9. Эти времена[13]

9. Эти времена[13]

В конце августа 1979 года для Joy Division наступил переломный момент. Им повезло: The Buzzcocks отправлялись в турне и пригласили группу играть на разогреве. Настало время бросать офисную работу. У Йена не было никаких колебаний по этому поводу — он уже давно ждал такой возможности и тогда был относительно удовлетворен жизнью; это подтверждается тем, что за весь сентябрь случился лишь один припадок — хороший показатель по сравнению с их числом в августе, когда он совсем не спал. Я смогла вздохнуть с облегчением: изменение образа жизни должно было облегчить его страдания. Участники группы заботились о Йене. Они тайком наблюдали за ним, следили, не приближается ли приступ, и всегда были рядом, чтобы или помочь ему оправиться, или отвезти в больницу, если случай оказывался тяжелым.

Блестящее будущее Joy Division уже распахивало перед ними двери, и вскоре в общем возбуждении Йен начал злоупотреблять своим статусом. К большому недовольству остальных участников группы, так же стремившихся к славе и богатству, он подхватил болезнь, известную как «синдром фронтмена». Это подразумевало, например, внезапное исчезновение, когда остальные начинали разгружать машину, и Бернард Самнер, несмотря на то, что он еще не был фронтменом, любил присоединиться к Йену. Вместе они осторожно выглядывали из-за угла, убеждались, что автомобиль с оборудованием разгружен, и только после этого оказывались в зоне видимости.

Фотография Антона Корбейна, где эти двое несут транспортировочные кейсы, и вправду уникальна! Нежелание Йена выполнять тяжелую работу редко вызывало конфликты, поскольку Питер Хук и Стив Моррис были относительно покладисты. Питер решил, что Йен был ленивым ублюдком, а Бернард его окончательно испортил.

Берни и он куда-то исчезали, как две долбаные феи. Я помню, однажды разозлился на Берни, схватил его (следующая группа была уже на сцене, а он сваливал со Сью, чтобы где-нибудь выпить) и сказал: «Ну-ка иди забери свой усилитель». Он спросил: «Где он?» Следующая долбаная группа уже выступала, а я оставил его усилитель на сцене. Я сказал: «Я тебе не нанимался таскать усилители, ты, мудак, иди и сам его убирай, черт возьми». Ну, надо признать, что они все это проделывали без задней мысли, просто витали где-то все время. Я имею в виду, Берни, как и Йен, — личность творческая, может быть, это и сказывалось. Я был немного другим, более приземленным. Между творческой личностью и придурком очень тонкая грань — как между любовью и ненавистью.

Питер Хук

Музыкальный фестиваль Futurama,79, проходивший в Лидсе, в «Квинс Холл», был заявлен как научно-фантастический, но чем оправдывалось название, никто, кажется, не понял. Joy Division играли в субботу (в первый из двух дней фестиваля) и были названы Йеном Пенманом настоящими звездами вечера. Это нелегко им далось, учитывая, что выступали семнадцать групп, в том числе сильные конкуренты — Orchestral Manoeuvres in the Dark и Cabaret Voltaire. Марк Джонсон писал в своей книге о Joy Division: «Этот фестиваль — один из редких случаев, когда жен и подруг членов группы можно было заметить на концерте». Ни меня, ни Сью, ни Айрис там не было, так что я не совсем Уверена, кого он имел в виду.

В начале осени Joy Division играли в клубе Russell Последний раз перед его закрытием на неопределенное Время (у Factory истекал срок аренды). За прошедшие 16 месяцев эта площадка стала практически родной, и теперь было чувство, что для группы начинается новый этап.

В тот вечер Йен почувствовал близость припадка и лег на пол; сбегали за мной. Обычно перед концертом приступов с ним не случалось, но тогда вокруг толпилось слишком много народа, а ему был необходим покой. Йену, правда, удалось прийти в себя к тому времени, когда нуж^ но было выходить на сцену. Как будто вечер и так уже не стал достаточно памятным, Питер Хук затеял потасовку. Спрыгнув со сцены, он погнался за кем-то из зрителей,да так и не вернулся.

Осеннее турне The Buzzcocks стартовало в Mountford Hall в Ливерпуле; всего должны были дать двадцать четыре концерта. Начало было отменным: в первый же вечер Joy Division, играя на разогреве, фактически затмили The Buzzcocks. Они заслужили восторженный отзыв Пенни Рай-ли, написавшего: «Эта музыка всецело поглощает тебя, и ты ей отдаешься. Только позволив завладеть тобой без остатка, получаешь всю глубину впечатлений». The Buzzcocks пришлось довольствоваться следующим: «Выход на бис был неуместен, но все же они вышли еще раз». А если верить прочим рецензиям, то к моменту, когда сцена в тот вечер опустела, уже было понятно, кто будет задавать тон в этом турне.

На концерте в Лидском университете все повторилось. Де Мойн отметил, что Йен «символизирует Joy Division». Его обзор подтвердил: нравится это остальным участникам или нет, но Joy Division отныне — это Йен Кертис. Поклонники, может, и любили музыку группы, но то, что Йен вытворял со своим телом на сцене, приковывало все взгляды к нему одному.

С первых дней нашего знакомства Йен ввел в наш обиход разные «тайные» фразочки и настаивал, чтобы мы их использовали, общаясь между собой. Мне казалось, так он хотел избежать любых размолвок. Например, заканчивая разговор по телефону, мы никогда не вешали трубку сразу после «До свидания» — обязательно добавляли «Я люблю тебя». Именно в такой последовательности. Любое отклонение — и Йен начинал прощание заново. Если я шла куда-нибудь без него, последнее, что Йен говорил: «Будь осторожней». Это предостерегало не против каких-то опасностей, а, скорее, против разговоров с другими мужчинами. Когда группа начала гастролировать, «наши» фразы были забыты. Однажды я спросила его о поклонницах, и он ответил: «Если бы я мог. Запросто может начаться приступ». Это не особенно утешало. Он перевернул все вверх дном, сказав, что Бернард, с которым они делили гостиничный номер, частенько приводил девушек, подсовывая их Йену. Меня не впечатлили его попытки обвинить Бернарда в изменах жене, поэтому я не давила на него в дальнейшем. Я предпочитала оставаться в неведении...

16 октября 1979 года, во время перерыва в турне The Buzzcocks, Joy Division играли в Plan К в Брюсселе. Они предполагали, что это будет арт-центр при нефтеперерабатывающем заводе, но оказалось, что это сахарный завод, который волшебным образом превратили в арт-центр, пристроив два-три бара.

Отеля не предвиделось, ребят поселили в хостеле; комнатки были тесные, с окнами в коридор. Но это никак не оправдывает поведение Йена, когда он не смог найти туалет и решил воспользоваться огромной напольной пепельницей. Когда его за этим застали, он стал громко и размеренно успокаивать разгневанного работника хостела.

Считается, что на том концерте Йен впервые встретил Анник Оноре, хотя некоторые говорят, что это произошло на одном из концертов в Лондоне. В любом случае присутствие симпатичной девушки внесло оживление, так необходимое в эти два тяжелых месяца. Вместо того чтобы не упоминать ее вообще, он рассказал мне о полноватой бельгийской девушке, которая была «тур-менеджером», хотя Стив Моррис сказал, что она представилась журналисткой и что она, определенно, не была полной! Йен сказал, Что пожалел ее и взял под свою опеку, чтобы защищать от издевок Роба Греттона. Зная, как Йен бывает заботлив, я не стала беспокоиться.

За время, которое он провел с Анник, Йен стал более серьезным. Казалось, что она сильно на него влияет; ей почти удалось уговорить его стать вегетарианцем. Дома Йен перестал посвящать меня в свою жизнь. Вместо того чтобы рассказывать мне забавные истории и сплетни, он начал бросаться громкими именами и отпускать какие-то ничего для меня не значащие прибаутки.

За день до первого концерта в Apollo я готовила ванну для ребенка, споткнулась на лестнице и упала, когда несла чайник с кипятком. Я сидела в гримерной Apollo с перевязанной, ошпаренной ногой, на мне была одежда, купленная моей матерью. Я не подозревала, что с другого конца маленькой комнаты любовница моего мужа так и пожирает меня глазами. Конечно, Йен вывел меня из гримерной как можно быстрее. Он представил меня нескольким людям, казалось, смущенным и озадаченным, и объявил, что идет за чипсами, исчезнув, оставив меня в толпе. После концерта я прошла за кулисы вместе с остальными девушками.

Они играли в родном городе — наверное, именно в честь этого в одной из гримерных наверху устроили вечеринку, -и Йен не хотел уходить. Не понимая, почему он был таким угрюмым в первый вечер, я решила не идти на второй концерт и провела вечер с Лесли Гилберт, в квартире, принадлежавшей ей и Робу Греттону. Я выпила больше чем достаточно, а когда позвонила в Apollo и поняла, что Йен снова не хочет идти домой, выпила еще больше. За Натали присматривали мои родители, и я хотела вернуться пораньше. Я не знаю, не хватало мне интуиции или ума, ноя не могла поверить, что Йен хочет от меня отделаться. Робу Греттону удалось вытащить его с вечеринки, где он был с Анник. Он и Лесли провели весь вечер, пытаясь нас рассудить; в конце концов Йена убедили пойти домой вместе со мной. К тому времени я была не в состоянии сесть за руль, и Роб оплатил нам такси до Маклсфилда. Никто из нас не проронил ни слова за всю дорогу, и мне было предоставлено самой объяснять опоздание рассерженным родителям.

Но объяснить я не могла, так как ничего не понимала. Я до сих пор не знала об отношениях Йена и Анник.

Все было настолько очевидным, что теперь мне стыдно за свою глупость. Матч по крикету, на который Йен якобы пошел и о котором больше никто не знал, хотя предполагалось, что все в курсе, по крайней мере, мог направить мои мысли в нужное русло. Увидев, как Йен гладит свои брюки, я должна была начать что-то подозревать. Я расстроилась, когда он без меня ушел на «Голову-ластик» Дэвида Линча, и была вне себя от тревоги, когда он не вернулся домой. Йен очень боялся, что во время припадка его могут принять за пьяного и арестовать. Я позвонила его родителям и всем членам группы — его нигде не было. Питер Хук дал мне номер Терри Мэйсона, но к тому времени, как я набрала его, линия была уже занята. Мы с отцом Йена обзвонили все местные больницы и полицейские участки. Когда Йен наконец прибрел — на следующий день, — он был очень зол за то, что я рассказала всем о его исчезновении. Я так и не узнала, где он был.

Ноябрь должен был стать для нас особенно счастливым временем. У Йена за два месяца случилось лишь два приступа, да и те, вероятно, произошли потому, что он несколько дней не имел возможности принимать таблетки. Мои родители присматривали за ребенком гораздо чаще, чем обычно требуется от бабушки и дедушки, и я постоянно ездила к ним. Однажды, в один из тех редких случаев, когда Йен тоже отправился их навестить, выдалась очень скверная погода: падал мокрый снег, на дороге была гололедица. На Кэтрин-стрит я въехала в другой автомобиль — на совсем небольшой скорости, но Йен испугался и забился под приборную панель, что для человека с его ростом нелегко.

К концу 1979 года наше финансовое положение стало плачевным. Деньги в группе выплачивались раз в неделю; Йен вытребовал 15 фунтов. Он получал чуть больше, чем другие, с тем расчетом, что, когда их музыка начнет приносить большие деньги, Йен вернет эти. Я была благодарна за такую уступку, но она не могла возместить потерю Двух наших окладов. Я слышала от остальных участников группы, что Йен часто спорил с Робом по финансовым вопросам. Как Йен объяснил мне, Роб не то чтобы жалел денег, а скорее не понимал, почему так необходимо выплачивать их вовремя. Я принялась искать работу и нашла место барменши в Silklands, местной дискотеке. Мама предложила вечерами оставлять ребенка у нее, пока я буду подрабатывать. Поскольку Йен был чрезмерно ревнив в прошлом, я подумала, что он попытается меня отговорить, но он не выразил ни малейшего беспокойства. Это было к лучшему, так как мы отчаянно нуждались в деньгах. Вьь далось очень тяжелое время. С раннего утра я занималась ребенком, вечерами работала, возвращалась домой поздно и ждала Йена — убедиться, что с ним все в порядке. Я либо видела его спящим, либо вообще не видела. Не имело значения, хватало ли денег у меня в кошельке хотя бы на еду, он все равно брал их на сигареты. Мои родители кормили меня и Натали по воскресеньям, когда Йен репетировал, и взяли на себя расходы за машину, чтобы я всегда могла ею пользоваться.

Тем временем Joy Division продолжали выступать на разогреве у The Buzzcocks. Совместные туры и привычные для них розыгрыши были для ребят еще в новинку, поэтому, когда The Buzzcocks предупредили их о том, что готовятся что-то устроить после концерта в Rainbow Theatre, Joy Division решили не ударить в грязь лицом. The Buzzcocks никого не удивили, вытащив батарейки из электронных барабанов Стива Морриса, но Joy Division были настроены еще решительней. Они засыпали окурками осветительное оборудование и микшерный пульт, запустили мышей в автобус и вдобавок измазали все окна пеной для бритья. Даже выйти из клуба оказалось непростым делом: Joy Division кружили в автомобиле Стива Морриса и забрасывали яйцами всех без исключения. Самый отвратительный розыгрыш они провернули в Гилдфорде: выкрутили лампы дневного света в мужском туалете и размазали фекалии по выключателям и кранам.

Крис Бон в обзоре концерта в Rainbow Theatre обвинил The Buzzcocks в том, что они расстроили аппаратуру Joy Division, потому что те играли гораздо лучше, чем требовалось от группы на разогреве. Но даже несмотря на резко улучшившееся во время выступления The Buzzcocks качество звука, им это не особенно помогло. Joy Division вопреки всему уже завоевали свою аудиторию: «The Buzzcocks обрекли своих коллег на ужасный звук, бросили Йена Кертиса в неравный бой с техникой, глушившей его проникновенный голос. Конечно, он проиграл, но дух борьбы, несомненно, ощущался».

Наступило 13 декабря 1979 года — день моего рождения. Мои родители дали нам денег, чтобы мы смогли отпраздновать, и мы отправились поужинать в маленький, холодный китайский ресторанчик в соседнем городке Уилмслоу. Йен едва проронил несколько слов, лишь с несчастным видом медленно пережевывал еду. Я не заказала первое, так что мне оставалось только сидеть и размышлять, глядя на него. Мы уже давно перестали куда-либо выбираться вместе, и я до сих пор не могла понять почему. Любое предложение провести вечер с другими ребятами из группы отвергалось, часто под предлогом того, что Йен невзлюбил девушку одного из них. На самом деле он высмеивал ее так жестоко, что я поняла: ее ждет участь Стефани.

Йен, казалось, считал этот ужин долгом, частью своих обязанностей. Я заметила, какой уединенной парой мы были, и подумала, что ему должно быть очень стыдно за меня, раз он со мной держится подальше от своих друзей. Зябко поежилась и взглянула на него. Ему, казалось, холод нипочем. Мыслями он был не здесь, и мне тоже захотелось оказаться подальше... «Чего ты копаешься? Почему молчишь?» — взорвалась я. Он в испуге отпрянул, будто я Ударила его, а затем вновь уткнулся в тарелку.

В декабре парижский концерт посетил молодой француз Франк Эсснер. Услышав «Transmission» по радио, он и его друзья затеяли издавать фанзин, а заодно и познакомиться с авторами так полюбившейся им песни. К концу дня Франку удалось договориться с Робом насчет интервью, и они обменялись адресами. Потом они с Йеном поговорили за обедом, и между ними завязалась дружба.

Мои родители пригласили нас на рождественский ужин. Мы опоздали, вели себя друг с другом натянуто, и они решили, что мы поссорились, но сейчас я думаю, что Йен, скорее всего, скучал по Анник.

Вечеринка Factory в честь Нового года прошла в Манчестере, на Олдем-стрит, в помещении над одним магазинчиком (раньше поблизости находился универмаг «Вулворт», но потом сгорел). Несколько групп Factory, включая Section 25, играли в тот вечер для небольшого круга приглашенных. Йен особенно интересовался Section 25, ему очень хотелось стать продюсером этой группы. Когда во время их выступления поднялся гам, Йен решил что-нибудь предпринять. По какой-то причине он бросил взгляд на меня, прежде чем ввязался в потасовку, будто проверяя, смотрю ли я. Я никогда до этого не видела его дерущимся и прямо-таки ринулась на помощь, спасая от людей, которые били его, повалив на пол. На следующее утро глаз Йена напоминал растекшееся синее яйцо. В отличие от новогодней ночи двумя годами ранее, в этот Новый год о самом празднике почти не вспомнили. Большинство людей были слишком заняты своей внешностью, чтобы хоть изобразить радость. Стало еще более неуютно, когда разлетелся слух, что какой-то девушке затушили о лицо сигарету: она опрометчиво попыталась поцеловать кого-то из A Certain Ratio, а у того была ревнивая подружка. Привыкнув быть более фамильярной в новогоднюю ночь, я попросила Питера Хука поцеловать меня, но он отказался. За весь вечер мне удалось подобраться к кому-то только один раз, когда я ущипнула Ричарда Буна за зад!

После того, как мы заехали к родственникам Дональда Джонсона, ударника A Certain Ratio, Дональд и Тони Уилсон повезли нас с Йеном в Маклсфилд. Когда мы проезжали через Престбери — поселок миллионеров в Чешире, — Тони махнул рукой в сторону роскошных особняков и пообещал Йену, что в следующем году он сможет поселиться в одном из них.

Понять, что между нами что-то не так, было нетрудно, что ни одна из книг, посланных мне Британской ассоциацией эпилептиков, не объясняла перемен в поведении Йена. Он всегда был эксцентричным, сумасшедшим человеком, и именно это отличие от других привлекло меня в подростковом возрасте. Теперь неприятная, лживая сторона его личности, казалось, победила. С остальными участниками группы я общалась только через него, и, хотя его состояние их тоже тревожило, я чувствовала, что они винили именно меня во многих проблемах. Со мной вели себя уже не так дружелюбно. Йен постоянно говорил своим товарищам, какой несчастной я делала его жизнь. Питер Хук рассказал мне, что картину он рисовал совершенно нелестную. Наш брак распался, и Йен даже не сообщил мне об этом.