Перелом

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Перелом

Мама, в грядущих событиях все может случиться. Мы встали на боевой путь революции, мы солдаты! Если что случится, наши товарищи будут тебе сыновьями.

Из письма Аркадия Араловца матери

Стычки с эсерами продолжались всю осень. Эсеры, чувствуя, что народ от них уходит, решили угрожать силой, создали дружину и штаб. Большевики организовали Красную гвардию, из Петрограда привезли оружие.

В уезде было беспокойно. Виталий Ковшов в деревнях создавал отряды. Его сопровождал Аркадий Араловец — преданный друг. Сам из деревни, он знал настроение и нужды мужиков и мог убедить их защищать революцию. Целыми днями мотались в седлах по волостям — и праздник, если случалось завернуть к родителям Аркадия, в уют большой интеллигентной семьи. И сколько тогда в доме бывало оживления, милого переполоху. Сколько набивалось людей, какие велись разговоры! Дмитрий Маркович и Валентина Ивановна не только учили тут ребятишек — содержали библиотеку, устраивали спектакли. У сестер Кати и Нины тут подруги, у брата Викторина — друзья…

И вот, подернутое куржаком, повисло над гробом черное полотнище. По нему белым: «Славная память безвременно павшему борцу за социализм». Толпа запрудила площадь и медленно перетекает на Большую Славянскую. Пар от дыхания и торжественно-печальное: «Ты пожил недолго, но честно…» Виталий поддерживает под руку Валентину Ивановну, с другой стороны — Викторин, тут же Катя и Нина…

Одиннадцатого января в штабе Красной гвардии эсер Алексеев из пистолета убил Аркадия и ранил Аникеева. Эсеры вели себя все более нагло. Решено было разоружить их. Повели подготовку.

Ванюшка часто бывал в штабе и считался там своим человеком. В день, когда усилилось дежурство, он понял — должно произойти нечто серьезное. Вечером к отцу пришел Степан Желнин, прозванный за могучее сложение Ермаком. Из обрывков разговора Ванюшка понял, что необычайное должно произойти ночью.

Проводив Желнина, Иван Федорович долго ходил взад-вперед по комнате и что-то обдумывал. Потом затянул ремень поверх старого полушубка, сунул в карман револьвер, нахлобучил шапку и вышел.

Ванюшка свистом вызвал Шляхтина. Тот предложил посмотреть обстановку на месте.

И друзья побежали вниз по ночной улице. Под ногами хрустел пористый, схваченный легким морозцем снег. В доме горного начальника, где размещался эсеровский штаб, окна второго этажа ярко светились. Друзья пробежали мимо колокольни к техническому училищу, своему штабу — в окнах света не было. Ванюшка дернул дверь. Дежурил Сухоев, рабочий из машстроя.

— Чего тебе не спится? — спросил он.

— Отец велел прийти, ну мы с Витькой…

— Эва, хватился! Да они уж в Кислом логу давно.

Ванюшка скосил глаз, — в пирамиде осталось несколько винтовок, сказал:

— А в доме горного свет.

— Заседают, — отозвался Сухоев. — Значит, не знают умыслу, а то бы шум подняли.

Ванюшка насторожился:

— Слышите?

— Что?

— Звонит кто-то.

— Ага, — кивнул Рыжий.

— Телефон, — и Сухоев пошел на второй этаж.

Как только он скрылся, Ванюшка выставил в тамбур две винтовки.

— Не дождался, видно, повесил трубку, — дежурный вернулся.

— Счастливо оставаться, — Ванюшка заторопился.

Прихватили винтовки — и бегом через дорогу. Вдоль пруда, по Береговой Демидовке пробирались к Кислому логу. Взлаивали собаки из подворотен. Город спал.

В Кислом логу огоньки самокруток. Ванюшка с Рыжим подкрались незаметно, но нарвались на Ковшова.

— Ипатов? — удивился он.

— Я, — отозвался невдалеке Иван Федорович.

Из темноты показался отец.

— Я и не знал, товарищ Ипатов, что вы тут оба, — сказал Ковшов.

— Я и сам не знал. Как ты попал сюда? — удивился Иван Федорович.

— Как и все.

— А винтовку где взял?

— В штабе.

— Сухоев дал?

— Нет… мы…

— Украл? Товарищ Ковшов, что с ним делать?

— Мне красногвардейский билет надо, — Ванюшка перешел в наступление.

— Я тебе дам билет, — рассердился Иван Федорович.

— Говорили, — Ванюшка обернулся к Ковшову, — что рабочая молодежь не должна плестись в обозе революции. Говорили?

— Поймал ты меня, — усмехнулся Ковшов.

— Значит, только агитировать можно, а билет нельзя?

— Отец против, а ведь он член штаба. Или в виде исключения примем его в Красную гвардию, а, Иван Федорович?

Тот махнул рукой:

— Все равно не удержишь.

— Тут Виктор Шляхтин есть…

Из тьмы вынырнул Рыжий.

— Всю Уреньгу за собой потащишь, и не смей!

Ковшова и отца отозвали. Ванюшка успокоил:

— Не горюй, Витя, второй билет все равно достанем.

За прудом, в Ветлуге, глухо хлопнули два выстрела. Ковшов заторопился:

— Пора.

Город по-прежнему спал. Ветер гнал по дороге поземку. Тьма хоть глаз коли. Ванюшка примеривался к шагу отца. Тот молчал, наверное, сердился. Другие, впрочем, тоже молчали. Ванюшка глядел в широкую спину Степана Желнина, тянул голову и прижимал локтем винтовку, которая едва не чиркала прикладом о дорогу.

Показались желтые пятна — фонари у Арсенала — впереди площадь. Справа, берегом пруда, от Ветлуги двигалась темная масса — шел отряд Михаила Назарова со станции. Напротив, на Большую Славянскую выходили челябинцы под командой Елькина — пришли на помощь.

Отряды стали растекаться, вытягиваться и сомкнулись в кольцо. Ванюшка с Рыжим — винтовки наперевес — бежали берегом Громотухи. В груди стучало: сейчас начнется, вот-вот.

А в это время за освещенными окнами вокруг стола собрались Филатов, Кузнецов, Овчаров, Гогоберидзе, Середенины и Голендер.

Филатов, Кузнецов и Овчаров настаивали на немедленном разоружении Красной гвардии. Середенины держали нейтралитет, Гогоберидзе колебался. После выступления Голендера предложение Овчарова было принято.

— Повторяю, — заканчивал председательствующий Филатов, — с большевиками должно быть покончено немедленно.

— Но народ… — осторожничал Гогоберидзе, — в последнее время нельзя не заметить…

— Народу нужна твердая власть! — оборвал Филатов.

— Да, дорогой доктор, — Голендер сделал ударение на слове «доктор», подчеркивая этим, что Гогоберидзе мало смыслит в тактике борьбы.

— Результаты совещания прошу держать в секрете…

— Что с вами? — Гогоберидзе забыл про только что нанесенную обиду.

Рука Филатова никак не могла попасть в карман.

— Руки на стол! — раздалось сзади.

В дверях стоял Виталий Ковшов.

— Что это значит? — Овчаров выхватил пистолет.

— Руки на стол! — повторил Виталий.

За ним стояли Чевардин, Аникеев, Ипатов, Желнин, Назаров.

Овчаров кинул на стол пистолет и вяло опустился на стул.

— Оружие сдать! Выходить по-одному. Товарищ Ипатов, соберите пистолеты.

Пока выводили арестованных, исчез Голендер.

На улице Ковшов поблагодарил за помощь Елькина.

— Вот и все, — сказал Елькин.

— Да, — согласился Ковшов, — хотя дыму эсеры напустят немало. Поди, на заводе уже шум поднимают — на это они мастера. Не хотите посмотреть?

— Пожалуй.

Ковшов повернул барабан револьвера, сунул его в карман:

— Советую и вам держать поближе.

В центрально-инструментальном цехе было тихо. Перешли в машстрой. Там на коробке передач «Большого Волнеберга» человек потрясал кулаками.

— Ба, Кива!

— По-предательски подло, как тати, большевики ворвались и расправились с теми, кто всю свою чистую жизнь бескорыстно отдавал трудовому народу.

— Любопытно, — Елькин разглядывал говорившего.

— Сейчас он из вас выжмет слезу.

— Чья душа не отзовется болью, узнав о бандитской расправе, чья душа не возопит об отмщении?

Ковшов вышел в главный проход большого токарного отделения:

— Товарищи, сегодня власть в городе перешла в руки большевиков. Эсеровский комитет и штаб разоружены без единого выстрела, арестованы и находятся под охраной. А этот человек несет вздор.

Кива скатился со станка, вжал голову в плечи и запетлял между станками.