Боевое задание
Боевое задание
Даже не оборачиваясь, Виктор чувствовал на себе взгляды родных: тяжелый — отца, горестный — матери. Избегая смотреть на них, вышел на улицу.
По городу гарцевали военные. В пролетках красовались холеные барыньки. Мелькнул экипаж. Знакомое лицо парикмахерши Леерзон-Новицкой. Прижмурив глаза, жеманно поджав губы, она слушала чужую речь немолодого, с оплывшим лицом офицера.
В кинотеатре «Лира» гремела музыка.
Виктор повернул за угол и отшатнулся. Впереди стояла толпа. По ступенькам крыльца небольшого домика пытался и не мог сойти человек в промасленной робе.
Ярился, визжал и тыкал ему кулаком в лицо толстобрюхий низенький человечишка. Кто-то перегнулся через перила крыльца и из-за спины конвойного взмахнул чем-то белым. Рабочий упал.
«Камень в платке», — мелькнуло в сознании Виктора. В толстобрюхом он узнал владельца книжной лавки Антипкина.
Конвойные подняли упавшего, штыками отгородили его от погромщиков.
Виктор почти бегом устремился на Петровскую. Вслед неслись чьи-то пронзительные крики.
Приближаясь к дому Теплоухова, перевел дух, замедлил шаги. Сердце все еще отчаянно стучало. Хоть бы скорей увидеть Ивана Васильевича!
У груды бревен ребятишки играли в «пятнашки». Веснушчатый курносый парнишка, видно, смелее других, уставился на Виктора любопытным взглядом, спросил:
— Тебя как зовут?
— Володя, — осторожно отозвался Виктор, соображая, как избежать расспросов дотошных мальчишек.
— Будешь с нами играть? — глаза парнишки сгорали от любопытства к незнакомому парню в форменной тужурке и фуражке с высокой тульей, с маленьким лакированным козырьком. Виктор взглянул на курносого и, неожиданно для себя, согласился.
Когда Иван Васильевич, зорко посматривая вокруг, подошел к бревнам, азарт игры, казалось, захватил Виктора целиком. «Молодец», — мысленно одобрил Теплоухов. Присел на бревно, закурил и залюбовался ловкостью невысокого, крепкого в плечах Виктора. «Мальчик, совсем еще мальчик». Невольно подумал о своих детях: как-то сложится их судьба? Старшему, Валерику, шел одиннадцатый год.
— Хватит, ребята. Я что-то уморился, — неловко схитрил Виктор.
— Это с непривычки, — дружелюбно, с покровительственными нотками в голосе отозвался веснушчатый, — приходи еще.
— Обязательно! — пообещал Виктор, направляясь к Теплоухову.
Сейчас, впервые после ареста встречаясь с Иваном Васильевичем, он внимательно разглядывал руководителя подполья.
Чуть продолговатое лицо, маленькая бородка. Под нависшими бровями — живые глаза, в которых прячутся веселые искорки. Виктор догадывался, что Теплоухов приехал в их город по специальному заданию. Раньше он его нигде не встречал. Но спрашивать об этом не полагалось. Виктору, разумеется, не было известно, что Теплоухов с 1905 года связан с революционным подпольем, знаком с известным уральским революционером Федором Сыромолотовым, Клавдией Тимофеевной Новгородцевой-Свердловой, встречался в подполье с руководителем уральских большевиков товарищем «Андреем» (Свердловым).
В руках Ивана Васильевича — эсеровский листок «Златоустовский вестник». Служащему городской управы полагалось со вниманием читать газету и находить в ней пищу для размышлений.
— Садись, пусть ребята играют. А ты смотри приказ начальника гарнизона, — негромко проговорил Иван Васильевич, подавая Виктору газету.
«…Приказываю… — читал Виктор, — волостным штабам… посылать арестованных в Златоуст только в самом крайнем случае, так как город не имеет необходимых помещений для их размещения, и, кроме того, большой наплыв арестованных большевиков может оказаться опасным как для города, так и для уезда…»
— Победители, — негромко пробурчал Теплоухов.
— Я сейчас видел: еще кого-то арестовали, — дрожащим от волнения голосом произнес Виктор. — Били его жутко…
— Георгия Шипунова расстреляли. — Иван Васильевич опустил голову.
Виктор вздрогнул: «Полиного отца…»
— И еще будут жертвы, — прервал молчание Теплоухов. — Но враги сами страшатся. Народа страшатся. — Иван Васильевич поправил длинными суховатыми пальцами пенсне, сказал потвердевшим голосом: — Надо быстрее наладить выпуск листовок. Пусть все знают, кто в городе настоящий хозяин, а кто незваный гость.
Взгляд Теплоухова посуровел, он испытующе посмотрел на Виктора, оглянулся на играющих и стал называть адреса: у кого взять бумагу, глицерин — все, что надо для печатания на гектографе.
— Запомнил?
— Запомнил, — отозвался Виктор и вдруг спросил: — Это и будет наша работа? И всё?
Иван Васильевич, близоруко щурясь, протирал пенсне и внимательно слушал юношу. А потом спокойно спросил:
— Что же нам, по-твоему, делать?
— Добывать оружие, бороться, взрывать!
— Будет, Витюша, и это, дай только срок. Тебе придется сколотить десяток надежных ребят. Каждый из них будет знать, как руководителя, одного тебя. С ними, может статься, и в бой пойдешь… А пока — листовки. Эта «взрывчатка» не хуже динамита — на души действует.
Иван Васильевич помолчал, подыскивая слова простые, доходчивые.
— Иные так полагают: бери винтовку и пали в каждого, кто носит форму врага. А ты вглядись и увидишь: много еще обманутых ходит у белых. Иной, может, жизнь прожил, а не знает, к кому прислониться, — то ли к белым, то ли к красным. Вот мы и будем говорить, на чьей стороне правда.
— Жалеете, значит, меня, не хотите на опасное дело послать?
Иван Васильевич ласково похлопал юношу по плечу, негромко и мягко стал объяснять:
— Мы в свое время, Витюша, не так относились к листовкам. Слышал, наверное, как они людей на баррикады поднимали? Подумай, сколько народу силком загнали к белым. Погоны у него белогвардейские, а душа-то крестьянская, мозолистая душа. По всем статьям выходит, что на нашей стороне должен быть мужик. Понял, дружок?
Виктор смущенно молчал. Словно угадав, какие мысли обуревали его молодого помощника, Иван Васильевич весело произнес:
— Удивить — значит наполовину победить. Враги думают, что навсегда покончили с красными, а мы — вот они! Сунем под нос им листовочку: читайте, господа почтенные, да готовьтесь, когда вам дадут здесь здоровенный пинок. Так-то!
Встретившись взглядами, они одновременно улыбнулись, и в этот миг Виктор испытал радостно-щемящее чувство близости. Потом, много позднее, он не раз в трудные минуты с благодарностью вспоминал это мгновение.
— Спасибо, Иван Васильевич, — с чувством проговорил юноша, — не подведу, верьте мне.
— В добрый час! — напутствовал Иван Васильевич, провожая Виктора долгим взглядом. Да, молод парнишка, очень молод. О Викторе секретарь горкома говорил: исключительно честный, скромный. Но и решительный. И все-таки как-то он вынесет невзгоды подполья?
Задумчивый возвращался Виктор домой. Выбирал самые тихие улочки, чтобы случайные встречные не развеяли то светлое и гордое, чем полнилась душа. Вот и его черед пришел действовать. Хватит ли сил? И мысленно позавидовал Кольке Черных: тот везде чувствует себя, словно рыба в воде. «Прирожденный конспиратор, — уважительно подумал Виктор, — смекалистый, находчивый. А мне еще надо учиться и привыкать. Привыкать к двойной жизни».
Сердце холодила тревога за Полю. Где она, что с ней? Зримо возникало лицо девушки. Такое, каким видел его на занятиях по военному делу, когда девчата из староснарядного цеха пришли на дальнюю поляну. Их учили стрелять из винтовки, бросать «лимонки», и, помнится, Поля до слез краснела, когда командир строго выговаривал, что гранату она кидает «по-бабьи», из-за плеча, и так врагов не угробить, а можно только зацепить своих.
И еще отчетливо виделось, как в солнечный первомайский день они высаживали «древо революции». Тогда в саду бывшего горного начальника собрались все члены Союза, заводская молодежь. Каждый бросал горсть теплой, влажной земли на корни молодого тополя. Поля тоже кинула и, когда отошла, спросила Виктора:
— Когда тополь вырастет, мы с тобой будем старенькие, да?
Было смешно смотреть на испачканное землей юное Полино лицо, на карие, с золотинкой глаза и представлять, что Поля когда-нибудь будет «старенькой».
— Нам нельзя стареть, большевики должны быть вечно молодыми, душой, — полусерьезно-полушутливо высказался Виктор.
— Бо-ольшевик, — удивилась Поля, состроила уморительную гримаску и серьезно спросила: — В кого же ты такой уродился? — Неожиданно провела ладошкой по его щеке, оставив след от земли. Громко рассмеялась, бросилась бежать. Он хотел поймать ее, но застеснялся, вынул платок, стал оттирать щеку…
Виктор не знал, что в день отхода красногвардейцев Поле тоже приказали связаться с Теплоуховым.
В следующий приход Виктор назвал руководителю подполья ребят, вошедших в его боевую десятку. Иван Васильевич щурил глаза от косых лучей заходящего солнца, неторопливо выспрашивал о каждом: из какой семьи, кто его друзья, не болтлив ли случаем?
Они сидели во дворе дома на Петровской улице. Теплоухов прутиком, словно указкой, чертил на земле замысловатые фигуры. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что сидят учитель с учеником и первый тщательно объясняет другому какую-то сложную задачу. Иван Васильевич решился на первых порах встречаться почти открыто. Осторожный во всем, что касалось конспирации, он и здесь все тщательно взвесил, продумал. Виктор занимался в училище, а сам он по образованию техник. Паренек всегда может сказать: приходил расспросить о работе.
Многое успел повидать и пережить Иван Васильевич, несмотря на свои тридцать пять лет.
Кушва, Екатеринбург… Уральское горное училище, студенческие тайные сходки, встречи с революционерами-профессионалами… С последнего курса Ивана исключили как неблагонадежного. В то время — а шел тогда 1905 год — таких «неблагонадежных» на Руси становилось как грибов после дождя.
Виктор живо представлял, как Теплоухов с трудом, в донельзя прокуренных вагонах добирался до Питера, мыкался там на Васильевском острове, перебиваясь с хлеба на квас, а через два года его этапом отправили в ссылку.
Потом опять Екатеринбург, Кушва и неожиданно — Брянские рудники в Екатеринославской губернии. Там Иван Теплоухов работал горным техником вплоть до февральской революции. А вскоре, неожиданно для многих — для тех, кто видел только внешнюю сторону его жизни, — стал заместителем председателя исполкома Лозово-Павловского района. В июне 1917 года Теплоухов едет в дорогой его сердцу Питер с мандатом делегата I Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов.
— А потом… Что было потом, долго рассказывать, Витюша. Ты грамотный, понимаешь, что работать приходилось там, куда направляла партия. Словом, попал я, наконец, сюда, к тебе в лапы, — шутливо закончил Иван Васильевич, а сам чему-то грустно улыбнулся: не то растрогали его воспоминания, не то он подумал еще о чем-то, пока недоступном Виктору.
— Ребята отыскали три винтовки, знаете, там, у железнодорожной выемки, где шли бои. Новые винтовки.
— Это хорошо, — похвалил Теплоухов, продолжая чертить на земле замысловатые фигуры.
Встрепенувшись, Иван Васильевич отбросил «указку». Вместе с ней словно расстался с какими-то своими думами, бросил беглый взгляд по сторонам и, понизив голос, сказал:
— В твоей десятке, говоришь, есть заводские хлопцы. Значит, будем действовать через них. А теперь вот что: напиши-ка обращение к рабочим завода.
— Я?
— Потише говори, — насупил брови Иван Васильевич и жестко повторил: — Ты должен написать листовку.
— Я… я не смогу, — смутился Виктор, — я никогда не писал.
Теплоухов взглянул на Виктора и уже мягче сказал:
— Понимаешь, мало, очень мало у нас сейчас грамотных людей. А ты с образованием. И ничего особого от тебя не требуется, надо только рассказать правду. Еще раз поговори со своими заводскими ребятами, подскажут, что наболело. Тяжело сейчас народу, кругом расстрелы, грабежи. Люди веру потеряли в справедливость, а мы им скажем: жива Советская власть, и она победит. Обязательно победит и восстановит справедливость! Если на первый раз получится коряво — не беда. Понял? Считай это своим боевым заданием.
Боевое задание… Виктору по ночам снились налеты, когда он и его товарищи тайно пробираются к расположению врага с револьверами в руках, с бомбами в карманах… Взлетают вверх склады боеприпасов, в панике разбегаются солдаты, а отважные мстители бесследно исчезают, чтобы завтра нагрянуть в другом месте.
Он даже тряхнул головой, будто отгоняя видение. И когда Иван Васильевич, как о решенном, спросил: «Ну что ж, по рукам?», — Виктор от необычности такого обращения почти механически ответил:
— По рукам! Я постараюсь.
На прощанье Иван Васильевич посоветовал не забывать, что среди заводских много бывших крестьян, что это люди, в среде которых зреет стихийный протест, но по темноте своей и малограмотности они плохо разбираются в текущих событиях.
— В нашем городе к тому же сильно влияние эсеров. Сюда наезжали, знаешь, кто? Сам Чернов и другие матерые их предводители. Они умеючи ловят на свой «революционный» крючок простодушных. А мы будем шаг за шагом отвоевывать рабочих. — Иван Васильевич легко поднялся с бревен.
— Желаю удачи!
Вечером, когда домашние улеглись спать, Виктор стал набрасывать текст листовки. Писал, перечеркивал и вновь писал. Склоняясь над листом, он видел измученные лица мастеровых, слышал суровый, ожесточенный голос дяди Антона, которого дома ждала измотанная нуждой жена и голодные ребятишки… Закончив, переписал набело и еще раз перечитал:
«Товарищи рабочие!
К вам обращаемся за помощью. Убедительно призываем вас проникнуться чувством гражданского долга, почувствовать судьбу наших завоеваний, судьбу наших надежд на будущее.
Товарищи, иные из вас по малодушию отошли от борьбы, отрекаясь таким образом от своих же товарищей, крепких и сильных духом. Пора взять нам в свою мозолистую руку пролетарский меч и помочь своим братьям, которые бьются за революцию, истекают кровью на полях сражений. Не ждите добра из рук белогвардейцев. Их руки — руки палачей — обагрены нашей кровью, и каждый день их владычества будет еще одним днем преступного правления. Да здравствует власть рабочих и крестьян!»