержке с воли, конечно) должно быть не смягчение режима, а полное прекращение функционирования данной зоны и возможность для всех з/к одновременно ее покинуть. Т. е. полный и окончательный разгром зоны.

17.7.08. 12–30

С утра было что–то совсем хреново – и температура, видимо, сильная (горело лицо и уши), и ломота во всем теле, и боль в голове, отдающаяся даже в глазах, в верхних веках, – давление, что ли? После завтрака – или после принятия той перед ним таблетки? – вроде полегчало. Позавтракал, вышел во двор (“локалку”), посидел на лавочке, походил из конца в конец, – а потом пошел в барак, лег на шконку и – невероятно! – уснул, почти на 2 часа! Никогда со мной такого не бывало, все эти годы мучила бессонница, ночью–то еще уснешь, не то что днем...

А так, вообще, – просыпаешься утром, еще до подъема, в бараке, – и начинаешь проклинать их всех. От всей души, – и всех, кто здесь же, вокруг, в бараке, и “мусоров”, и всю эту зону, и всю эту страну, и весь мир, все человечество. Будьте вы все прокляты!.. Когда же я сдохну?!. Но и это не приносит облегчения. Сидеть осталось еще 976 дней.

19.7.08. 6–46

И никакого тебе УДО!!!!!!!!! Даже и не мечтай!!!!!!!! Так и будешь до конца срока терпеть этого дебильного, тупоголового лося – соседа по проходняку, нагло лезущего каждый день напролом – по ногам, по головам, – когда ему надо у себя под подушкой что–то достать, или повесить шапку, или полотенце, или взять ложку... Впрочем, кажись, его срок кончается раньше, чем твой. А УДО не будет, да, это несомненный факт. Придется сидеть до самого конца...

8–50

Бесцельные прогулки утром, после завтрака, по залитому солнцем двору: туда–сюда, туда–сюда, сколько хватит сил. Надолго обычно их не хватает.

Вот и наступит скоро длительное свидание – прийти туда, в комнату, лечь на кровать, уткнуться в подушку и молчать. Ничего не говорить матери, как обычно, не раздражать ее, не обращать внимания, как бы они ни вилась вокруг... А просто молчать. На душе – опустошенность, ничего уже не хочется, и перспектив никаких, все бессмысленно. Еще в Москве, в тюрьме, пока шла кампания в мою защиту на воле, мне казалось, что все еще будет хорошо, что и сижу я не зря, потом это мне как–то возместится с лихвой, и возможности мои расширятся, и что–то еще я смогу сделать... А сейчас – и кампании никакой нет, все предали (не все, так большинство), и ясно уже, что сижу я зря, и перспектив никаких, и на воле все глухо, оппозиция умерла, а уж экстремистская, непримиримая, революционная – тем более; и сидеть мне еще долго...

11–50

Обидно, безумно обидно, что все так вышло. Вся жизнь впустую...

17–36

А жара все продолжается. Адское пекло, и начинается оно прямо с утра, еще до завтрака. На небе ни облачка, палящее солнце, от которого некуда скрыться. По ощущениям, далеко за 30°. А в июне казалось, что лето будет холодное и дождливое... А между тем, вот уже и пол–лета прошло. 3–е лето в неволе...

20.7.08. 15–00

Мое место в этой жизни... Я сейчас вдруг очень точно увидел его – в лагерной столовой, за обедом. Небольшое свободное пространство на скамейке (сдвоенной – на наш стол и на соседний) между задницами одного блатного и одного “козла” (“общественника”). Достойное место, нажитое 34–мя годами жизни...

А кормят так отвратительно, что на одной баланде (без передач и ларька) здесь выжить было бы совершенно невозможно. Совершенно несъедобные каши и утром, и в обед; да еще, твари, – в морозы, зимой, суп всегда давали чуть–чуть теплый, почти остывший, а вот сейчас, в самую адскую жару, – каждый день горяченный, только что с огня...

19–25

Хорошо бы сдохнуть прямо сейчас, и ничего этого больше не видеть... Такая тоска, такая усталость, такое глубокое, непередаваемое омерзение ко всему – и к этим окружающим существам, и ко всем их порядкам, и к осторожно–благоразумным “друзьям” на воле, и к самой жизни...

22.7.08. 15–10

Только мерзкие события разнообразят эту тупую череду одинаковых дней. Только мерзкие, – других здесь не бывает. Завелись опять откуда–то вши в одежде – прежде всего в брюках от нового “рабочего” костюма, привезенного матерью меньше месяца назад. Пришлось вчера, ложась спать, все срочно снимать с себя (одну нашел и в футболке), а сегодня с утра – отдавать в срочную стирку–глажку мужику, взявшемуся – за регулярно ему даваемые чай–карамельки–курево – меня обстирывать. (111–я статья, работяга, не уголовник, и по характеру вроде бы не злой, – но страшно тупое и примитивное быдло, просто одноклеточное какое–то...). Постирал, повесил, когда выгладит – не знаю, а надо бы поскорее, – чтобы не ходить тут перед начальством у столовки в джинсах...

Одно блатное чмо (из самых мерзких, какие только тут есть) наехало вчера неожиданно, требуя дать ему “в долг” 500 руб. ларьком, а после моего твердого отказа – долго орало, материлось и чуть ли не с кулаками броситься пыталось. Но вроде обошлось. Как хорошо, что я не принадлежу к слабовольным людям, не могущим никому ни по какому поводу сказать “нет”. А как они тут “отдают в конце месяца”, я, слава богу, за год узнал уже хорошо...

Почти уже не надеялся вчера пообщаться с матерью, – не давали “трубу”! С этим стало совсем плохо: по целым вечерам она то занята (причем преимущественно одним–единственным персонажем со своей “симкой”, так что мать даже теоретически, даже на 2–ю линию прозвониться не сможет), то она на зарядке (старая и быстро разряжается), добиться почти невозможно. А если, как вчера, после нескольких часов ожидания все же дадут – то через 10 минут уже начинают торопить и требовать обратно. И, по–видимому, вся та же самая процедура предстоит сегодня, после ужина (если только мать не дозвонится сама).

А так – бесконечное, изматывающее одно и то же. Тоска и пустота на душе... Ежедневная жара весь день. Ежедневные горяченные помои в столовой, с огромными куриными костями и шматками курятины, именуемые “борщ”. Ежедневно несъедобное второе (которое к тому же все равно некогда уже есть – кладут нам очень долго, а отряд уже уходит). Почти ежедневная невыносимая вонь с огромной общелагерной помойки – прямо за столовой... Ежедневный, в любую свободную минуту, футбол во дворе барака, – ни походить, ни посидеть спокойно...

В ближайшие дни, как придет отрядник, буду подавать 2–й раз документы на УДО. В новом отказе и на этот раз я не сомневаюсь...

15–50

Да, еще новость, которой уже несколько дней (точнее, ночей): как–то один из ночных “мусорских” обходов, говорили, застал кого–то за смотрением телевизора вместо сна. Они, недолго думая, забрали телевизор и унесли. Теперь даже новости, даже 1–го канала, нельзя посмотреть, изоляция от мира наступила полная...

23.7.08. 6–55

Ну вот. Отдал вчера ему документы. (Уже после того, как дозвонилась мать, еще до ужина, так что ходить клянчить “трубу” не пришлось.) Он, после нашего с ним последнего большого разговора (месяц или 2 назад), взял листочек, стал задавать мне вопросы и записывать мои ответы. Вину признаешь? Нет. И не раскаиваешься? В чем мне раскаиваться, если дело сфабриковано полностью? В общественность вступать не желаешь? Не желаю. Как считаешь, нужны ли в отряде вообще все эти секции и пр.? Я не уверен, что сама эта зона вообще нужна... И т.д. и т.п.

Все это он спрашивал для характеристики. Все это он в ней и напишет (если только матери не удастся как–нибудь воздействовать через начальство). Так что УДО мне в любом случае не видать, даже и мечтать нечего.

..Лучше умереть, чем провести здесь еще 2 года 8 месяцев. Сил нет совсем. Как будто ударили по голове поленом, и ходишь пришибленный. Выхода нет, но и остаться здесь, вытерпеть до марта 2011 – невозможно...

8–04

Я тяну и тяну свой воз. Как изможденная, замученная кляча тянет из последних сил, еле–еле переставляя ноги, – кажется, вот–вот упадет, – тянет воз, намного перегруженный, непосильный для нее. Но не падает, а делает еще маленький шажок вперед... Вот так и я. Уже давно за всякими пределами сил и возможностей, – тяну эту жизнь на себе, как перегруженный вдесятеро воз. И это видение, этот образ преследует меня постоянно.

24.7.08. 7–25

Мрази, как же я вас всех ненавижу! Всех, без единого исключения! Тупое, бессмысленное быдло! Будьте вы прокляты! И с этого начинается каждый день...

8–55

Вчера чуть было не сорвалась эта дурацкая подача на УДО. Этот мразеныш отрядник вечером вернул мне документы (после проверки в спецчасти, как и обещал): оказывается, нужны еще отказ Тоншаевского суда на прошлую просьбу об УДО и кассационное определение по этому поводу. Хорошо, что я привык всегда оставлять и хранить в порядке все документы: я порылся в бауле и под матрасом, быстренько нашел обе бумаги, вложил в папку к остальным – и отнес ему опять. И опять еле уговорил взять: он все настаивал, что лучше “в конце месяца” (как будто сейчас начало). Но все равно все это – зря...

Тупая мразь, заселенная в проходняк, ведет себя все наглее и наглее, все бесцеремоннее и хамоватее, да еще собирает вокруг себя таких же. Опять становится, как было в том году в старом проходняке: не зайдешь, в проходняке на твоей шконке сидит это вонючее быдло и “чифирит”, или жрет, или просто сидит и трепется, а ты вынужден ждать, пока они разойдутся... Мрази.

Сегодня вполне возможен шмон, увы. Четверг – самый подходящий у них день для этого. Вчера в 10 шмон–бригада бегала куда–то на тот “продол” и, видимо, шмон был там. Сиди в нервном напряжении и жди: придут – не придут...

26.7.08. 19–03

Ненависть... Такая страшная, жгучая, нечеловеческая ненависть, – действительно, всю эту зону, все эти 2,5 тыс. зэков, – выжег бы напалмом, не задумываясь ни на секунду! Всех!.. До такой вот степени ненависти можно довести человека, если всего лишь, просто–напросто засунуть его в чужую, чуждую ему среду – и держать там насильно, без права ее покинуть и вернуться домой. Ненависть рождается из этого принуждения такая, что не то что зону – целые континенты был бы счастлив увидеть в море пламени... И пусть там Е.С. сколько угодно читает свои проповеди о том, как ненависть губит душу, – наоборот, это святая ненависть, выстраданная и потому праведная, и только в ней одной я черпаю силы всю свою жизнь.

Завтра начинается длительное свидание. Уже едут, наверное, мать и Фрумкин. Получить в руки “трубу” (хотел набрать матери, узнать, едут ли) последнее время стало почти совершенно невозможно.

30.7.08. 11–02

Ну вот. Вернулся с длительной свиданки с матерью. Куча впечатлений, но не от самой свиданки, а от возвращения. В прошлый раз без меня в моих вещах был персональный шмон, забравший все бумаги, а в этот – оказалось, что по баулам просто кто–то полазил ночью, в результате чего они все открыты и стоят не так, как я оставлял (а я, зная о такой возможности, замечал их расположение специально). Главная пропажа – это 2 баллончика сукразита, которые как раз недавно мать, после 2–х месяцев звонков и усилий, выбила из начальства (не хотели передавать, – только через больницу, да и то “не положено”), да щипчики для ногтей. Плюс, конечно, 1 баночка гуталина из 2–х, 1 шампунь (тоже из 2–х), что–то из лекарств (их почти не осталось), остатки колбасы, видимо, и т.д.

Говорили, что видели одного новенького, молодого пацана, ночью лазившим в наш проходняк. Один из блатных, кому я рассказал о происшедшем, спросил у него, – тот, естественно, отпирается. И ничего сделать нельзя, и чем я буду месяц стричь ногти и с чем пить чай, пока не соизволят передать новый сукразит (мать привезла еще), – неизвестно.

На свиданке же все было спокойно, без ругани и скандалов. И была, как всегда, дикая тоска: через 2... через 1 день... вот уже сегодня, через час – возвращаться в барак, в этот ад, в эту жопу, к быдлу... И чувство глухого тупика, непробиваемой стены: осталось еще почти 2 года 8 месяцев, а ничего сделать, чтобы освободиться до их истечения, невозможно. Документы на УДО поданы, а что толку? Отказ неизбежен... Мать не так уже верит в это УДО, как в прошлый раз, и возлагает теперь все надежды на смену режима – с общего на поселок, – на которую можно будет подать после отказа в УДО. Я лично не верю и в поселок нисколько...

15–27

Когда–нибудь, конечно, все это кончится. Но пока – становится все хуже и хуже. Вымогательство царит страшное, – будь я чуть–чуть послабее характером, и половины баула у меня уже не было бы. И себе, и “на общее” – подходят и выпрашивают, вымогают кто что может. А денег в ларьке я все равно то и дело трачу на них больше, чем на себя. Расходы растут, а пополняется счет все меньше и реже. Да еще на место освобождающегося 15 августа верхнего соседа по шконке претендует всякая мразь, и опасность ее вселения весьма велика. Да и так уже соседи и справа, и слева – нечисть, не дающая спокойно ни жить, ни спать. И дневник вести, видимо, при новом пополнении проходняка будет уже невозможно...

15–45

Вот только что, пока писал это, 2 выродка подходили опять, требовать на всякие “нужды” (типа, не их личные, а общественные) жратвы, да еще читать мне свою “мораль” на этот счет пытались... Мрази!..