Первая поездка в Сочи
Первая поездка в Сочи
Удивительное событие: мы едем с мамой на море! Первый раз мама едет в отпуск не в санаторий, а со мной и Маришей. Мы едем в шикарный город Сочи. Я ещё не была там, но звучит совершенно потрясающе: СОЧИ… Тут и СОН, и ОЧИ…
А Фёдор с нами не едет. И бабушка не едет. Зато едет мамина подруга Ниночка.
Запомнилась дорога к Сочи, особенно тот её участок, который идёт по берегу моря… Была длинная стоянка и некоторые лихие молодые люди даже бегали купаться! А я гуляла по насыпи в толпе тихо завидующих…
Вчетвером мы поселились в однокомнатной квартирке в районе с поэтичным названием «Светлана», совсем недалеко от моря. В день приезда шёл дождь, но я тут же надела свой чёрный шуршащий дождевик и отправилась на море. Бродила по пустынному гальчатому пляжу, бродила по аллеям приморского парка, голова кружилась от сладкого запаха цветущих магнолий и ещё разных неведомых мне цветов… я вдыхала эту пьянящую сырость, чувствуя, как весь мой организм блаженствует, ведь он так устал от жарких сухих ветров в нашей степи…
Что запомнилось от той поездки? Ласковое море!… Цирк – на полпути от дома до моря. Большое цирковое семейство Запашных, они всегда обитали на пляже рядом с нами. Запомнился молодой Мстислав Запашный, (вот сейчас заглянула из любопытства в энциклопедию и узнала, что в 1966 году ему было всего двадцать восемь лет – как сейчас моему сыну), запомнилась его изумительной красоты жена с испанским именем Долорес, запомнился их маленький сын Валерик, прелестный темноглазый мальчуган, удивительно похожий на мать, как сейчас его вижу, ему было месяцев девять тогда, он ещё не ходил, ему набирали в надувной бассейн воды и он весело плескался, умиляя всех вокруг своей живостью, своими милыми улыбочками. И если бы кто-нибудь мне сказал тогда, что всего через четыре года я буду работать в Московском цирке осветителем, и все Запашные будут выступать в той самой программе, которую я буду освещать своим прожектором, ну, я бы не поверила этому фантазёру… Разве такое может случиться в жизни? Такое случается только в сказке!
И другие артисты цирка обитали на нашем пляже – таким большим табором. И мальчик-канатоходец здесь был, мой ровесник, из номера дагестанских канатоходцев. Когда я была на представлении и видела, как он идёт по проволоке, он мне казался инопланетянином, существом совершенно неземным. Через несколько лет я напишу о нём:
И снова мальчик шёл по проволоке…
И взглядом пристальным и робким
За ним следила жадно я…
Едва дышали скрипки нервные.
Им было боязно, наверное,
И замерли они, дрожа…
А когда он здесь, рядом, строил из плоских камушков башни, и когда мы плавали с ним наперегонки до волнореза, он был самым обычным мальчишкой… Мы здоровались с ним по-соседски. Потому что все приходили на свои обычные места на пляже, каждый день вокруг были одни и те же лица, и уже через несколько дней все начинали по-соседски здороваться друг с другом и просить друг друга о маленьких услугах: «Я отойду за мороженным, присмотрите за моими вещами», или «Я сбегаю окунусь, покараульте моего карапуза». Мы и маленького Валерика караулили, когда его родители убегали купаться. Пляж походил на большую коммунальную квартиру под открытым небом.
Мы вчетвером жили очень весело тот месяц, мама правильно сделала, что позвала с нами Ниночку. Присутствие постороннего (ну, не совсем постороннего, но всё же) человека, постоянно стимулировало маму на шутки, за весь месяц мы ни разу не поссорились, жили просто как в раю, радуясь и смеясь, порой хохотали до слёз из-за какой-нибудь чепухи, а чаще всего друг над другом и над собой, мы поздно засыпали, потому что на первом этаже нашего дома был ресторан «Светлана» и там часов до двух ночи играл оркестр, мне это очень нравилось, это придавало нашей жизни особенный аромат, и певец, подстраиваясь под Марка Бернеса, тогдашнюю звезду русской (точнее – советсеой) эстрады, пел мягким баритоном: «Просто я работаю, просто я работаю, просто я работаю волшебником, волшебником…» Или: «Три года ты мне снилась, а встретилась вчера… Не знаю больше сна я…» Эти простые песни очень волновали меня, будоражили душу, какие-то мечты лезли в голову, точнее, даже не мечты, потому что мечта – это что-то конкретное, но в моих мечтах ничего конкретного не было, просто какой-то сладкий туман, и какие-то вибрации в этом тумане… хотелось верить, что когда-нибудь… кто-нибудь… и мне тоже… пусть не споёт, а просто скажет… что-то вроде этого: «Три года ты мне снилась…» Было такое восхитительное настроение, с каким-то новым, незнакомым привкусом, от которого сосало под ложечкой, как на большой высоте… через месяц мне исполнится шестнадцать лет, и это так здорово!
Месяц весёлой дружбы с мамой, наверное, единственный такой в жизни, мы четверо были тогда как подружки, спасибо Ниночкиному присутствию. А Ниночке-то было всего лет двадцать пять, так что хоть я и говорила ей «вы», но это «вы» было чисто символическим.
Всё было так хорошо, что даже один драматический эпизод не смог омрачить этот месяц, тем более, что случилось это уже в самом конце нашего отдыха.
К тому же и последствия для моей души это имело совершенно удивительные.
Как-то вечером, уже было темно, и вся набережная в музыке и огнях, мы решили сплавать на морскую прогулку. На море было лёгкое волнение, мне это не очень понравилось, меня всё-таки укачивает, но маме и Марише очень хотелось сплавать, и мы пошли за билетами. Только мудрая Ниночка отправилась домой.
На теплоходе, кроме нас, было всего несколько влюблённых парочек. Лёгкий теплоходик вышел в открытое море… Из морской дали ночной Сочи смотрелся совершенно сказочно – как будто гриновский Зурбаган…
Но тут, откуда ни возьмись, налетел упругий крепкий ветер, и лёгкие волны прямо на глазах переродились в большие, тёмные и зловещие… Это был натуральный шторм. Хоть и не девятибальный, но очень конкретный. Палубу захлёстывало водой, все спешно перебрались в маленький кубрик. Мама себя ругала и корила за непростительное легкомыслие, мы с Маришей её как могли утешали, но от сильной болтанки всем было тошно. Теплоходик наш развернулся и стал с трудом пробираться к берегу…
…Когда мы притащились к тёмному причалу, у всех пассажиров было состояние как после часового катания на американских горках. Притащились-то притащились, но причалить из-за волн никак не могли. И тогда работники причала и матросы на теплоходе решили, что единственный способ высадиться на берег – это когда очередная волна притирает теплоход к причалу, просто быстро перепрыгивать на причал.
Делать нечего, все занялись прыжками. Во время каждой притирки успевало перепрыгнуть на причал два человека. Подошла наша очередь, мы были последними, потому что трусили и никак не решались.
И вот теплоход поднимается на волне, скатывается с неё, как с ледяной горки, волна тащит его и притирает к причалу. Мама уже наготове, держит на руках Маришку – её мгновенно подхватывает матрос на берегу, мама прыгает следом за Маришей, её с двух сторон подхватывают два матроса. А за мамой прыгаю я…
Нет бы мне подождать следующей притирки! Но я-то думала, что успею, ведь я ловкая и быстрая. Но волна оказалась ещё быстрее… Она ударила в борт теплохода, и я, не долетев до причала, – полетела вниз!… В кипящее волнами, ночное, совершенно чёрное Чёрное море… «Ну вот и всё… – пронеслось в мозгу. – Я плаваю плохо. Вот и всё…»
Быстро-быстро, как в ускоренном кино, замелькали перед глазами кадры: оцепеневшие, с застывшим ужасом на лицах, матросы на причале – как в игре «замри»… мама, на самом краешке причала, спиной ко мне, ещё не видящая, что происходит у неё за спиной… край деревянного причала… и подол маминой юбки – прямо перед моими глазами… и я хватаюсь рукой за край подола, хватаюсь одной правой рукой (так как в левой руке у меня – тяжёлая сумка с нашими пляжными вещами и одеялом, и какой-то краешек мозга в этой экстримальной ситуации озабочен тем, как бы мне эту сумку не выронить). И мама – вот мгновенная материнская реакция! – не оборачиваясь, ибо на это нет ни единой доли секунды! мгновенно хватает мою руку своей – да так крепко, что моё падение в тартарары приостанавливается – и я зависаю над этой чёрной бурлящей бездной – между жизнью и смертью… И в это мгновение матросы на берегу выходят из своего остолбенения, как будто кто-то сказал им «отомри», бросаются на помощь маме и вытаскивают меня на причал.
А уже в следующее мгновение к причалу притирается теплоход…
Стоим на причале и нас четверых: маму, меня и двух матросов буквально трясёт. Никто не может сказать ни слова. А Мариша даже не успела понять, что случилось, точнее – что могло случиться, если бы… В левой руке у меня тяжёлая сумка, я её-таки не выронила, на ногах – шлёпанцы, я их не потеряла, «Смотри, мама, я даже сумку не выронила!» – говорю я, цокая зубами. «Боже мой, причём тут сумка? Ты посмотри, что с твоими ногами!» – восклицает она и разражается слезами. Мои голые ноги (я в шортах) – содраны по всей длине. Они, мои ноги, дважды проехались по краю деревянного причала: сначала, когда я падала вниз, и второй раз, когда меня тащили наверх. Но всё это такие мелочи!…
Добрели домой, и тут только я почувствовала, каким жёстким был причал.
Ноги горели огнём, в них была куча заноз, и перепуганная Ниночка побежала к соседям за зелёнкой…
Два дня я отлёживалась на своей раскладушке, а потом, несколько последних дней отпуска, просидела на берегу. Купаться не тянуло. Я сидела у самой кромки прибоя, перебирая влажные камушки, и всё размышляла над тем, как моя мама, женщина не очень физически крепкая, смогла меня удержать одной рукой?! Одной рукой, когда я (плюс тяжёлая сумка) висела над пропастью… Разве это возможно? Тем более, я так резко и так неожиданно для неё ухватила её за подол. По законам физики я должна была бы утащить её за собой… Но этого не произошло. Почему?
И после долгих размышлений я пришла к выводу, что в тот страшный момент, разрушая все физические законы, сметая их, в ход событий вмешалась Высшая сила. Сверхъестественная! Другого объяснения я не находила.
Значит, мне ещё не время умирать, думала я. Хотя смерть с самого детства гоняется за мной по пятам: то травит газом, то насылает на меня желтуху, то сбивает грузовиком, – но есть, видимо, и Другая Сила, которая меня охраняет и не отдаёт смерти… Я не знала имени Этой Силы. Точнее… точнее – с самого детства все окружающие настойчиво отвращали меня от этого имени, внушая, что всё это – миф и отстой, предрассудки необразованных людей. Поэтому сказать: «Меня спас Бог» я в тот момент была не готова. Не готова сказать. Но не чувствовать этого я не могла.
И это потрясающее чувство, что КТО-ТО добрый и любящий заботится обо мне, охраняет меня и не даст мне умереть раньше срока, – это чувство, родившееся в те дни на сочинском берегу, всю жизнь только крепнет и крепнет… И теперь я с уверенностью могу сказать: да, в тот штормовой вечер меня спас Бог. Он послал мне ангела-хранителя, так что не одна мамина рука держала меня в тот момент над бездной. Поэтому и не дано нам было полететь в чёрные волны… Потому что Он был рядом с нами.