11. Мой перелом[15]

11. Мой перелом[15]

Самым неблагоприятным образом на здоровье Йена сказались концерты в лондонском клубе Moonlight, что в Западном Хэмпстеде. 2, 3 и 4 апреля 1980 года любителям музыки представилась возможность увидеть выступления сразу десяти разных исполнителей и групп: Джона Доуи, Кевина Хьюика, Section 25, Crawling Chaos, A Certain Ratio, Blurt, Durutti Column, X-O-Dus, Royal Family — и Joy Division. Проблема заключалась в том, что Йену нужно было выступать каждый вечер, притом в разное время. После первого же концерта группа получила восторженный отзыв в NME, хотя остальных выступавших заклеймили позором за «омерзительный, показной нарциссизм». Второй концерт рецензировал другой журналист; он был крайне впечатлен A Certain Ratio, но музыку Joy Division нашел монотонной и примитивной.

Йен во время выступления. The Rainbow Theatre. Finsbury Park London. 4 апреля 1980.

Йен во время выступления. The Rainbow Theatre. Finsbury Park London. 4 апреля 1980.

Беда грянула в третий вечер, когда Joy Division нужно было сначала играть с The Stranglers в The Rainbow, a потом мчаться на другой конец Лондона в Moonlight. Бернард Самнер вспоминает: «Оглядываясь назад, я понимаю, что некоторые долбаные выступления надо было отменять. С ним случился приступ, а нам выступать в Moonlight; он был очень болен — и вышел на сцену. Это было глупо». Строгий распорядок дня, которого Йен так старался придерживаться, был основательно расшатан. Недостаток сна и отсутствие четкого графика вывели припадки из-под контроля. После пятой песни у Йена начался приступ, и его стащили со сцены, но это не помешало Нилу Норману написать, что Joy Division можно поставить в один ряд с The Velvet Underground и The Doors.

Когда они отыграли в The Rainbow с The Stranglers, мы все отправились в Moonlight, и там у Йена случился припадок. Тогда, стоя в этом зале, можно было ощутить, что миф, который хотел создать Уилсон, почти достиг нужных масштабов. Но поскольку они успели выпустить всего два альбома, да и концерты играли для маленьких залов, легенда, которую представлял себе Тони, не успела сложиться.

Пол Морли

Я видел три припадка, и они всегда случались на середине концерта. И если в прошлом году, глядя на Йена, можно было сказать: «А ведь он, кажется, чертовски хорошо танцует!» — то теперь это было больше чем просто впечатление — они вправду чертовски хорошо танцевал. Хуки и Барни с опаской глядели на происходящее, и можно понять, о чем они тогда думали. Я всегда считал, что приступы случались не потому, что он не принимал таблетки, а потому что он принимал их в недостаточном количестве. Во время концерта с ним что-то происходило: собственный танец настолько поглощал его, что действие лекарств сходило на нет — и начинался приступ.

Тони Уилсон

Тони Уилсон сам имел возможность сделать такие наблюдения. Я не помню, чтобы когда-либо видела припадок на сцене, и только после смерти Йена узнала, как часто они случались, вернее, что такое вообще бывало. Я до сих пор считаю, что только избавившись от моего Присутствия на концертах, он смог так обнажать перед залом то, что было связано с его болезнью. Заболевание вплелось в общую картину выступления, и чем быстрее развивалась эпилепсия, тем быстрее группа набирала популярность.

Терри Мэйсон видел, что Йена мучительно смущает происходящее с ним. Припадок в Moonlight был особенно сильным, но зрители сочли его частью выступления. После этого поникший Йен пристроился на нижней ступеньке лестницы, ведущей из гримерной на сцену. Его смятение явно усиливалось тем, что Анник была там и видела приступ.

Тогда, в Moonlight... Он был раздавлен, а она знать ничего не хотела. В тот вечер он был просто опустошен.

Терри Мэйсон

Остальные участники группы вернулись домой на Пассу, но Йен остался в Лондоне с Анник, вернувшись в апреле, в Пасхальный понедельник. Он отговорился работой над сторонним проектом — я поверила, и некоторые подозрения возникли только из-за того, что у него был явно виноватый вид. Мы не стали выяснять отношения — его беспомощность раздражала. Казалось, он отказался от самой мысли что-то контролировать, как будто это и не его жизнь.

В тот вечер он вошел в спальню и сказал мне, что принял большую дозу фенобарбитона. Я вызвала скорую, и его доставили в больницу, чтобы промыть желудок. Я снова не стала ничего рассказывать родителям, так как боялась, что он навсегда от меня уйдет. Лучше всего, решила я, поговорить с Робом Греттоном. Я не знала, как болен был Йен во время Пасхи, и не имела ни малейшего представления о том, что могло вызвать попытку самоубийства. Было это угрозой или зовом о помощи, я не знала, как помочь ему. Я подумала, может, Роб отменит несколько концертов, и Йен побудет дома и отдохнет. Он оставил предсмертную записку. В ней он писал, что «больше не нужно ругаться», и просил «передать Анник, что он ее любит».

Тони Уилсон, его первая жена Линдси Рид и Алан Эразмус приехали к нам домой следующим утром. Линдси осталась присматривать за Натали. Я слишком мало знала, чтобы быть в должном смятении. Линдси говорит, что отметила тогда, как мужественно я держалась. Думаю, отсутствие у меня подозрений и смятенных чувств ошибочно приняли за стоицизм, поэтому пошли разговоры, что я слишком приземленная, чтобы понять страдания Йена. Никто не осознавал, что, оказавшись за бортом, я также пребывала в неведении. Мне нельзя было появляться на концертах, так что после «Unknown Pleasures» я не слышала ни одной песни; мало того, я не прочла ни одного текста из черновиков Йена, не услышала ни одной записи, хотя бы на кассете. Меня, возможно, жалели за то, через что я прошла, но никто не имел представления, насколько больно чувствовать, что происходит нечто ужасное, но не знать, что именно.

Тони спросил, есть ли что-нибудь выпить. Я посчитала эту просьбу странной, но, когда Линдси налила немного виски, стакан вручили мне. Я была слишком взволнована, чтобы пить. Кажется, никто ничего не сказал, и хотя Тони принял командование на себя, он плохо справлялся с этой ролью. Я увидела, что он прочитал предсмертную записку Йена и убрал ее в карман — возможно, чтобы передать Анник, а возможно, чтобы скрыть улики.

В конце концов Тони и Алан повезли меня в больницу, чтобы повидать Йена. Пока я сидела в машине, Тони объяснял мне, что музыканты вообще славятся многочисленными романами и с этим нужно смириться. Он даже предположил, что и мне надо подыскать себе кого-то на стороне. Я не могла понять, почему приходится выслушивать эти нравоучения, — это не меня нужно было откачивать после передозировки, и, как обнаружилось позже, это с Анник у Йена были проблемы. Я думаю, Тони решил разобраться в причинах и следствиях случившегося, судя о проблемах Йена по своему собственному опыту. Я считала, что не стоит лезть на рожон и давить на Йена — и он вернется ко мне, в семью. Надеялась, что крепкая дружба сможет спасти нас. Невольно я укрепила остальных во мнении, что наш брак распадается, задолго до того, как «антиженская» политика группы начала разрушать его. Музыкальная индустрия ревнива и требовательна, и хотя Joy Division быстро взяли на себя роль семьи Йена, к несчастью, никто не мог стать ему женой. То, что в любовницы он выбрал Анник, обернулось трагедией: она была неспособна или не хотела заботиться о нем после припадков. Ее неловкие отмашки глубоко ранили Йена.

В больнице его обследовал психиатр и не нашел склонности к суициду. Пока мы сидели в приемной, Линдси набросала ему рисунок, под которым процитировала сценариста Дэвида Хэйра: «Нет нам утешения. Наша жизнь нас страшит. Мы мечтаем уйти, и так со всеми, кого я знаю».

Я уверена, все мы в некоторые периоды своей жизни мечтаем уйти, но когда доходим до точки, большинство бросается назад, к семье. К кому еще обратиться за помощью? Но Йен не говорил с друзьями или семьей. В то время даже его родители понятия не имели о его страданиях. Не счесть всех, кто не раздумывая помог бы ему, только он обратись. Должно быть, Йен остро ощущал свое одиночество, полную невозможность заговорить о своих проблемах, обсудить и решить их. Насколько несчастным нужно быть, чтобы жизнь казалась хуже смерти? Возможно, если бы я тогда знала, что попытки самоубийства среди эпилептиков встречаются в пять раз чаще, чем у обычных людей, это помогло бы мне понять происходящее.

Тони настоял на разговоре с Йеном один на один. Я не знаю, о чем они говорили, но Йен пришел домой, только чтобы забрать вещи. Он сказал, что доктор порекомендовал ему побыть в тихой обстановке, где поблизости нет детей. Хотя в медицинских записях значилась выписка Йена домой, Тони отвез его в свой коттедж в Чарлзворте, рядом с Глоссопом. На Factory мне велели не звонить Йену, так как ему нужно отдохнуть. Выполнить требование не составило труда — мне не оставили телефонного номера. Мой муж, отец моего ребенка, совершенно исчез из нашей жизни, и общаться с ним у нас не было никакой возможности.

Йен сказал Питеру Хуку о передозировке: «Я был пиздецки зол, вот и наглотался всякого дерьма».

Дядя Айрис работал в полиции; он рассказал, что они используют историю болезни Йена как типичный пример шизофренического расстройства и по ней полицаям объясняют: вот таково поведение шизофреника... Ну если это был такой классический случай, думаю, могли бы покопаться поглубже и вправить ему мозги.

Питер Хук

Joy Division не стали прерывать гастроли, и 8 апреля 1980 года практически из больницы Йен отправился на концерте Derby Hall, в городке Бери. Роб Греттон настаивал, чтобы концерт состоялся даже без участия Йена — тот стоял за кулисами, не в силах выйти к микрофону. Он сказал Линдси Рид, что со стороны кажется, будто группа неплохо справляется и без него. Так оно и было.

Они разрывались: выходить на сцену или отменить концерт, но решение нужно было принять быстро. Я сомневаюсь, что итог вечера был бы другим, сбеги они через черный ход, хотя это могло бы избавить Йена от лишнего напряжения.

Роб сказал, что нет смысла продолжать концерт, и все закончилось настоящим погромом. В то время выступление, вероятно, казалось более важным, чем было на самом деле. Йен и Роб не хотели его отменять, а я хотел. Я подумал, что, раз с Йеном что-то не так, концерт не поможет. Ужасно, но я, помню, подумал тогда, что он, наверное, снова попробует совершить самоубийство, и надо что-то делать.

Стив Моррис

Ярость публики нарастала: Йен сам спел всего две песни — ему на замену, чередуясь между собой, стали выходить другие музыканты. Разочарованные фаны начали кидаться всем, что попадалось под руку, в причудливые потолочные лампы. Осколки дождем посыпались на сцену, так что группа ушла за кулисы, оставив своих помощников охранять оборудование. После того как на сцену полетели пивные кружки, Греттон бросился в толпу. Вспыхнула драка; пятерых ребят пришлось потом отправить в больницу, среди них был Твинни, который обычно грузил аппаратуру, — он пытался защитить Роба и получил по голове «розочкой». По иронии судьбы именно тем вечером Factory Records заплатили Гарри Демаку, чтобы он записал четыре исполненных вживую песни. Когда крики утихли, Тони Уилсон разыскал Йена этажом выше; он примостился на какой-то балке и был весь в слезах. Тони утешил его, напомнив о дебоше в Free Trade Hall, в Манчестере, когда Лу Рид отказался выйти на бис.

Я сказал: «Я ходил на один концерт, который закончился погромом, — лучший концерт на моей памяти. Лу Рид в Free Trade Hall». Тогда он поднял на меня глаза — загоревшиеся глаза! — и сказал: «Ебаный дебош!»Я ответил: «Да, мужик, это было что-то». Так-то — он обожал Лу Рида.

Тони Уилсон

Как ни печально, Тони Уилсон по-прежнему не осознавал глубины этой депрессии и ее природу. Лишь сравнив Йена с одним из его кумиров, можно было хоть как-то ненадолго его воодушевить. Ведь он жил словно в сказке, а мы все по-своему старались помочь ему оставаться в ней.

В ту неделю Тони мало времени проводил дома, но перед уходом оставлял Йену томик У. Б. Йейтса с закладками из листков светокопий, чтобы Йен почитал выбранные Тони стихотворения. А вот Линдси выпала менее завидная доля: ей приходилось смотреть за Йеном. Он машинально ел и ни на что не обращал внимания, пока она не рассказала о своем увлечении гипнозом. Тут он оживился и захотел попробовать гипноз. Легко погрузился в транс, но, к сожалению, Линдси не знала, что делать дальше, лишь спросила, что он чувствует, — Йен ответил, что ему не по себе. Его до этого пару раз гипнотизировал Бернард, которому Йен тоже жаловался на свои проблемы. Бернард подолгу разговаривал с Йеном, пока тот находился под гипнозом. Одна из бесед была даже записана. Одолжив у кого-то кассетный проигрыватель, Йен принес мне эту запись. Хотя слова было трудно расслышать, он утверждал, что всякий раз, когда его вводили в состояние гипноза,он на несколько минут возвращался в прошлую жизнь, в тело старика, лежащего при смерти.

21 апреля 1980 года Joy Division играли во вновь открывшемся клубе Factory — тогда я впервые увидела Йена с тех пор, какой начал жить у Тони Уилсона. Побоище в Derby Hall не на шутку перепугало Роба Греттона, и он укрепил безопасность. В качестве телохранителей были мобилизованы его приятели Корки и Робо, вышибалы из Chequers Disco в Олтрингеме (потом они стали первыми вышибалами в Hacienda). Терри Мэйсону показалось, что Йен ведет себя совершенно спокойно, может, чувствует лишь легкую неловкость, поскольку именно Терри и Твинни на предыдущем концерте пострадали больше всех.

Обстановка была напряженной, но Йен попытался ее разрядить. Он сел рядом и купил мне выпить. Как и прежде, ни словом не обмолвился о том, что произошло и долго ли еще он собирается жить у Тони. В баре было полно народу, и я надеялась, что мы пойдем поговорить в более спокойное место, но Йену нужно было возвращаться к группе. Когда он ушел, я завела разговор с девчонками. С той ночи, когда все это началось, никто из них не позвонил узнать, в порядке ли я,-думаю, им было неловко спрашивать. Тем не менее они начали рассказывать, что происходило в Лондоне, пока записывался альбом «Closer». Только тут я узнала, что, заставив меня думать о деньгах и месте ночевки,Йен скрыл две снятых для группы квартиры. И пока большинство теснились в одной из них, вторая была целиком в распоряжении Йена и Анник. Я узнала и то, что Йен заискивал перед Анник, а она помыкала им, как послушным псом. Я продолжила пить и к концу выступления была уже вне себя от ревности, унижения и злости. Сказать, что я была несчастна, — ничего не сказать. Йен уже спустился вниз, и я пошла вслед за ним, пытаясь привлечь его внимание. Не уверена, предвидел ли он мои действия или уже решил не обращать на меня внимания, но, сама того не зная, я ему подыграла, в ярости запустив в него сумочкой. Он слегка сморщился, но сразу вернулся к разговору с приятелем. Как мне сказали, в ту ночь Йен собирался вернуться Домой вместе со мной, но затем передумал. Было невыносимо больно; отчаянно нужно было поговорить. Я все еще слишком сильно любила его, чтобы допустить мысль о разводе и самой предложить пойти на такой шаг. Говорят, Тони убеждал Йена «быть выше всего этого».

Я уехала из клуба в одиночестве. По странному совпадению, бок о бок вел машину Тони: к нему набились ребята из A Certain Ratio; с ними был и Йен. Когда автомобили доехали до круга, пути разошлись. Йен и я поехали в разных направлениях.

Йен остался у Тони Уилсона еще почти на одну неделю. 16 апреля 1980 года Натали исполнился год, и мне было грустно оттого, что Йен до сих пор не вернулся домой. Моя мама испекла пирог, и мы тихо отпраздновали — без Йена. Я никак не могла поверить в то, что он забыл о дне рождения своей дочери, но родителям в этом не призналась. Для них Йен был занят работой.

Вполне понятно, что к концу недели Линдси сама начала впадать в депрессию. Безразличное и вялое состояние Йена было ей невыносимо, и, чтобы выпустить пар, она срывалась на Тони, крича, что Йен за целую неделю не двинулся с места. Тони не считал, что Йену нужна помощь специалиста, а решил, что они с Линдси попросту свихнулись, потому что целыми днями торчат друг с другом дома.

Тони и Линдси ненадолго съездили в Стратфорд; после их возвращения Йен уехал домой. На следующей неделе он был у них, чтобы забрать вещи, которые Линдси для него постирала. Она пыталась убедить Йена, что он может остаться подольше, но все было впустую. Кажется, Йен не видел, что ему стараются помочь. Вместо того чтобы по достоинству оценить попытки Линдси предоставить ему возможность разобраться в себе, он вернулся домой, надутый из-за их отъезда на какой-то день. Он жаловался: «Тони уехал, а меня бросил со стопкой пластинок Хендрикса и пакетом травки».

Я обрадовалась его возвращению и боялась даже начать обсуждать что-то, да и он намного больше напоминал себя прежнего.

Мы все так же сидели без единого гроша, но Йен предложил сходить в китайский ресторанчик в Олдерли Эдж. На этот раз нам удалось поговорить. Йен жаловался на донимающих его поклонников и трудности «кочевой» жизни. Я сказала, что не стоит беспокоиться за меня, ведь я уже начинаю жить по-другому. Рассказала, что завела новых друзей и смогу прожить одна, пока он ездит в турне. Это его не обеспокоило; но он предупредил, что опасно слишком близко подпускать кого-то к себе, мол, есть люди, которые, однажды повстречавшись тебе на пути, уже не отпускают. Тогда мне показалось, что он имеет в виду Анник, но, если пообщаться с остальными, становится очевидно, что Йен больше других переживал из-за фанатов-прилипал.

25 апреля 1980 года был записан клип «Love Will Tear Us Apart». Необходимость решать личные проблемы Йена отходила на второй план, а на записи и концерты время находилось всеща. Независимо от того, кем он сам себя видел, для человека со стороны Йен превратился в раба музыкальной индустрии.

В попытке самоубийства можно было найти лишь один плюс — Йену назначили прием у психиатра в госпитале «Парк-сайд». Невероятно, но к врачу мы отправились вдвоем. По дороге он признался, как его удручает вариться в котле музыкального бизнеса. Когда выпустили «Transmission» и «Unknown Pleasures», он достиг цели. Теперь он ни в чем не нуждался. Все, чего Йен когда-либо хотел, так это записать один альбом и выпустить один сингл. Границы его стремлений не простирались ни до клипа «Love will tear us apart», ни до альбома «Closer». Пока я вела машину, он поведал мне о том, что хотел бы уйти из Joy Division и работать в цирке. Мы были уже на пути к психиатру, и я старалась избавиться от мысли, что мой муж примеряет на себя клише «беглеца». Стиву Моррису он тоже говорил о своем желании все бросить, но Стиву показалось, что Йен подразумевал переезд в Голландию.

Меня охватило странное чувство, когда машина миновала ворота больницы: казалось, здание ничуть не изменилось с тех времен, как я подрабатывала здесь, еще будучи школьницей, — а теперь я везла сюда собственного мужа.

Когда мы вошли в приемную, Йен вдруг смутился. Он невнимательно прочел направление — прием был назначен на Две недели позже. Следующий его визит будет совсем другим...