Будни

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Будни

Раздался свист. Ванюшка соскочил с полатей, прихватил во дворе удочку и вышел за ворота. Там его ждал Витька. Через плечо у Витьки мешок. Изодранные, много раз чиненные штаны его держались на мочальной веревочке. Косоворотка, сшитая когда-то из синей занавески, теперь совсем отлиняла, свободно висела на плечах. Голова у Витьки лохмата. Ноги, не знавшие обуви с тех пор, как стаивал снег, и до тех, пока он снова не ложился на землю, в непроходящих цыпках и струпьях. Худая одежда прикрывала поджарое крепкое тело. Он был сильным, ловким и бесстрашным. Мальчишки, что жили по обе стороны Громотухи, боялись его. Завидев драку, он бежал в кучу, «брал на калган» первого, кто попадал, и только потом вникал в причину раздора. Против него никто, кроме Ванюшки, не мог устоять. Тот был тоже ловок, и сбить его с ног почти никогда не удавалось. Так среди них никто победить друг друга не мог. То Витька Рыжий считался первым, то Ванюшке Ипатову отдавали предпочтение.

Витька дрался свирепо, бил, не заботясь о том, куда попадет. С Ванюшкиного лица почти никогда не сходила улыбка. Он улыбался, когда его окружали демидовские пацаны (Уренгинский поселок испокон веку дрался с Демидовским), и всегда уходил с наименьшим для себя уроном. Витька иногда искал случая подраться, словно без того ему было скучно. Ванюшка принимал всегда слабую сторону. Вместе им ничто не угрожало. Крика «Ипат с Рыжим!» бывало достаточно, чтобы пацаны разбегались.

Приятели спускались к центру города. Возле торговых рядов вышли на Большую Немецкую.

— Подождешь там, а мне в одно место заглянуть надо, — сказал Рыжий.

Возле берега, от технического училища и дальше, стояли лодки. Несколько яхт с белыми парусами слегка покачивались, привязанные к полосатым поплавкам. На яхтах по вечерам и в праздники прогуливались купец Шишкин, жандарм Титов, заводское начальство. На середине пруда пыхтел, оставляя за собой густую полосу дыма, маленький буксир-пароходик, он тащил к заводу уголь с центральных выжигательных печей, куда Ванюшка с Рыжим теперь направлялись рыбачить. Вдоль всего берега мальчишечья мелкота удила чебаков.

Витька появился, весело насвистывая. Кроме мешка под мышкой у него оказался калач.

— У Лаптева купил? — спросил Ванюшка.

— Ага, за два огляда.

— Украл?

— Ты лучше скажи, — отозвался Витька, — как поскорее попасть на ЦУП, пешком туда доберешься к обеду.

Все лодки оказались на замках. Лишь неподалеку на легкой килевке рыбачил знакомый мальчишка.

— Э-эй, Толян! — крикнул Ванюшка. — Чаль к берегу!

Мальчишка поднял голову.

— Давай-давай, пошевеливайся. Солнышко ждать не будет. Видишь, как оно высоко?

Парнишка неохотно подчалил.

— Много наловил? — спросил Ванюшка.

— Да нет, — неохотно ответил Толька Клопов.

Рыжий прыгнул в лодку, взял котелок:

— Ого, а еще прибедняется, — раскатился хохотом.

В котелке плавал гольян чуть побольше спички.

— Ничего, когда вернемся, у тебя полный котелок будет, — Ванюшка крикнул босоногим рыболовам: — Эй вы, глядите, чтоб у Толяна клевало!

В лодке лежала тележная оглобля, которую можно было вставить в отверстие среднего сиденья, и тогда она выполняла роль мачты. Тут же был свернут небольшой парус из мешковины. Ванюшка оттолкнулся от берега и крикнул:

— Не тоскуй, Толя, мы скоро вернемся!

Установили снасть, и лодку понесло к противоположному берегу. Хорошо! Впереди версты три приятного плавания. Берег отдалялся. Отступали Косотур и Бутыловка — начало Уренгинского кряжа. Эти две горы, как два ихтиозавра с гребенчатыми хребтами, почти сошлись носами, и в этом месте Ай перегорожен плотиной.

Ай — настоящая река. По ней сплавляют лес, а весной, в половодье, бегут в Уфу и дальше барки. С противоположной стороны в пруд впадает горная и студеная Тесьма, она собирает воду из ключей Таганая. Впадает еще Громотуха — своенравная речка, что протекает на задах у Ипатовых. Вода в пруду чистая, если не считать щепы, бересты, попадающих со сплава, да кое-где оставляет мазутное пятно пароходик-буксир, доставляющий на завод дрова и уголь с центрально-выжигательных печей.

У противоположного берега полоса чистого сыпучего песка, за нею мокрый луг в золотистых лютиках, дальше сосновый бор. По праздникам здесь музыка и веселье. Местная знать купается, валяется на песочке, собирает цветы, дышит сосновым воздухом. Недаром златоустовские немцы назвали это место Фрейденталем — Долиной Радости, переиначенной русскими во Фригинталь для удобства произношения.

Оставив Долину Радости слева, Рыжий, сидевший на корме рулевым, направил лодку вдоль берега. Он разломил калач и кинул половину Ивану. Хлеб мочили за бортом — так вкуснее — и незаметно добрались до места, где Ай впадает в пруд. Парус пришлось убрать и налечь на весла. Но и весла скоро бросили, грести против течения — дело пустое. Приткнули лодку к болотистому берегу, заросшему высокой, в рост человека, травой.

Иван размотал удочку, Рыжий надел капюшоном мешок и отправился на печи за углем. Его сторожил кривой на один глаз, свирепый старик Архипыч, куривший такую большую трубку, что, говорят, убил ею собаку, стукнув по голове. Не было случая, чтобы Рыжий вернулся пустым. Уголь тут был березовый, жаркий, не крошился, и его охотно покупали в богатых домах для самовара. Таким образом Витька зарабатывал пару гривенников и возвращался домой с караваем, кульком кильки и картошкой на варево. В непогоду пробраться на пруд было невозможно, и Рыжий проникал за завод, набирал угля там, если удавалось, и просил вывезти какого-нибудь возчика, прикинувшись круглым сиротой.

Бывало, возчик замахивался кнутом:

— Сторонись!

Но чаще попадался такой, что жалел «сироту». И все же на заводе не всегда везло, и тогда он шел через базар, пробуя достать хлеб испытанным не раз способом. Однако рыжая голова была слишком приметной, даже если он нахлобучивал картуз. Он привык слышать: «Вон несет нечистого духа!» — и проходить с видом праздного человека мимо.

Ванюшка забросил удочку. Не успел гусиный поплавок встать, как его повело в сторону. Попался крупный окунь, горбатый, золотистый с зелеными полосками. Посаженный на кукан, он ходил боком, гнул ветку. Ободренный удачей, Ванюшка закинул в то же место. Если так пойдет дальше, то вечером семья будет есть уху. Но нет, больше не клевало, и Иван не спеша пошел вдоль берега.

День обещал быть жарким. Горы покрылись мутной дымкой. Небо закурчавилось. Чувствовалась духота. Ванюшка снял рубаху, поплескался в воде и пошел дальше, выглядывая место, где не сильно тащило поплавок. Ему удалось в заводинке выловить двух чебачков и голавлика да на перекате несколько пескарей. За отмелью выступал из воды камень. Обтекая его, струи сходились, и там пузырился воздух. В таких местах обычно стоит хариус и ловит ртом пузырьки. Выудить его заманчиво — тут особый азарт. Выбрав место, откуда лучше кинуть, Ванюшка мотнул удилищем и к великой досаде зацепил крючок за нависшую над водой ветку ивы. Пришлось подтягивать ветку, чтобы не оборвать лесу. Пока распутывал, из-за поворота показался Витька с полным мешком на плече. Он, подойдя, сбросил его, окунул взмокшую голову в реку, утерся рукавом и откинулся в траву. Ванюшка закинул удочку, и душа занялась:

— Витька, глянь!

— Чего орешь?

— Налим!

— Где? — Витька вскочил, вгляделся: — Может, не налим.

— Что по-твоему?

— Таких налимов не бывает.

— Значит, бывает.

— Чем бы его? Давай палку.

— Испугаешь только.

— У Архипыча вилы есть. Мигом я! — и замелькали пятки.

Перехватывало дыхание, как всегда, когда клевала крупная рыба. Но такой Ванюшке видеть не приходилось.

Раз только на базар приносили щуку в полпуда, но и той было до этого налима далеко. Ту щуку поймали мужики бреднем. А теперь-то как?

Витька принес четырехрогие вилы.

— Давай, — и Ванюшка протянул руку.

— Нет, я полезу.

— Упустишь еще.

— Не бойсь, от меня не уйдет, — он подкрадывался, ощупывая ногами дно.

— Стой! Не видишь, пошел…

Казалось, Рыжий все делает не так.

— Не промажь, смотри.

Рыжий занес вилы, прицелился и с выдохом: хык! — вонзил. Поднялась муть. Черенок вил клонился и уходил под воду — налим буравил носом ил.

— Эх, растяпа…

Рыжий плюнул с досады:

— Где он?

— Вон, вон! Коли — и ко дну его, ко дну.

На боку рыбины белела рваная рана. Рыжий старался настичь, пока добыча не ушла в глубь или в омут под навесом кустов у другого берега. Ванюшка за ним едва поспевал. Витька сделал предупредительный знак, приподнял вилы и ударил.

— Есть!

— Держи, — Ванюшка обходил Рыжего.

Вода достигала груди, и до дна было не дотянуться. Черень вил ходил ходуном — прижатый налим ворочался.

— Лезь скорей.

Ванюшка набрал воздуху, погрузился, перебирая черень руками, нащупал скользкое тело, только хотел перехватить рожки снизу, как вилы пошли вверх. Налим из рук выскользнул. Ванюшка выскочил, хватил воздуху, хотел обругать Витьку, да закашлялся.

— Я думал, пора.

— Думал ты, лезь теперь сам.

— Ну и полезу, не испугался.

Прошло более часа, прежде чем добычу вытащили на берег. Это была невиданная рыбина. Ее положили под дерево и накрыли травой от солнца. Развесили сушить одежду на кустах, а сами развалились на берегу, забыв недавние ссоры. Смеялись, вспоминали пережитое волнение.

— Вот будет уха!

— И жарить хватит, и на пирог.

— Все не съесть, пропадет — рыба в жару быстро портится.

— В погреб, на лед бы, да где его взять?

— А если продать? — предложил Витька.

— Кому?

— Богатые на такие штуки падки. Может, два рубля дадут. А то и два с полтиной, — размечтался Витька.

— Тогда б по рублю и одной четвертой вышло.

— Как это: одной четвертой?

— Обыкновенная дробь.

— А это что?

— В школу иди — узнаешь.

— Зимой, бывает, не в чем выйти, а он — в школу.

Витька помолчал и погрузился в расчеты:

— Рубль с четвертью, да за уголь дадут — полтора рубля и выйдет. Можно послать мать на базар, муки пусть возьмет и мяса. Пельмени с мясом, а! Пусть целый день с Шуркой стряпают, вас всех позовем. Отец с работы придет, скажу: «Ешь, тятя». Он у нас, когда трезвый, тихий, ему хоть что говори, молчит. Только с получки буянит — карахтер такой.

— А я книжек куплю на полтину, читать будем.

— У нас на сарае, ладно? Шурку позовем. Любит она слушать.

— Фу, жара! Парит, будто на каменку плеснули.

— Гроза будет. Боюсь грозы с тех пор, как демидовскую старуху убило. Я как раз домой бежал, а она лежит у часовни — голова в лыве, а в руке-то свечка. После того ночами блазнилась. А Ульяна, дочь ее, сказывала: домой к ней приходила.

— Ну, этого не бывает, — возразил Ванюшка.

— Откуда ты знаешь?

— В книгах написано, учительница про это читала.

— Может, и врет Ульяна, — Рыжий помолчал. — А все равно страшно.

— Как бы гроза не застала, — Ванюшка встал и озабоченно поглядел на небо.

Витька спрятал вилы в траве, чтобы потом вернуть их Архипычу. Налиму через жабры пропустили палку и понесли.

Хорошо бы плыть под парусом, но ветер тянул встречный, гнал волну, пришлось обоим сесть за весла. Шли вдоль берега до Фрейденталя. Лодку сильно раскачивало. Когда же повернули к противоположному берегу, на волнах появились белые барашки.

Облака клубились, росли, соединялись, основания их темнели, будто наливались тяжестью. Ветер усиливался. Налегли на весла, стараясь держать нос против волн, чтобы не опрокинуло. Долина Радости медленно отставала. Надо было остаться на берегу и переждать, но приятели даже не подумали об этом. Ветер обдавал брызгами, срывал их с весел. Лодка колотилась днищем, стала зарываться носом и принимать воду. Чтобы нос поднялся, Рыжий перешел на корму. Иван, оставшись на веслах, уперся ногами в поперечину и греб, что было силы, откидываясь всем корпусом.

Туча закрыла солнце, в ней глухо урчало, словно там перекатывались каменные глыбы. Ветер все усиливался, и порыв его однажды чуть не поставил лодку на попа. Витька едва удержался, схватившись за борт.

Надо было вернуться или, удерживая лодку, пустить по течению, пока не прибило бы к берегу. Но заплыли слишком далеко. Вода кипела вокруг, сыпал крупный дождь. «Осподи, суси, спаси и помилуй», — услышал Ванюшка обрывки слов — Витька читал молитву. И закричал: — Рыжий! Выбирай воду, черт тебя задери!

Витька трясущимися руками поймал плавающую кастрюлю и лихорадочно стал выплескивать воду за борт. Новая волна окатила их с головой, и почти тут же увидел Ванюшка вдалеке лодку, и как поднялся ее нос, и кто-то в ней взмахнул руками, и как потом ее не стало видно среди волн.

Черная туча будто фонарем осветилась изнутри, затем рвануло в ней, и гром потряс горы. Иван увидел скованное ужасом лицо Витьки и крикнул:

— Мешок держи ближе, уголь не утонет!

Обрушился ливень, скрыл берег. Витька едва успевал вычерпывать воду из полузатопленной лодки. Губы его шевелились, но слов не было слышно. Казалось, до берега никогда не доплыть.

Сюда между гор, словно в трубу, дул ураганный ветер, разгоняя и поднимая волну. Ванюшка стал забирать в сторону, чтобы попасть под прикрытие горы, где волны не так свирепы. Еще около часа пробивались к берегу. А там Ванюшка свалился на камни и долго лежал без движений, раскинув окровавленные руки — сорвал кожу с ладоней. Мокрый и бледный до синевы Рыжий сидел рядом. Возле лежал мешок с углем да налим, завернутый в мокрый парус.