ЯНВАРЬ 2009

ЯНВАРЬ 2009

1.1.09. 10–29

Что ж, вот и 2009–й... Все получилось не так, как в тот Новый год. Лег спать почти сразу после проверки, но уснуть так и не смог. И потому, что во вей одежде под одеялом все–таки жарко; и соседи мешали, собравшиеся “чифирить” прямо рядом со мной, в соседнем проходняке; да и общая суматоха, беготня, шум, свет...

Оказалось, что всяческую новогоднюю жратву, на которую они тут собирали деньги, закупали на воле и машинами везли сюда, – не пропустили! Так что на какое–то особое угощение рассчитывать и не приходилось, – не говоря уж о том, что от ЭТИХ я и не хотел ничего брать изначально. Не хотел идти на их застолье – “чифиренье” в их “культяшку”, слушать весь их бред... В том году думал: если проснусь к 12–ти – выйду на улицу, постою, посмотрю несколько минут в небо и вокруг, подушу морозным воздухом – вот и встретил, считай, Новый год. Но в том году я проспал, а в этом – заснуть не удалось, и именно на улицу я и вышел, проигнорировав их чифирное сборище.

На улице оказалось, что совсем близко, за забором зоны, кто–то запускает фейерверки, начиная с 0 ч. 0 минут нового года. Но, конечно, не с такой интенсивностью, как в Москве. Говорили, что и в том году их запускали точно так же, но кто – “менты” ли, или осужденные–“поселушники” (вот уж вряд ли), а скорее всего – вольные из самого поселка Буреполом, – я так и не понял. Постоял несколько минут, посмотрел, потом вышел еще раз совсем уж ненадолго – и можно было ложиться спать.

Свет потом, ночью, все же потушили. Мне удалось некоторое время поспать, а сосед мой, вшивый (до недавних пор) старичок, с вечера перепив чифира, не мог уснуть всю ночь. Но – в отличие от прошлого года – утром был подъем. Только сделали его на час позже, в 7 вместо 6, но “ночному” уже заранее было известно, когда включать свет. “Мусора” прошлись по баракам, будя и поднимая всех. В том году, говорили, вставать нужно было толь ко на проверку к 12–ти часам.

Настроение немного улучшилось после того, как с утра, после завтрака (год назад я на завтрак и не ходил, говорили: идут, кто хочет) удалось позвонить матери и Е.С. Никаких особенных новостей не узнал, а Е.С. сообщил последние свои (насчет почты). Пришел в барак поздно уже для завтрака, да еще наелся этой пшенки в столовой, плюс дали яйцо. А тут еще кошка Маня обезумела вдруг совсем: за это утро она трижды валила и выворачивала содержимое моей кружки, приготовленной для чая: чайный пакетик и несколько горошин “клюквы в сахаре”. 2 раза я поднимал, на третий раз она эту кружку, стоявшую как раз на уровне ее роста, опрокинула уже без меня. Тварь этакая!.. и ведь, главное, сладкое–то (горошины эти сахарные) она не ест, что ей надо было, заразе серой, – ума не приложу. Пришлось все это хозяйство собрать с пола и выкинуть, а завтракать я так и не стал, хотя – проверил недавно по часам – миски каши и яйца мне хватило всего на час с небольшим.

Пустота жизни... Вечное круговращение на одном и том же месте. В секции играют, бросаясь друг на друга, коты – большой и маленький; и маленький, когда ему крепко достается от здоровенного Тихона, пронзительно мяучет.

21–15

Все такое волшебное, новогоднее, фантастическо–романтическое... Летит снежок и искрится в свете бесчисленных зоновских фонарей, все вокруг белым–бело, – наконец–то, после недавнего бесснежного морозища. Романтика... Вышел сегодня после ужина (бывшего на час позже, т.к. прохлопали пойти вовремя – в 4 часа, по выходному дню) из столовки, взглянул с высоты крыльца, – красотища! В этой темноте, оттененной белым снегом и освещенной фонарями – впереди больница, кусок здания ШИЗО, вдали – “дом свиданий”, бесчисленные заборы, заборы, заборы, колючка, слева – приземистое, низенькое здание бани с огромной дымящей трубой... Красотища... Как парадоксальна человеческая психика, – ну что красивого можно найти тут, в тюрьме, в зоне, в неволе, будучи узником? А вот поди ж ты... Белый снег, темнота ночи и яркий свет фонарей и из этой мерзости, оплетенной колючками по периметру, делают что–то романтическое... А точнее – это, конечно же, несовершенство человеческой психики (и моей в т.ч.), норовящей приспособиться ко всему, смягчить, смазать, сгладить острые углы и переживания – вместо того, чтобы всегда до самого конца, до победы или до смерти, стиснув намертво зубы, жить только одной лишь ненавистью и волей к борьбе...

2.1.09. 8–50

2–е января... Началось оно опять печально: со связью полный швах. На запасном варианте, видите ли, “телефон убран”. И на мои проблемы ему плевать, своих хватает... Когда теперь, – в обед? Едва ли. В ужин? – Может быть, но тоже опасно и тяжело. Всем плевать... Суки... “Люди вокруг меня, но не со мною”, – как говорилось в прошлогоднем психологическом тесте от начальства. Точнее не скажешь...

Сегодня пятница, и меньше чем через час пора в баню. Правда, есть легкие сомнения, будет ли она, – как–никак, сплошные праздники...

22–18

Ощутимо холодает. В Москве завтра, по прогнозу ТВ, минут 10–12; здесь сегодня, похоже, уже все минус 15.

Мать дозвонилась сегодня по “основному варианту”. Это было чудо! Правда, под конец она перестала меня слышать, положила, видимо, трубку, и только я хотел проверить баланс и перезвонить ей, – крикнули, что идут “мусора”.

Кроме постоянных болей в пояснице вот уже больше месяца (ни лечь, ни встать), сегодня еще начала болеть нога в каком–то новом месте, где еще никогда не болела. Да так сильно – я еле дошел с ужина, и потом, пока ждал стрижки в “фойе”, еле мог передвигаться. Сейчас вроде прошло.

О “презрении русского народа к отхожему месту” писал еще Чехов в “Острове Сахалин” в 1890 году. Почти 120 лет прошло, а что изменилось? Ничего, по сути, поскольку их менталитет не меняется веками. Чистые туалеты в этой стране можно увидеть только там, где они предназначены: а) для иностранцев; б) для своего начальства. Даже коммерческие или в коммерческих заведениях – далеко не всегда на цивилизованном уровне. А уж бесплатные, муниципальные... А уж для зэков... “Ужас–ужас” (с) Шендерович. В туалете 13–го барака сегодня целый день потоп, пол (с некоторым углублением к воронке слива) постоянно залит по щиколотку, а воронка эта забита. Бедолаги “обиженные” – один возится в канализационном колодце на 10–м2–й вычерпывает воду в самом туалете. Через 2 или 3 часа все повторяется заново. И так весь день. Позорище и убожество, в котором живет это государство и этот народ всю свою историю...

3.1.09. 15–17

Перед завтраком на улице было минус 20, после обеда – минус 14. Один из зэков, понормальнее, с кем еще можно разговаривать, заходил оба раза на крыльцо 4–го барака и смотрел висящий там термометр. Холодина страшенная, пришлось опустить уши у тряпочной казенной шапки. В новых шерстяных носках в бараке, лежа, жутко замерзают ноги. И это еще только начало холодов...

Со связью опять маразм. Запасной вариант дрыхнет, в обед по баракам лазят “мусора”. Мать звонила на основной, мне об этом сказали и даже, вот только что, пытались при мне позвонить, но она якобы сказала что–то вроде: сейчас вот войду в дом, перезвоню, – и пока что тишина. А что “труба” не будет опять наглухо занята, когда она соберется перезвонить, нет никакой уверенности. Дописал утром почти до конца письмо Е.С., начатое вчера, – по ее настойчивой просьбе ответ на ее неполученное мной и зачтенное ею по телефону письмо. Чего уж она хочет, не знаю, – особенное если еще учитывать то, что говорил о ее стремлении к примирению Миша Агафонов. Я и написал полностью в духе примирения и отказа от всех старых дрязг, ссор, споров и непонимания, но только – на почве ее полного возвращения к активной работе, к организации общественной кампании по моему делу, включая и (и начиная с, добавлю от себя) издания давно уже подготовленного сборника. Но 99% уверенности, что на это она не согласится, так что весь мой пыл и пафос в письме – напрасно...

Унылое, занудное, мучительное, постылое существование. Проблема связи, особенно если не удается связаться день и больше, сидит в моем мозгу как раскаленный гвоздь, отвлекая внимание от остального. Приходится хитрить, вынюхивать, настороженно прислушиваться и всматриваться, чтобы иметь возможность хотя бы 5 минут в день поговорить с матерью.

15–55

Вот сейчас, пока писал, она все же дозвонилась, – вся в ужасе и в истерике: от того, что набрал и попросил перезвонить не я, а чужой голос, ей вдруг стало казаться, что со мной что–то случилось, а то и вообще я умер... Истерика...

Так вот, о чем бишь это я? Тоска и маета здесь сидеть, но об этом я уже писал не раз. Веселее, увы, не становится. Пройдет зима, потом весна, потом лето, потом будет опять зима, – а я все буду здесь и здесь. А из политических новостей: оказывается, наконец–то (с 3–го раза) отпустили по УДО Буданова, палача чеченцев. Из 10 лет срока он оставил по УДО всего год, – что ж тогда говорить обо мне?..

В проходняке обстановка на удивление спокойная, фактически нормальная. Новый блатной сосед–малолетка, как я понял из разных недомолвок, вроде как потерял свою репутацию в местных блатных кругах, после чего и был из престижного дальнего конца секции под благовидным предлогом (место его после 55 дней в ШИЗО оказалось уже занято) сослан сюда, к нам. После почти полутора лет совместного проживания в одном бараке он наконец–то поинтересовался, по каким статьям я сижу, а также сколько мне лет, и в ответ на мое сообщение, что скоро (в этом году) будет 35, порадовал, что выгляжу я на “полтинник”.

4.1.09. 16–52

Мать накаркала–таки мне вчера насчет того, что будто бы мне плохо, и под вечер, уже после разговора с ней, мне действительно стало плохо. Съеденные в столовке обед и ужин, плюс немного еды, съеденной в бараке, встали в желудке тяжелым комом, и ни туда, ни сюда. Я думал, к 8 часам переварится, – какое там! Поэтому ужинать я не стал, попил только чаю с печеньем, но и оно застряло где–то там же. Еле живой, на подгибающихся ногах, я еще смог выйти на вечернюю проверку, в лютую стужу, а потом, когда вернулся, быстро разделся и лег, – через некоторое время началась рвота! Что–то булькнуло у меня в горле, я, догадавшись, встал и пошел в туалет. И – рвота пошла фонтанами, как не было у меня, наверное, со школьных лет. 3 фонтана, и наступило вроде бы облегчение, но я заметил, что внутри осталось еще содержимое желудка. Пошел, лег. Все равно плохо, тяжело, не могу расслабиться и спокойно заснуть. Через часа 2, уже после 12–ти, едва дождавшись, когда “мусора” с обходом уйдут (даже не помню, заходили ли они к нам), пошел опять в туалет, и фонтаны рвоты пошли снова. На этот раз ее было еще больше, раз на 5 или 6 хватило... Пошел, лег опять с чувством на этот раз действительно облегчения в желудке. Но все равно эта ночь была абсолютно кошмарной. Из–за мороза на улице и своего болезненного состояния (явная и очевидная температура) я никак не мог согреться, особенно ступни ног были совершенно ледяные, как будто я лежал прямо на улице. К тому же их то и дело сводило – обе, но на больной ноге, конечно, чаще. Плюс, как всегда, адская боль в пояснице – ни лечь, ни встать, ни перевернуться. Плюс – жутко пересохло во рту, а за бутылкой с водой пришлось тянуться очень далеко, вылезая из–под одеяла на холод. Плюс – поскольку все съеденное из меня успешно вырвалось, то ближе к концу ночи начался жуткий, до тошноты, голод и вместе в ним – сильная слабость. На ощупь я нашарил в висящей над головой сумке кусок хлеба, съел от него немного и опять запил водой. Ночь тянулась долго, как никогда не тянется, когда ты здоров, и я уж думал, что весь отряд коллективно проспал подъем на час–другой...

Утром, еле двигаясь от слабости, пошел–таки в столовку, взял там хлеб и съел дома с крепким чаем, – хлеб вместо сухарей, которые с чаем рекомендовала, помню, еще бабушка. Целый день хожу в столовую и на проверки, но как возвращаюсь в барак – несомненная температура, озноб и т.д. Рвоты уже нет, но понос (одна вода) остался, держится вот уже сутки, и это очень неприятно. Не знаю, ужинать ли сегодня, или опять ограничиться чаем. Не встанет ли вся еда опять комом в желудке? От температуры то и дело слегка кружится голова.

5.1.09. 9–39

Есть понятие “низы общества”, а есть – “отбросы общества”, социальное дно, ниже любых низов. Вот эти, которых собрали здесь, 99% из них – это именно отбросы, нечисть, шваль и отребье, не представляющее собой никакой ценности, а приносящее только вред нормальным людям своим воровством, грабежами, угонами и т.п. Ergo: их надо уничтожать. При поимке на месте грабежа или кражи право на жизнь на них не распространяется. А как еще привить уважение к собственности этому народу лихих воров–разбойничков? “Россия – левая страна”, как сказал Зюганов, и этот диагноз предполагает только один метод лечения: все их предрассудки – через колено!

А температура вчера вечером неожиданно прошла после разговора с матерью и того, как я, сняв все куртки и пр., полежал некоторое время в одной рубашке. Лоб покрылся холодным потом, и до ночи оставалась еще некоторая слабость, но сегодня с утра все уже нормально. Уходит болезнь, сиюминутные мучительные ощущения – и снова возвращаются в память глобальные, общие: еще 2 года здесь сидеть, в этой жопе, а точнее – сегодня ровно 2 года и 2 с половиной месяца.

12–28

Смертельная схватка приличных, цивилизованных людей с мразью и швалью, с подонками и агрессивно–уравнительным завистливым отребьем – вот суть нашей истории, нашей борьбы, и будущее зависит от исхода этой схватки. Об этом писал в 70–е Буковский, а в наши уже дни – Нестеренко. И именно об этом.

Страницы книг листая / И слушая эфир,

Мы чуем запах стаи, / Заполонившей мир...

6.1.09. 16–25

Проклятый желудок замучил меня настолько, что уже окончательно не мил стал и весь белый свет. После прекращения рвоты основной проблемой стал понос (вода), сперва мною едва замеченный, а сегодня – еще и боли в животе. Ужас!.. Есть не хочется совершенно, а на столовскую пищу я не могу даже смотреть. Но постоянно хочется пить – видимо, потому, что происходит обезвоживание организма. И как быстро! – вот бы за утро перед короткой свиданкой так... Сил нет, тоска, слабость, пустота и сознание полной, полной бессмысленности всего. Хорошо еще, что кризис этой желудочно–кишечный проблемы, видимо, был где–то вчера к вечеру, а сегодня – уже полегче, особенно вот сейчас. Иногда кажется, что все уже позади, но каждый раз вскоре эта непонятная и непонятно откуда вылезшая болезнь дает о себе знать.

Морозы стоят все более безумные. С утра, когда шли на завтрак, тот тип посмотрел, – 24 градуса! Пальцы правой руки, которой я держу палку, без перчаток быстренько отмерзают. Но перчатки доставать и надевать мне очень не хочется: палка, шапка, да еще перчатки – всех этих лишних предметов будет уже слишком много в столовой, где надо все снимать и куда–то класть, или на улице, когда вдруг понадобится что–нибудь почесать, вытереть глаза или, скажем, оттянуть вниз куртку и все, что под ней... Но если холода еще усилятся, то перчатки придется–таки доставать, как было и в прошлом январе.

Со связью опять непонятно что. Утром удался запасной вариант – специально пошел после вчерашней бурной истерики матери, что она не может дозвониться по основному – не зовут! Вчера же и договорились с основным вариантом, что она будет звонить после трех, ему так удобнее. Мать утром сегодня и обещала попробовать позвонить после трех, но вот уже без 20–ти минут 5 – и ни хрена!..

Юная долговязая нечисть, заселенная в наш проходняк, начинает, как я и ожидал с самого начала, хамить, вовсю попрошайничать и вообще – вести себя глумливо. Мразь, падаль, нечисть, ничтожнейшее, совершенно бессмысленное отребье, с печатью вырождения на харе, учившееся во вспомогательной (т.е. для дебилов) школе... Нелепый результат того, что такую шваль и пьянь, как его родители, никто заблаговременно не стерилизует или не поит водкой на метиловом спирте... Назвать его животным – значит оскорбить смертельно всех животных; разве только насекомым, да и то самым мерзким, типа вшей и тараканов. Пустая оболочка в форме человека, лишенная всякого интеллектуального содержания, кроме способности глупо хихикать над своими дебильными “шутками”. И вот такая мразь, личинка, гнида – насмехается тут надо мной и – пусть в шутку – угрожает задушить ночью... И оно не одно тут такое, и не только тут, – нет, имя им легион. Вши на 2–х ногах, живущие непонятно зачем, но при этом мешающие жить нормальным людям. К изобретению для них соответственного их масштабу и количеству дихлофоса сводятся, собственно, все политические, идеологические, исторические и философские задачи эпохи.

“Они не сдохнут сами – / Щенков легко рожать...”

18–44

Ну что было надобности переться на этот проклятый ужин, в эту проклятую столовую, да еще как раз когда дозвонилась Е.С.? Можно было и не ходить, только вот шимпанзе что–то злобно–грозно квакало об ужине и оглушительно ржало, как всегда, в своем углу. Пошел, съел там рыбную котлетку... Но по дороге, уже позади почти всей толпы, у самого поворота за угол “продола”, уже пройдя ворота 12–го – в неглубокой накатанной ложбинке на дороге из плотно утрамбованного, скользкого снега поскользнулся – и грохнулся плашмя на спину, ударившись об землю затылком. Упал – палка вылетела из рук, и нет сил встать, тем более, что для этого надо сперва перевернуться со спины хотя бы на живот. Что–то шедшие сзади не особо спешили меня поднимать – я это отметил еще лежа, – разве что один старик–“обиженный”, самый несчастный и забитый из них, которому я вчера вечером дал по его просьбе сигарет. Но зато блатной, тоже участвовавший в этом поднимании, пока я доплелся до столовой, успел там об этом рассказать, так что одна из этих омерзительных полублатных глумливых тварей, едва я сел за стол, подбежала и стала с радостным ржанием расспрашивать меня, правда ли, что я “п...нулся”...

7.1.09. 12–57

Как все–таки они болезненно, уморительно чувствительны, все эти мрази и твари без признаков интеллекта, к чужому мнению о себе, как идиотски зависимы от каждого сказанного о них слова, как глупо и смешно воображают что–то этакое напыщенное о себе, будучи никем, слякотью и швалью... День начался сегодня весело: пришел с завтрака, раздевался – и тут подошло одно особенно омерзительное и глумливое болотное чмо, постоянно подходящее все последние месяцы и старающееся изводить своими насмешками, наездами и оскорблениями, а чуть что – лезущее в драку. Мне–то плевать, я всю эту мразь ценю не дороже, чем она стоит, а вот оно... Короче, опять стало издеваться на одну из любимых тем (зная, что я политз/к): мол, Боря, ты же за народ... Я ему сказал, что если этот народ состоит из таких, как оно, то я бы такой народ напалмом выжег. Оно заквакало что–то на тему: да, народ – это такие, как я, у которых все просто... (Слишком даже просто, увы.) Из такой вот нечисти, – добавил я между тем. Ух, как оно тут же взъерепенилось, разъярилось – и кинулось с кулаками! Правда, налетало аж 2 раза, в секции и в “фойе”, громко орало, что зарежет меня, – но ударить так и не решилось ни разу. Обещало даже пожаловаться бешеному шимпанзе, когда то проснется, – но и этого не сделало, как видим. А вот только что, пока писал, эта нечисть продефилировала мимо меня и на чье–то донесшееся: “Бей жидов, спасай Россию!” – отозвалось: “Это точно!” – и еще что–то ругательное о жидах. Впрочем, все признаки антисемитизма оно демонстрировало и раньше, – как и каждый здесь, если чуть–чуть поскрести его, окажется вполне законченным антисемитом, даже если до сей поры молчал, а о “Протоколах сионских мудрецов”, м.б., и не слышал.

Мрази, твари, ублюдки, нечисть, шваль, погань, отребье... Когда же вы все передохнете, суки, как вас всех истребить, выморить, вывести с этой земли, которую вы захватили – и не даете жить и дышать нормальным людям?.. Каким напалмом вас выжечь, каким дустом вытравить, чего вам намешать в водку, чтобы вы передохли сами, быдло, отребье, нечисть, ублюдки, пьянь и рвань, алкаши, халявщики, воры, русская слякоть и биомасса подзаборная? Да вы самогонку гнать начнете, вас и через водку хрен возьмешь... Но и жить в вашей удушливой, мерзкой, блевотной атмосфере, вашими ценностями и коллективистскими представлениями – невозможно и омерзительно. Будьте вы прокляты, твари!.. И здесь, и на всей этой земле, от Кенигсберга до Курил, сколько вас миллионов там есть, нечисти...

Живот так и не успокоился до конца, временами начинает пучить, и это дополнительно отравляет существование. Чуть потеплело, в завтрак было –12°. Но все равно: постоянно среди глумливых мразей, изнывая от желудочного беспокойства (а то и температуры), но регулярно 5 раз в день таскаясь по морозу на проверки и в столовку... Мерзко, тошно, противно, омерзительно, гнусно, – просто сил нет, как опостылело все это существование здесь. Хоть бы уж лежать, не вставая, – так нет, не дадут, да и шконка провалена, скособочена, – с одной стороны, там, где сажусь, 4 железных скобы лопнуло, а регулярно прикручиваемая мною проволока не выдерживает тем паче. И такого мерзкого, тоскливого существования осталось еще 802 дня...

18–54

И вот он кончается, этот еще один привычно–безумный день здесь. Кончается он – сперва истерикой матери по “запасному варианту” о том, что она не может дозвониться по основному, не будет больше мне звонить, не приедет ни сейчас, ни когда–либо вообще, и знать меня не хочет... А потом, едва успел вернуться в барак, – пришло 2 или 3 “мусора” с “локальным” шмоном, рылись под всеми шконками, светили огромным фонарем, общупали мой баул со жратвой, а из баула с вещами, открыв его, один вытащил пакет с тетрадями–ручками и прощупал тряпью внутри. А достав перед тем с этого баула свернутый пустой пакет с бельевыми прищепками (8 шт.), не удовольствовавшись разворачиванием и прощупыванием сквозь пакет, все–таки достал их и лично удостоверился, ЧТО там, в пакете... Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Впрочем, день еще не полностью кончен, в конце секции то и дело (весь день) привычно верещит эта бесхвостая тварь, и за оставшиеся до отбоя 3 часа еще многое может случиться...

8.1.09. 16–00

Еще один пустой, тоскливый лагерный день тянется, тянется... не хочется ни о чем думать, не хочется есть (хотя с животом вроде получше), не хочется жить... Кончаются “праздники”, и скоро опять попрут одна за другой комиссии, опять “уберите все сидорА в каптерку!”. Тоска, уныние, усталость и пустота... Еще 2 года... Сегодня утром – не уверен, что именно сегодня, но явно не так давно и, видимо, по приказу шимпанзе – закрыли все–таки второй выход из барака, через “культяшку”. Сволочи... Замка в этот раз навесного не нашли – замотали проволокой, да еще снаружи доской подперли. Зачем? Кому мешало? Теперь, если утром прутся на зарядку в барак “мусора”, а тем паче отрядник после отпуска, – надо успеть выскочить в основную дверь, прямо им навстречу, раньше, чем они войдут, а то – “опоздал на зарядку”, полноценный повод для ШИЗО... Идиоты...

Трудно представить себе этот оставшийся срок – еще 2 года с лишним, сколько будет комаров в этом июне, какие будут холода в январе 10–го года и будет ли вот эта самая дверь закрыта в ту зиму. И не устроят ли эти блатные суки летом в бараке ремонт, выселив всех с вещами на улицу, под дожди... Тошно, и не хочется об этом даже думать. Единственная несомненная светлая веха, которой я подсознательно, кажется, уже начал ждать, – в августе этого года уйдет шимпанзе...

9.1.09. 15–06

Все нормально. Все хорошо... :))) Осталось 800 дней. Всего–то...

Утром сходили в баню. Очень удачно: и вышел раньше, и дошел без проблем, и лавки были все полностью свободны, и в кранах уже была вода, не надо было ждать. Я вымылся, вышел в предбанник вытираться – и в окошко увидел, как топает сюда “барак”: они только приперлись, а я уже помылся! Они ввалились с шумом, грохотом и топотом и, увидев меня, сразу же стали отпускать тупые шуточки и интересоваться, “как вода?” – любимый вопрос касательно бани, как будто они здесь на морском курорте...

И на завтрак, и на обед кормили гречкой, что совершенно удивительно, т.к. “праздники” уже заканчиваются. Только утром она была разведена в каком–то молоке, говорят, сладком, [а в обед?] – в чем–то типа какой–то подливы, даже с видимостью мяса, и это уже можно было есть.

10.1.09. 18–04

Опять безумные, трескучие морозы: утром и сейчас –25°, днем было –21. Холодина не только на улице, но и в бараке, – ноги приходится обматывать сложенным вчетверо одеялом, чтобы согреть. Хожу в 3–х штанах: сперва “термобелье”, присланное Эделевым; потом – финские спортивные брюки, купленные матерью в 2007 г. Вчера старый алкаш–сосед таки вшил в них вечером новую молнию; ради этого на вечернюю проверку, на уже вовсю крепчающий мороз мне пришлось выйти только в “термобелье” под форменными брюками (сегодня они – уже 3–й слой), и я изрядно промерз. А молния сегодня утром, после считанных расстегиваний и застегиваний, уже лопнула, как и прежняя. Соседу говорить об этом я не стал...

Унылая, тоскливая пустота, темнота на улице, холод... Зима... Зима 2008–2009 годов... 799 дней осталось сегодня, и теперь – хоть одно хорошо – циферка эта первая каждые три с небольшим месяца будет меняться. Сейчас 7, с апреля будет 6, с августа – уже 5... Единственная маленькая радость.

С основного варианта связи с матерью практически нет – она меня не слышит. То хоть 2 минуты удается поговорить, то – сразу же. Причем, кроме Билайна, задействована уже и НСС–овская “симка”. То сплошной “поиск сети” –и той, и другой, одинаково – по полчаса. Это явно глюки самого телефона, ничто иное это быть не может. Так что с тем большим нетерпением жду другого – бывшего моего... Состояние тоски, тревоги, беспокойства, легко поднимающееся до градуса полного отчаяния, от этой безвыходности со связью, естественно, только усиливается. К хорошему быстро привыкаешь, и проще в этом отношении было нашим предшественникам лет 20–30 назад... Нет, не может быть никакого этого, как в книжках, супергероического, непреклонно–мужественного, лихого, с абсолютной уверенностью в себе все 24 часа в сутки сидения в тюрьме (и в зоне тоже). Да, я абсолютно уверен в своей исторической и политической правоте, ни от одного слова, мной написанного, я не откажусь, так же как и от дальнейших планов в отношении этого государства. Но – сидение здесь есть постоянное, ежедневное, ежечасное и ежеминутное выматывание нервов, поминутно возникающие проблемы совсем не исторические и не политические, а самые что ни на есть мелкие и мерзкие из бытовых (типа мороза, кражи вещей, вымогательства денег, глумящихся дебильных малолеток вокруг, и т.д. и т.п.). “Ведь срок есть восхождение на гору, с которой открываются года”, – написал когда–то Кирилл Подрабинек. Да, издали, в глобальном охвате это так. Но тут, непосредственно на месте, в разрезе мелко–бытовом, повседневном и поминутном – тут нет никакой горы, а есть только бесконечное вонючее гнилое болото, которое доходит тебе до самого рта, а иногда захлестывает и выше – и тебе надо год за годом медленно брести по нему, стараясь уберечь рот, нос, глаза и уши от этой мерзкой жижи...

11.1.09. 17–46

Только что, после ужина сразу – лекция этой бесхвостой животины, со ссылками на “положенца”, о том, что надо обязательно всем ходить на проверки и в столовку. :)))))))))) Мол, кто больной – пусть идет в санчасть, а оно, мол, 1–й и последний раз объясняет словами, а дальше будет кулаками. (??!!) Анекдот в том, что это чмо само–то как раз абсолютно не ходит никуда – ни в столовку, ни даже на проверки (хоть туда–то прежде ходило), и еще несколько блатных – тоже, вместе с ним. И – как минимум утром эта обезьянья нечисть контролировать подъем и хождение в столовку не может, ибо дрыхнет сама – только ложится перед самым подъемом, а до того всю ночь колобродит, орет по телефону и просто так. Нечисть и мразь, кусок биомассы, лишенный малейшего смысла в своем существовании. Падаль, короче. Но наиболее забавно, что никто еще здесь из блатных не выполнял чисто СДиПовские функции с таким рвением и так открыто, практически не маскируясь. Противоположности сходятся, как всегда...

А дикие морозы между тем продолжаются. Утром было под 30°, днем – вряд ли теплее 25–ти, вечером опять похолодает. На 8–м бараке, говорят, прорвало трубу отопления. Но есть эти трубы, или их вообще нет – безразлично, т.к. отопление в бараках этой зоны де–факто отсутствует. И в ту зиму батареи были, в лучшем случае, едва–едва теплые, а в эту, по–моему, они холодные постоянно. Тогда как в комнате длительных свиданий еще в ноябре, в последнюю нашу свиданку, на какое–то время батарея стала полностью горячей. Могут, суки, когда хотят!..

Единственная хлипкая дверь с улицы так обледенела со всех сторон, что перестала закрываться. Холод прямо клубами, как дым, прет в “фойе” (а наружу так же зримо глазом выходит тепло). Дверь потом все же обмотали по торцу тряпкой, чтобы закрывалась, но еще до этого, когда каждый подходил и несколько раз хлопал ею посильнее, пытаясь закрыть, – оторвали с внутренней стороны ручку; раньше она держалась на 2–х гвоздях (по концам ее), теперь – на 1–м. Мерзко, холодно, тошно, тоскливо... Впрочем, так же было и вчера. Правда, сегодня более–менее нормально удалось поговорить с матерью, и от этого на душе полегче. Оба варианта – и основной, и запасной – и у матери, и у всех, кому я еще звоню (Тарасов вчера, ради нового номера НСС), нагло вымогают деньги СМС–ками и звонками, причем основной вариант – особенно нагло, прямо от моего имени.

Дочитывая Фрейда, и все никак не могу дочитать. Лежит еще том Маркузе. А Тарасов, оказывается, нашел–таки мемуары Виктора Сержа, – я даже не ожидал...

18–30

И, главное, из этого тупого вонючего быдла ведь ни один не вякнул, не возразил: мол, что ты нас–то агитируешь в столовку ходить, когда сам не ходишь?.. Народ холопов, не народ а сброд, принимающий безропотно и с мазохистским удовольствием любую власть, которая только захочет ему себя навязать...

А дебильное долговязое (опять! :) чмо в проходняке у нас ведет себя все наглее, развязнее и глумливее. Хотя я уже успел понять, что на практике оно вполне безобидно и ни на что не способно, кроме словесного хамства. Животное...

22–05

И еще новости, самые последние. Увы, мерзость не заставляет себя долго ждать и в новом году: опять поборы. Впрочем, они были уже и в прошлом. Одна из самых агрессивных здешних блатных мразей купила перед самым Н.г. новый огромный телевизор и DVD – для себя и таких же, как она, постоянно смотрящих всякие дебильные фильмы. Но купили–то в кредит, а его надо отдавать – и вот теперь они “скидываются” по 500 рублей, которые и потребовали сегодня с меня. Не сей момент, а до конца месяца, – и то хорошо. За свой телевизор, по которому я смотрю исключительно новости, да и то – когда они не смотрят свой DVD, т.е. не каждый день и дай бог в день минут по 20. Мрази.

И еще фантастическая новость, только сегодня вспоминали: в бараке вдруг включили отопление, батареи стали более или менее горячими! Но, конечно, исходя из всего опыта – как лагерного, так и вообще долгой жизни в этой стране, – вряд ли это продлится долго, дольше чем до завтра или еще пару дней, в крайнем случае – до конца холодов. И еще, забыл написать раньше: вчера и сегодня по случаю морозов утром не было зарядки!.. Фантастика!!!

12.1.09. 12–45

Чего больше всего ждешь и боишься – то и случается? Черт его знает. (В “нули” на московской “пятерке” меня, во всяком случае, так и не засунули.) Только доделал одно важнейшее дело, пока все дрыхли, и около 11–ти тоже лег полежать, – вдруг, где–то около 11–30, крик стремщика: “Комиссия на том продоле!!!”. Вот она, родимая! Я думал о ней все новогодние праздники, постоянным рефреном всплывала эта мысль: “Пройдет Новый год – и поедут опять комиссии, одна за другой, опять “сидорА в каптерку”... И вот она – не прошло и 2–х рабочих дней!.. На том “продоле”, на 9–м, – и пока была общая суматоха, срочно мели пол и чередой, цепью в затылок выносили баулы, – стремщик крикнул: “Комиссия ушла на контрольную!”. Еще где–то без 15–ти 12 это было. Огромное чувство облегчения! – но эти–то психи, то ли не все слышали, то ли уж такое у них усердие – продолжали тащить баулы, уже даже сейчас, после проверки, разбирать “шкерки” и пр. – в общем, по всему видно: ждут! Идиоты, она же не пойдет 2–й раз, кому нужны ваши затхлые бараки вообще! – но где–то там, вдали, грозно верещит временами шимпанзе, и, в общем–то, вполне реальна тут перспектива быть битым уже ПОСЛЕ ухода комиссии за ненадлежащую подготовку к ее несостоявшемуся приходу. Эту тварь ведь не вразумишь, тут слова бессильны... Никакой комиссии нет, стрем молчит, но обстановка сохраняется какая–то нервная, выжидательная, и будет такой как минимум до обеда. Нервы, как всегда, напряглись с этой комиссией настолько, что я даже забыл про проблему со связью, которой (связи) еще пока сегодня не было, и к вечеру ее тоже надо будет как–то решать... Одно радует: на улице стало потеплее, утром минус 17, сейчас уже выпал снег и стало еще теплее, вечером, говорят, будет 8–10 мороза. Но эти морозы были, увы, не последние, впереди еще более страшные – крещенские – в 20–х числах...

14.1.09. 9–09

Единственное вчера событие – весьма забавное, кстати, – произошло под самый вечер. Тотчас после проверки шимпанзе собрало “барак” в “культяшке” и обратилось с очередной речью, на сей раз короткой. Касалась эта речуга того, что не надо по телефонам обсуждать затягивание в зону наркотиков, да и вообще про наркотики говорить. Естественно, для выборочной проверки сотовых сетей эти слова, скорее всего, являются ключевыми, и, по словам шимпанзе, Заводчиков (который, точно сообщали, еще перед Н.г. уехал на пару месяцев) якобы вызывал на днях “положенца” и что–то ему внушал про эти разговоры на наркотемы.

Естественно, никому не под силу (или только уж ценой записи всех голосов на всей зоне и долгого, тщательного сличения) будет установить, кто именно отсюда звонил на эту тему, – слишком плотно набиты эти бараки людьми и телефонами.

[Пока пишу, шимпанзе и пр. что–то бурчат в дальнем конце секции про комиссию, слово “комиссия” повторяется угрожающе часто. Блин, неужели опять?!. ]

Но самое смешное то, что, во–первых, легко и без усилий верится: да, таких идиотов, которые в открытую по телефону могли обсуждать затягивание наркотиков, тут немало. Вообще, количество идиотов и дебилов среди этого “спецконтингента” очень велико. Вырожденцы... Хотя и настучать начальству об этом могли вовсе не сотовые операторы, а слышавшие разговор стукачи в самом бараке.

А второе, над чем я буквально ухохатывался вчера про себя, – это ораторские способности шимпанзятины. Этот позор джунглей смог выразить свою мысль разве что 2–3–мя ломаными, комканными, жеваными фразами, которые механически повторил раз 5 – для большей убедительности, что ли? Типа, “чтоб я не слышал в мой барак такие разговоры через телефон!”. А уж когда оно орало на случайно затесавшегося парня с 7–го барака, выгоняя его вон: “Я тебе русским языком объяснил!” – тут уж внутренний неудержимый смех стал помимо воли отражаться у меня улыбкой и на лице...

Да, удачно вчера вечером получилось воспользоваться и запасным вариантом – не после ужина, а до и – фактически – вместо него, благо “локалка” была открыта.

13–10

Зато сегодня события понеслись прямо чередой. Первым, самым приятным событием с утра было то, что эту проклятую бесхвостую тварь опять законопатили в ШИЗО. Огромная радость и облегчение! Хоть 2 недели (больше–то, увы, вряд ли) отдохнуть, чуть–чуть расслабиться. А я–то думал, что оно будет тут до самого отрядника, до середины или даже конца февраля. Но, видимо, это действует уже отрядник 8–го, заходивший к нам вчера вечером и сегодня утром.

Далее произошла – точнее, обнаружилась – вещь крайне неприятная и, надо честно сказать, на редкость идиотская. Ну почему всегда со мной все так глупо и нелепо выходит?.. Полез рыться в бауле – и оказалось, что лежавшая там, завернутая в отдельный пакет целая, неначатая бутыль средства для мытья посуды – вся вытекла!! Открылся проклятый клапан сверху на крышке, через который капают этим средством – и все, все к черту!.. Хорошо еще, спас отдельный пакет, да еще в нем там же лежали запасные губки для мытья посуды, – большая часть этой гадости впиталась в них, остальное растеклось по пакету и частично уже вне его (почему я и заметил). Жалко ужасно, я так был рад, что есть в запасе целая бутыль; а в прежней, тоже в свое время так же вытекшей, но наполовину все–таки, осталось уже совсем мало. Только–только хватит до свиданки – но теперь надо срочно сказать матери, чтобы она привезла еще, а со связью тут всегда проблемы.

Далее – кульминация. Зная, что тварь убрали на время из барака, я решился на нее вполне сознательно, не отрицаю, иначе бы не стал. Это долговязое чмо, не так давно заселеное в мой проходняк, все дразнило и дразнило, пело и пело свои песенки, лезло и лезло, а тут еще стало этак развязно тянуть свои ручонки к моему лицу. Накипало у меня в душе давно, но если бы не утреннее нежданное закрытие, повторяю... Короче, этой мрази я высказал в лицо резкими словами все, что о ней думаю – и, как я и предполагал, мразь тут же побежала жаловаться на меня блатным. Те собрались всей своей мерзкой кодлой, суки этакие , – и “позвали” меня в свою “маленькую секцию”, типа, свою официальную резиденцию. Пара человек из них еще пыталась что–то говорить и слушать, но большинство только злобно орало, что я “оскорбил” это длинное чмо, требовало “пояснить за слова” (половину придумали таких, каких я и не произносил) и, ясное дело, угрожали немедленным мордобоем, уже я был к этому исходу готов, потому что против такой толпы куда ж деваться, – но положение спас как раз один из спокойных (и старших по возрасту) блатных, который у них вообще при отсутствии обезьяны считается за старшего на бараке. Повел меня “в кухню” (правда, увязался еще один блатной, агрессивнее, но не с таким влиянием) и там решил дело разговором, без мордобоя. Я рассказал подробно, как меня дразнила эта тварь, и было выражено согласие, что это ненормальная ситуация. Второй тип еще пытался вякать какие–то угрозы, типа хребет мне за слова надо сломать (а он и так уже сломан, и сижу я именно за слова :) ), но – обошлось. А этого малолетнего подонка тот же старший блатной начальник даже переложил от меня дальше, на соседнее с ним место, хозяина которого тоже сегодня закрыли в ШИЗО.

Кончились праздники, наступили будни и – ларек. Сегодня среда. Сейчас идти на обед, и запросов по поводу ларька мне уже поступила целая куча – от блатных и неблатных, это не считая “общего”, про которое этот же самый старшой–блатной просто не успел сказать – пришел уже ко мне , сел, но отвлекли телефонным звонком: дозвонилась мать. Так что про средство для посуды я таки смог сказать, но в ларьке – если суммировать все, то вылететь сейчас может рублей 400, если не все 500...

17–40

Все обошлось вроде бы, как ни странно. И в ларьке – старичок–сосед наконец–то с пришедшего ему перевода вернул мне еще осенний долг за сигареты, которые долго брал у меня курить. Только вот этому блатному новичку пришлось–таки дать 100 рублей в долг, – выпросил все же, и я не стал обострять отношения. “В долг”. Ну–ну, посмотрим... В ларьке, правда, на 300 рублей этих почти нечего было брать – ни сока, ни тушенки... А потом, после всего этого, еще дозвонилась и Лена М., с которой то ли вчера, то ли сегодня созванивалась мать. То–то был приятный сюрприз. И – обещает, что книжку обо мне, брошенную той весной в почти уже готовом виде Е.С., они таки берутся сделать.

...Все обошлось? Бог его знает. Еще ведь целых 795 дней мне тут торчать. Что, какая сила вытаскивает меня каждый раз из этих передряг? Удача? Везение? Судьба? Я не знаю и сам. И в том году, когда был у меня шмон и забрали дневник, и позже, в сентябре, когда блатным показали мое “грузинское” письмо; и еще что–то было в таком опасном духе... А, когда эта мразь шимпанзе в сентябре уже тянулась меня ударить, когда я сцепился с ним из–за выхода на улицу после 21–00... Тянулся, но не ударил... Как и сегодня. Как и недавно, когда с другим животным, совершенно отмороженным, я тут сцепился, назвав его (косвенно) нечистью, каковой оно и является в действительности... Да, посадить посадили, загнали сюда, и еще в тюрьме, в самом начале, в апреле 2006–го эта грузинская мразь била ногой в лицо... Но сейчас вот, пока что – что–то меня спасает и держит на плаву. Что – я не знаю. Не то ли вечное, многие уже годы, каждодневное ожидание большой беды, какого–то самого последнего, окончательного и непоправимого несчастья, – не это ли ожидание, которым я подсознательно живу вот уже много лет? То ареста ждал, а до ареста – еще чего–то, уже не помню точно, чего, и сейчас вот – сейчас любые ожидания оправданнее, любая возможная беда реальнее, чем на воле, в 1000 раз.

А эти твари – да, четко ощущают себя властью, начальством над всеми прочими зэками, над их сном и едой, жизнью и смертью. Суки, мразь, нечисть, выродки, сброд подонков, – власть они, понимаешь ли, самозванная! Никем не избраны, но берутся всех и обо всем судить. И на полном серьезе, видимо, воображают, что весь мир, все люди, любой попадающий сюда по любой статье (в т.ч. и по политическим) человек – автоматически, изначально, как само собой разумеющееся принимает и разделяет всю эту их свинскую, варварскую, тоталитарную систему ценностей, взглядов на жизнь и “понятий”, тот особый, нелепо–извращенный смысл, который они придают любым словам по своему произволу. И, конечно же, признает и автоматически подпадает под действие их “права” бить любого, кто со всем этим не согласен и словам в разговоре придает иной смысл. Подонки–самозванцы, с какого–то бодуна возомнившие себя властью и вершителями судеб, демонстрирующие собой воочию известный принцип, что власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. И – не знаю, как уж там на других зонах, на “красных”, но тут – вроде бы это и зона, место наказания (и “исправления” мифического) преступников; и в то же время каждый барак тут изнутри – это самый настоящий бандитский притон! Сидят подонки, ворье, грабители, громилы, обворовывавшие на воле квартиры, магазины, вырывавшие мобильники из рук, угонявшие чужие авто – и только коснеют в своей наглости и в своих претензиях жить за чужой счет, красть и грабить чужое добро (да и здесь крадут и вымогают вовсю). Спеваются, обогащаются опытом, закаляются, наглеют, становятся тут, в своей уголовной среде, в зонах, еще наглее и опаснее, чем по малолетству были, отнимая первый в жизни телефон... Давить эту уголовную нечисть давить любой ценой и любым путем всех этих мразей, живущих тут “ЭТОЙ” или “НАШЕЙ жизнью”. Прав был Буковский – да, в лагерях сидят не какие–то особые, сверхзакоренелые преступники, а, в общем–то, обычные люди из народа, часть его. И эти подонки, эти лагеря – срез этого самого народа. 148–миллионного, наглого из наглых, хитрого, пьяного, вороватого и агрессивного. Таким образом, от чисто криминальных проблем – что делать с уголовниками, – мы опять возвращаемся к вопросам политическим: что делать с этим народом подонков? Сбродом, точнее говоря. И, кроме “давить”, никаких других ответов тут тоже не просматривается. Весь вопрос – КАК? И что могут сделать для этой цели, для защиты себя от нечисти и пьяной мрази 1% приличных людей, еще имеющихся в этой стране. И захотят ли они?..

18–43

Как бы там ни было – я опять одержал моральную победу над всеми ними. По–моему, она бесспорна. А учитывая еще и вести с воли о публикации на ЧП и в целой куче других мест – дела мои объективно не так уж и плохи, даже после почти трех лет заключения.

15.1.09. 18–35

Опять этот блатной начальничек, остающийся на хозяйстве вместо обезьяны, орет кому–то: “Здесь тоже подходить говорить надо! Голову разобьют!”. Это по поводу того, что кто–то, видимо, ходил по каким–то своим делам в штаб, не предупредив это вот блатное “начальство”. А с какой, собственно, стати их предупреждать, “ставить в курс”, как они говорят? Кто они такие, откуда у них власть, кто им дал право и полномочия командовать остальными зэками? И с какой радости этим наглым самозванцам подчиняться, выполнять их требования, даже по своим сугубо личным делам в штаб зоны ходить, видите ли, только с их разрешения? Уголовное отребье, вся эта блатная нечисть, мразь и шваль нагло и агрессивно навязывает свою волю, свои правила, свое командование. И никто не сопротивляется...

16.1.09. 16–15

Пустота. Тоска и бессмыслица. Все – ни о чем, ни к чему и никуда. Со связью дело сегодня, видимо, опять швах. Мать звонила (еще до обеда, скорее всего, да и сейчас тоже), но – “трубу” надо зарядить, а потом этот наглый скот будет часами, как обычно, трепаться сам, а на меня плевать... Бедная мать, скольких усилий ей эта связь стоит и скольких нервов...